Жизнь как есть

 

 

 

Но места все равно не хватает. Рукописи и бумаги свалены как попало, подвергаются нашествию времени, самая главная ударная сила которого вода: "Первый враг для вашего брата покойника, ежели помрете". Бородкин как "Карфаген должен быть разрушен" каждое писательское мероприятие, особенно где присутствуют крайкомовцы, клянчит: "Архив должен быть расширен".

 

 –  А есть хоть что-нибудь интересное в вашем архиве?

 

 –  А как же. И очень много. От старых рукописей, писем и документов не архивной пылью веет, как это иным кажется, а свежестью и новизной прошлой жизни. Надо только увидеть это и понять. И если мы этого сегодня не поймем – завтра нам будет гораздо труднее жить.

 

Вот сегодня нашел интересный документ военного времени. Мастер просит не наказывать прогулявшего работу слесаря. Тогда ведь с этим было строго. Сажали не за прогул  –  за опоздание. Но, объясняет мастер, стояли сорокаградусные морозы, а у слесаря не было валенок. То есть в двадцатиградусные, десятиградусные можно ходить без зимней обуви  –  даже подумать уже мороз по коже продирает.

 

А есть документы просто уникальные. Я уже много лет храню переписанный от руки дьячком этой самой церкви аж в XVIII веке вольтеровский "Кандид". Вы только представьте себе: дьячок в неведомой глухомани, ночами и в праздники переписывает от руки "Кандида". Переписывает с прекрасного перевода, совершенно неизвестного науке. Что это был за дьячок, кто перевел, как этот перевод попал в Барнаул? Полный фасар... ничего не понятно.

 

 –  Вы сообщали кому-нибудь о своей находке?

 

 –  Зачем? Чтобы понаехали московские стервятники и отобрали ее у нас? Или в лучшем случае сказали "фи! такого быть не может" и на этом оставили в покое? Такие находки не для провинциального архива. О них лучше помалкивать.

 

 –  Но вы-то мне рассказали.

 

Петр Антонович только развел руками: слаб де человек.