Жизнь как есть

Люблю беседовать с Иваном Марченко, который работает на заводе парторгом.

 

"На правах секретаря райкома", как он мне скромно сказал однажды. Особый смак и гордость придает сему факту то, что на его Бийском котельном заводе всего-то ничего 1,5 рабочих и ИТР, а, скажем, в НПО "Восток", где директором является член-корреспондент Академии наук и трудится едва ли ни 20 тысяч человек – по оценкам, потому что такие факты в СССР строго засекречены. От кого? Перед проходной НПО висит стенд, где сказано, что на "Востоке" 20 тысяч работников участвуют в соцсоревновании, а поскольку в СССР в соцсоревновании участвуют все, то о численности заводчан догадаться нетрудно.

 

Так вот секретарь партийной организации "Востока" не имеет такого статуса, как Иван, а значит, в партийной табели о рангах стоит на одну ступень ниже его.

 

Сколько я мог заметить, не только Иван Федорович, но и парторги в целом по внешним признакам резко отличаются от производственников. Последние всегда горлопаны, любят наезжать, громко говорят и смеются, редко слушают, а после двух слов прерывают собеседника. А парторги – те люди вежливые, воспитанные, внимательно выслушивают собеседника. Минуту подумают, прежде, чем сказать слово, но не так его говорят, как директора, которые как бы роняют слова, подчеркивая таким образом свое достоинство, а так чтобы было видно, что они –  парторги то есть – очень уважают мнение собеседника и стараются быть им понятым.

 

Вот и Иван – так я его зову без отчества не только по причине давнего знакомства, но и по нашей привычке, где человека называют только по имени. Мне, правда, приходится сдерживаться, что перед "Иваном" не добавить "херр (Herr)". Вот и Иван, если хотите, Федорович, как и один из братьев Карамазовых, и такой же длинноносый, в солидных очках, спокойный, выдержанный больше похож на профессора, чем на производственника.

 

Хотя мы с ним разговаривали в субботу, он постоянно отвлекался на телефон.

 

– И в выходной день не дают вам покою.

 

– А что поделаешь. У парторга не может быть выходного, служба такая, особенно сейчас в сентябре.

 

– А что такого особенного в сентябре?

 

– Как что? Уборка урожая.

 

– Но вы-то работаете на заводе.

 

– Да, но мы должны помогать селу. Вот сейчас отправляем людей на уборку, и как всегда, без слез и нервотрепки это не обходится.

 

– Да-да. Хорошо помню, читал в нашей газете статью, как у вас заставляют людей трудиться на черновой работе. Но ведь, помнится, ваш корреспондент назвал это клеветой. По трудовому законодательству человека нельзя отвлекать от его основной работы более, чем на месяц, и то только в связи с острой необходимостью и при его непременном согласии.

 

– Вы забыли еще один пункт. "За исключением ситуации, когда объявлено стихийное бедствие".

 

– И что? Уборка урожая – это стихийное бедствие?

 

– В нашей стране – да. Беда в том, что в наши время люди стали грамотные...

 

– Но ведь сами гордитесь, что СССР самая грамотная, читающая и образованная страна в мире.

 

– И справедливо гордимся. Но все, как видите, имеет свою обратную сторону. Люди знают законы и настаивают на них. И куда они идут?

 

– В суд.

 

Иван улыбнулся:

 

– Суд, что дышло, куда повернул, туда и вышло. Они идут в профком, а чаще к нам в партком. Приходится усовещать, давить на сознательность, на совесть. Я не могу, как наши директора и начальники, лаяться да хамить. Конечно, и должность не позволяет, но мне и самому противно. А тут случай особый. Один начальник цеха посылает в колхоз женщину. Она активистка, все время выискивает недостатки, пишет в газету, в райком. И в целом-то пишет правильно, но уже всех достала у себя на работе. Вот и решил ее начальник цеха проучить.

 

– И как? Получилось?

 

– А так. Нашла коса на камень. Да у нее к тому же и маленький ребенок, причем не совсем здоровый. Хотя никаких законов нет, но мы стараемся входить в положение: не посылать на сельхозработы замужних женщин, особенно с детьми, стариков. Ну и рабочих. Плана-то ведь с нас никто не снимал. И если мы пошлем в колхоз токарей, да слесарей, кто план-то выполнять будет?

 

– Выходить инженеры и бухгалтера не так важны для работы завода?

 

Иван только пожал плечами.

 

– Короче говоря, пришлось мне встать на защиту этой бузотерки, хоть и досаждает она немало, в том числе и мне. А начальник ни в какую.

 

– И что?

 

– Стараюсь его уговорить. На последнем пределе терпения. И вижу дело швах. Не хотел, но приходится прибегать к крайним мерам.

 

– К каким? Вы что можете ему приказать?

 

– Приказать ему не в моих силах. Мы парторги в производственные дела не лезем. Тут есть министерство, главк тяжелого, энергетического и транспортного машиностроения: они там и распоряжаются, что делать, сколько и как. И не дай бог вмешиваться в распоряжения начальства. Это же будет подрыв его авторитета. Как командир в бою, начальник должен быть всегда один.

 

– Какие же тогда могут быть меры?

 

– Разные, – неохотно протянул Иван. – Все мы люди, все человеки. Кто-то, бывает и перепьет, особенно после напряженного трудового дня. Запрется, бывало, в кабинете и в узком кругу расслабится, да так от души, что приходится вызывать жену для забора тела. Кто-то не может устоять под напором молодых глаз да ловко скроенной задницы какой-нибудь машинисточки. А люди все видят, все замечают. Ну и я, как глава парторганизации, как могу проходит мимо фактов аморального поведения некоторых руководителей? Надо реагировать. Какому-нибудь слесарю или машинистке тут гораздо легче: ну что с них возьмешь? Их личная жизнь – их личное дело. А вот руководитель... Словом, у парторга всегда есть крючок, на который можно поддеть и директора, и главного инженера, а уж начальника цеха и подавно. Вот и приходится отводить начальника в сторонку и вести с ним разговоры по душам. Не люблю я улаживать подобные конфликты таким, скажем прямо, не совсем хорошим путем. Не люблю. А что прикажешь делать?

 

 

 

Каких только каверз не подбрасывает жизнь секретарю парткома. Сразу после нового года пришла с жалобой продавщица из молочного кафе "Ласточка", которое как раз находится напротив проходной нашего завода и которое давно стало излюбленной забегаловкой наших, да и не только наших рабочих.

 

Пожаловалась она не много ни мало, как на название кафе. Существует оно уже лет пять и существовало бы себе далее, да тут наш великий поэт возьми и напиши гениальные:

 

 

А поскольку продавщицу кафе звали еще и Зинаидой Евгеньевной, то разным двусмысленным шуткам типа:

 

 

 – не было конца.

 

Можно бы и посмеяться над этой просьбой, но Зинаида Евгеньевна была ценным кадром, которая вела довольно-таки суровый догляд за посетителями кафе и даже подторговывала из-под полы спиртным. Шутки шутками, но после открытия кафе прекратились набеги ханыг на детский садик, который был через дорогу, и в котором ранее они зассали все беседки. Да и милиция, благодаря кафе, держала под контролем неблагополучный в плане хулиганской обстановки контингент.

 

Менять название, конечно, никто и не думал, но полтора часа мне пришлось выслушивать ее жалобы и, по возможности, успокаивать ее. Заодно и узнал себе на заметку массу подробностей из личной жизни работников завода: кто зачастил в кафе, а кто, наоборот, взялся за ум и туда не ногой.