Жизнь как есть

 

 

 

 

 

 

Прилетел из Москвы Валерий Золотухин и сразу заявился к Кудинову. Мигом организовалось застолье: молодец все же Раиса Васильевна – его жена. Мы сидели, бодались по нашим писательским делам, и никаких пьянок-гулянок и в мыслях не было. А тут сразу, с бухты-барахты, у нее все готово и стол накрыт как скатерть-самобранка.

 

Выпили, и пошли печки-лавочки в трехкомнатной квартире, в самом центре Барнаула. Больше всего о делах литературных, театральных и киношных, под заунывный мотив, как нелегко и сложно живется в нынешнем мире художнику – писателю, актеру, певцу...

 

– Но как сложно было бы жить в этом мире – не будь художников, – пафосно возвестил Тихонов.

 

Не могли, естественно, не коснуться и Высоцкого. Золотухин вяло поковырял вилкой в грибах – зараза, грибы-то первый сорт:

 

– Знаете, сейчас все еще свежо, открыто... И толков, перетолков разных, ликований и негодований о Высоцком столько, что мне бы и не хотелось вплескивать свою ложку дегтя или бочку меда... успею еще прокукарекать и я, – усмехнулся и тут же нахмурился. – Одно скажу: не надо только считать, как это многим кажется, что гибель Высоцкого впрямую связана с коварными происками скрытых и открытых его врагов, всей нашей системы, создавшей вокруг своего певца и поэта столь тягостную, невыносимую атмосферу, в которой он задохнулся...

 

– А разве это не так? – поднырнул Тихонов.

 

– Так и не так. Он жил в той же атмосфере, в какой и мы все живем – и не больше. Разница лишь в том, что душа у него была шире и нерв тоньше – потому и мир он воспринимал иначе, глубже, наверное, и пел иначе – не голосом, а сердцем. А бедным и несчастным, как это считают иные "плакальщики" и запоздалые жалельщики, Высоцкий никогда не был, уж мне-то поверьте, я это знаю из первых рук. И уверяю вас, он был счастливым и богатым человеком: у него были театр и кино, отличные роли, он хотел сыграть и сыграл Гамлета, у него было много друзей, большая любовь к Марине Влади, и он мог почти в любое время сорваться и улететь к ней в Париж, потому что и невыездным Владимир Высоцкий не был, и загнанным тоже не был...

 

– Пить надо было меньше. Тогда может быть и не загнала бы его жизнь. – вставил я и выпил, кстати.

 

– О себе он слишком много писал, – сказал Сергеев.

 

– Так это он не только о себе, но и о нас всех, – не услышал меня Золотухин.

 

– О растерянности многих из нас, – снова я. – Хоть и корчил из себя хемингуэевского героя. Кстати, все герои Хемингуэя – это не крутые мужики, а неврастеники. Но на их англосаксонский лад в стоическом духе. Высоцкий, мне кажется, был таким же. Чеховский неврастеник, по сути, который напялил на себя робу оторви-мужика вместе с полублатным жаргоном.

 

Разговор еще шел долго, но со своих точек зрения, которые, в общем-то аккумулировали взгляд на творчество Высоцкого нашего общества, так никто и не уступил.