Жизнь как есть

 

 

 

 

 

 

И вновь я посетил тот прелестный уголок земли, где многие вечера провожу я незаметно. Кафе "Три журавля" у нас, смею сказать, в Новосибирске, недалеко от оперного театра, где собирается местная богема и где цены, как в заводской столовке, а готовят несравненно вкуснее и можно выпить. Правда спиртное приносить с собой и не выставлять на стол.

 

Сходу увидел, что за одним столиком в одиночестве (потому что посматривает по сторонам) скучает Юдалевич, алтайский писатель.

 

– Марк Иосифович, как творческие планы?

 

– Да уже вторую недель только один творческий план: добраться до письменного стола и засесть за роман. И никак не удается. Вот уже второй день в Новосибирске: и в "Сибогнях" был и в "Красном факеле" бодался – они мою пьесу ставят, а тут еще нужно в отделение "Науки" заглянуть по кляузе Левенгука.

 

– А кто это? Редактор "Иностранной литературы" и наш главный советский переводчик.

 

– И что же он кляузничает?

 

– А я вам расскажу, –  Марк Иосифович с удовольствием приступает к рассказу: любит он поговорить, очень любит. Многие его даже избегают из-за этого, хотя человек он редкой доброжелательности, особенно в творческой среде.

 

– Дело это завелось вот уже три года назад. Я тогда написал пьесу "Трое в лодке, не считая собаки", которую назвал "Три 'старых' холостых джентльмена". Пьесу написал не для профессионального театра, а для самодеятельного, бийских студентов. Пьеса получилась отличная, веселая, озорная. Не мне, конечно, как автору ее хвалить. Но весь Бийск смеялся над нею, а на каком-то Всесоюзном конкурсе самодеятельных театров она даже заняла второе место, а должна бы первое. Ибо победу отдали какой-то дребедени, и, как водится, московского театра. И этот-то успех и подгадил нам. Еще и домой вернуться не успели, а из ВААП (Всесоюзное общество охраны авторских прав) приходит запрос на нарушение нами авторских прав.

 

– От родственников Джерома К. Джерома?

 

– Нет, у нас в Союзе ваши правила не действуют. От переводчика, этого самого Левенгука. У нас автор, после того как его издали, не волен решать, печататься ему где, инсценироваться, экранизироваться ли, но может сильно надавить на то, что его произведение искажено. Вот на это Левенгук и жаловался.

 

– Помилуйте, – возражали мы, – да мы и не знали про этот перевод, мы сами переводили, что нам нужно.

 

– Незнание не освобождает от ответственности. Зачем переводить то, что уже переведено?

 

– Но в литературе существуют разные переводы одного и того же произведения на тот или иной язык. Те же "Трое в лодке" не вы первый перевели на русский. Есть прекрасный перевод Салье.

 

– В литературе существует только один настоящий перевод – адекватный. Остальные только приближение к нему. И как только этот перевод появился, остальные становятся лишними.

 

– Вы хотите сказать, что именно ваш перевод адекватный? А может, как раз наш.

 

– Простите, я главный редактор "Иностранной литературы" и глава отделения переводчиков при Союзе писателей. А простите, пожалуйста, кто такие вы?

 

– По крайней мере, перевод у нас другой.

 

Короче, полгода тянулась эта канитель, и в конце концов ВААП признал то, что было ясно с самого начала: никакого отношения моя пьеса к этому переводу не имеет.

 

– Получилась, – сказал я, –  весьма плодотворная творческая дискуссия.

 

Марк Юдалевич даже фыркнул. Творческие дискуссии были между Тургеневым, Островским, Львом Толстым, Чеховым... А в Советском Союзе все эти литературные, научные и творческие дискуссии носят чисто шкурный характер. Одни пытаются пробиться в литературу, другие, особенно московские писатели, наоборот расставляют локти, чтобы никого не подпустить к кормушке. И тут все средства хороши, все аргументы, даже самые дурацкие. Тот же Левенгук в другой дискуссии утверждал, что перевод — это такой же творческий акт, как и написание оригинальной вещи. И как не может быть двух одинаковых писателей, так не может быть двух одинаковых переводчиков. Его точка зрения целиком определялась тем, что выгодно в данный момент в подковерной борьбы за хлебные места.

 

– Ну хорошо, что хорошо кончилось.

 

– Так ведь отнюдь не кончилось. В том то и штука. За свои гонорары они – Юдалевич кивнул неопределенно в сторону Москвы – готовы грызться до конца. Вот и Левенгук написал в Министерство культуры. Только теперь его доводы были другими: какое право мы имели ставить пьесу, которой нет в рекомендованном репертуаре.

 

– Каком таком рекомендованном репертуре?

 

– Понимаешь, старик, считается, что режиссер ставит пьесы, руководствуясь какими-то своими творческими планами, идеями. В известной мере это так. Но он должен при этом выбирать либо только те пьесы, которые уже рекомендованы Министерством культуры для постановки, либо предлагать свои. Но свои пьесы министерство должно предварительно рассмотреть и утвердить. Без такого утверждения ставить пьесу нельзя. Мы же не обращались в Министерство культуры, поскольку я писал пьесу для самодеятельного, а не профессионального театра.

 

– Выходит, самодеятельному театру Министерство культуры не указ?

 

– А вот здесь оказалось, что, как и во многих случаях, никаких четких инструкций нет. У нас масса писаных, а еще больше неписанных правил, и как вести себя никто не знает. С одной стороны, Министерство культуры ответственно за все, что ставится в нашей стране. С другой стороны, самодеятельные театры находятся на балансе какого-нибудь предприятия или учреждения и подчиняются ему. Наш театр был при машиностроительном техникуме, хотя большинство артистов и были студентам. И мы с полным правом настаивали, что наша пьеса была учебной и поставлена в рамках выполнения образовательных программ. У нас даже было добро на эту пьесу от крайобраза, а значит, и от Министерства образования. Вот Минкульт и крутился: и умыть руки нельзя и лезть в чужую епархию и ссориться с Минобразом тоже не след. Так они полтора года и промурыжили нас: ни да, ни нет. И в конце концов спустили дело на тормозах. Много нам помог тогда Иван Федорович Марченко, парторг котельного.

 

– На правах секретаря райкома, – улыбнулся я. – Знаком с таким. Замечательный человек.

 

– Да если бы все партийные у нас начальники были такими, многих бы глупостей удалось избежать, которые еще доведут нашу страну до перестройки. А уж куда вывезет та и предвидеть невозможно. Попомните мои слова.

 

– Да, но как заводской парторг мог повлиять на Министерство культуры?

 

– Личных контактов у нас пока еще никто не отменял, а Иван Федорович до завода работал в отделе образования в Новосибирском обкоме. Да и техникум курировался по давней традиции котельным заводом, который был единственным промышленным предприятием в Бийске.

 

– Я, наверное, вас утомил своим рассказом. Скажу только, что Левенгук так и не успокоился. И до сих пишет и пишет. А я отвечаю и отвечаю. Вот опять написал в Минобраз: де мы использовали в пьесе рассказы Джерома, которые не были изданы в нашей стране. После решения ВААП, Минкульта и разрешения крайобраза шансов у этой кляузы никаких. Тем более, что эти рассказы хотя и не издавались на русском и переведены нами непосредственно с английского, однако взяты из книги, выпущенной "Радугой", то есть отечественным издательством литературы на иностранных языках.

 

– Зачем же он тогда пишет?

 

– О! Отвечать-то нам все равно приходится. И если не удалось укусить, надо хоть крови попортить. Только такие, писатели, ученые, артисты, увы, и процветают у нас в стране. Вся жизнь их проходит в постоянной борьбе. Тот же Левенгук перевел за всю свою жизнь пару книг, да и то таким деревянным языком, что и читать невозможно. Больше же он занят составлением антологий, административной работой, ну и борьбой за свое место у корыта.