Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (2)
Вячеслав Шевченко (28/02/2014)
4
28.09.02 21:37
PS к прошлому письму. Там я оговорился: «с тобой мне было бы легче, чем без тебя». «Легче» – слово слишком забывчивое, кривое. Не легче – интересней, занятней, полнее.
Ответил я тебе в тот же день, как получил письмо, но ответ получился неполный, потому что мысли мои неизменно возвращают к нему, косят под него, и прежде, чем взнуздать и направить их в твердое прежнее русло, нужно бы с некоторыми из них разобраться.
Ты так долго (более полутора месяцев) собиралась с ответом, что я было решил, что получу его уже на том свете. Прикидывая, как такое общение наладить в тамошних пустоватых сияниях, я, кажется, ненароком разрешил проклятый вопрос, доныне терзающий немало богословов: как должно выглядеть там наше посмертное тело? Рационально этот вопрос не решишь: все пламенные факты воображения немедленно низвергает подлый хладный разум. Но разве не его решение еженощно нам предъявляют сны? Да, там мы будем выглядеть так, как выглядим в снах наших близких.
Каждый будет иметь такие сны, какие заслуживает. Все будет как в сновидении, но сновидении всеедином, всесвязном. Скажем, если я нынче повидал тебя во сне, то это вовсе не значит, что и ты меня повидала. А там наши сны сольются. Сейчас моему сонному «я» никто не запретит превратить твое сонное «я» в пылкий эротический фантазм, бесконечно уступчивый и отзывчивый. А там я вынужден буду считаться с твоими фантазмами. И cо всеми канонами учительской этики и эстетики.
Каково? Меня самого эта мысль впечатляет свежестью. Что наш мстительный разум может возразить той реальности, в какой он сам еженощно купается? Смущает лишь смутное сходство этой новоизобретенной версии потусторонности с немудреными мечтаниями телепатов.
Ну да ладно, о загробной жизни, коль ты еще отвечаешь, довольно.
Проблема же в том, что письмо твое погрузило меня в странное, почти шоковое состояние невесомости, из которого я никак не могу выйти, ибо не могу в нем разобраться. Дело, верно, в том, что всякая весть из полузабытого прошлого, если она живая, разом перестраивает всю обиходную, налаженную перспективу. Это как если бы в хаос фигур внесли «бесконечно удаленную точку» возрожденцев, в направлении коей мигом навострились, как намагниченные, все параллели, порождая впечатление не только глубины, но и объема. Или как если бы в прозрачный и потому невидимый окоем бездонного омута скользнула светляком некая вещица и своими амальгамами обозначила не только дно, но и всю его живую, играющую отражениями, толщу. Словом, вещи такого рода, как твое письмо, задавая меру и масштаб времени, позволяют ощутить его толщу, плотность прожитой жизни, ее русалочью плоть в полости своей персоны. Отсюда и чувство зависания над бездной, как при капитально зависшем компьютере. Ну вот, полегчало! кажись, маленько разобрался.
А в чем я не могу разобраться, так это в существе одного-единственного мгновения из палат своей памяти.
Не помню, в каком возрасте (классе) я тебя (как Тебя) впервые обнаружил, не помню, когда и как впервые к тебе прикоснулся, какие именно заклятья тебе возносил, как именно с тобой препирался, защищая свое (еще неокрепшее человечье, но ужаленное стыдными тайниками твоего тела) достоинство, не помню даже, признавался ли когда-нибудь сколь-нибудь прямо в «любви», а помню белый-белый день, классную комнату на втором этаже у правого края школьного здания, себя в пустом коридоре, изгнанного с какого-то урока за какую-то провинность, дверь, чуть приоткрытую в класс, и вертикаль солнечной щели, сквозь которую я, увы! бесстыдно подсматриваю за тобой. Так вот, было мгновение, когда ты вдруг подняла глаза от тетради на парте и взглянула на меня в упор – меня, конечно, вовсе не видя. То была неимоверной силы и голубизны молния, пронзившая меня до пят, испепелившая всю заурядность моих достоинств, выжегшая из меня изнутри всю физику. В то мгновение, можно сказать, все атомы мои пресуществились, перестроились так, что развеивать мифы физики (физической оптики) сделалось моим пожизненным заданием. Я, что называется, поплыл. Плыву и поныне.
Спрашивается (почти по Канту), какой должна быть реальность, чтобы это стало возможно? Ведь то, что это возможно, я познал. Нет ничего достоверней. Я стал не то что свидетелем, а жертвой события, немыслимого ни в какой разумной теории мироздания, не то, что оптики. И жало его я буду носить неутоленным, доколе не придумаю такую теорию зрения, в какой оно станет общедоступным.
Пожалуй, о физике я придумал, сообразил только сейчас – надо же найти применение своему обретению. А тогда я этот удар воспринял как чистейший дар – неведомо от кого и зачем посланный.
Мистические мгновения и мановения, всякие там «дежавю» посещают каждого, в том числе и меня, почему я и знаю, что перед мощью этого даренья все они блекнут. С мистикой я хорошо знаком, и потому знаю, что это не мистика. Скверно то, что этого дара я ровно ничем не заслужил, а ты ничего в него не внесла (ведь меня ты не могла видеть), стало быть, справедливостью здесь и не пахнет. Впечатлительностью этого не объяснишь: что же во всех прочих ситуациях, гораздо более напряженных, она отключалась?
Помнишь, каким двигателем пользовался Данте в надземном смотре нашей бедной планеты? Он смотрит в глаза Беатриче, та смотрит на Солнце, и сила света, слитая с силой взгляда, возносит их на первое небо. Это единственное подобие того мгновения, что встретилось мне в мировой литературе. А описывать его своими словами – значит, увы и увы, почти испохабить.
Так почему же я пытаюсь его описать? И какое отношение имеет оно к тонкой цепочке, что натянулась меж двумя великовозрастными школьниками, один из коих давно непоправимо бородат, а другая хороша лишь сзади, да и то в глухом платье? Не знаю. Не я вспомнил – само всегда и повсюду помнится, а сейчас всколыхнулось; может, как-никак изловчусь, так схлынет, уймется, отыдет в обжитой угол.
Тут видите ли, сударыня, решается вопрос не приватного переживания, а общественной онтологии. А помните ли Вы, Р.И., что это такое? Напоминаю: это когда вопрошают не об экзистенциях, а об эссенциях. Поясняю: не о существах, а о сущностях. Это когда на лепоту облаков, лепет листьев и утреннее порханье пташек не смеются зазря, а на весь божий день задумываются. С большим вопросительным знаком не только в челе, но и в прочем внимательном теле. Ибо от него перекидывается, а может, на него опирается мост отселе прямо туда, в мир тамошних сеней.
И придет час, и одни ангелы вострубят, а другие начнут сворачивать небо в свиток: хватит, наигрались, а теперь разберемся, кто есть кто, ибо времени больше нет. И мы увидим, что моленный лепет листвы или трепет дождя – лишь прикрытья умной знающей силы.
Так вот, ежели та сила так умна, зачем она сызнова напрягает меж нами мосток? Пока он мостится пульсацией канцелярских принадлежностей меж скучными реалиями двух богом забытых пунктов планеты. Но что он значит в терминах реальности, где осуществляется озаряющий взгляд? Не уяснив этого, что, сударушка, мы сможем с ним сделать? Обмениваться типографскими знаками по ангельскому канону? Что делать нам, так и не согрешившим по людскому обычаю, если уже слышны шаги командора? Вот ведь какая онтология!
(Продолжение следует)
Последние публикации:
ЛЕОНАРДО. Второе начало (точка глаза) –
(30/10/2024)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (16) –
(26/05/2014)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (15) –
(13/05/2014)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (14) –
(28/04/2014)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (13) –
(23/04/2014)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (12) –
(15/04/2014)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (11) –
(11/04/2014)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (10) –
(02/04/2014)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (9) –
(28/03/2014)
Новость у нас одна – жизнь длиною в 40 лет (8) –
(27/03/2014)
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
