Жизнь как есть

Фактически, театр был запрещен. Французская газета «Фигаро» опубликовала материал «Попранный театр» о травле артистов «Арлекина». Посол Хартман предложил Мелконяну отвезти его и нескольких актеров на дипломатическом автомобиле в американское посольство, где им сразу же предоставят политическое убежище. Но Сергей Андреевич, после некоторых раздумий, отказался – видимо, не хотел бросать на произвол судьбы оставшийся коллектив.

А.П.: Как его было обуздать, как воспринимать? Ведь он ни шел ни с кем ни на какие сделки категорически. Отказывался от всяких соглашений и подношений. Он был безусловно честен и кристально чист. Человек, который верил в правду искусства и в силу своего таланта. Конечно, такие люди никак не могли ужиться в той системе. И он вступил на путь борьбы с ней. В этой схватке многие терпели поражение, даже Володя Высоцкий. А сколько сгинуло таких деятелей искусства и культуры, которые хотели быть яркими  и  проявлять свою индивидуальность…  Даже  Марк  Захаров,  который  в

1967-м году в Московском театре Сатиры поставил «Доходное место», и тот был подвергнут колоссальному остракизму. Марк Захаров в Театре Сатиры! Что же говорить о Сергее Андреевиче? Конечно, он тут же попал в списки, мягко говоря, не очень управляемых людей.

Тем, кто не жил в советское время и не испытал на себе удушающей хватки тоталитарного режима, трудно понять, в какой ситуации оказались режиссер и его актеры. Вокруг царили безразличие и непонимание, а над труппой «Арлекина» опустилась еще и завеса молчания. Ни работы, ни денег. Но театр не распался, а наоборот сплотился вокруг Мелконяна, авторитет которого держался только на духовном порыве и художественных прозрениях. «Арлекин» стал для артистов глотком воздуха, спасавшим их от духовного удушья, которое охватило клонившуюся к закату атеистическую империю.

Э.Г.: Чем он брал? Он предлагал мировоззрение, ощущение мира… И еще – Сергей Андреевич мог заменить собою что-то очень внутреннее, потаенное. Ведь каждому человеку чего-то не хватает в жизни, и он умел заполнить это пустое пространство собой. Вот этим, конечно, он здорово подкупал. А мы? Мы просто верили ему, абсолютно верили. Готовы были делать все, что он скажет. Мы не боялись Мелконяна – мы любили его.  Боялись,  что  не  справимся  с  чем-либо,  а  он  упрекнет:  «Что  же  вы  этого  не сделали?» Вот чего мы боялись! Зарплату нам никто не платил, чтобы лишать нас денег или каких-то других привилегий. Мы боялись одного только вопроса в его глазах. Он ведь мог ни слова не проронить и уйти – а мы были уже в полном нокауте!

В этих условиях театр становился для актеров больше, чем театром. Он приобретал черты религиозной общины, а точнее – секты, исповедующей непоколебимую веру в искусство. А сектантскому сознанию, как известно, сопутствует такая энергетическая мощь, что ее не в силах побороть или сломить ни гонения, ни аресты, ни провокации или какие-либо иные способы воздействия на человека.

Э.Г.: Мне казалось, что театр закончился, когда КГБ нас выгнало из «Особняка». Я думал тогда: «Ну, вот и все. Театр умер». А дальше произошло чудо. Чудо, которое повторялось регулярно, и от которого я, честно говоря, в конце концов устал. Сергей Андреевич мог как феникс возрождаться каждый раз после очередного разгрома и закрытия театра. Он мог упасть и снова встать, и начинать сначала. И опять упасть – и вновь подняться. И как ни в чем не бывало воссоздавать все с нуля. Я прошел через это один раз, второй, третий. После четвертого, я еле встал. А, главное, зачем? Мы столько сил и энергии отдавали возрождению, что наши усилия и жертвы стали терять всякий смысл. Меня это сильно подорвало. А вот Сергей Андреевич – он никогда не сдавался. Эта черта его характера меня всегда поражала. Я не мог понять, откуда он черпает силы?

В 1984-м году Мелконян увез театр в Казахстан, где ему удалось устроить коллектив на работу в Джезказганскую филармонию. В следующем году «Арлекин» уехал на гастроли в Ереван, а 1986-й год артисты провели в Волгодонске, где давали спектакли в Центральном дворце культуры. Оформлены они были как футбольная команда, а актеры числились слесарями, чтобы получать зарплату.

О.К.: Я обратил внимание, что режиссеры частенько торопятся. Да, дел много, ты занят. Должен многое успеть, иначе планы рухнут… У Сергея Андреевича, даже когда он был помоложе, все равно было понимание того, что иногда надо чуть притормозить. Остановиться, осмотреться, посидеть, расслабиться. Помню, когда в Волгодонске он пришел в общежитие поиграть в нарды. Устроили мы его на кухню, а поперек нее была натянута веревка, на которой гитарист Женя Колыханов повесил сушиться свои трусы. Трусы были большие, семейные. Причем застираны они были чуть ли не до полной прозрачности. Когда-то, видимо, черные, теперь они стали белесо-серые. И висели как раз над столом, за который Сергея Андреевича посадили играть в нарды. Мелконян делает ходы и периодически посматривает на эти самые трусы, которые как флаг колышутся у него над головой. Но ничего не говорит – мол, безобразие, уберите немедленно. Ничего такого. Он пришел посидеть, расслабиться. Ну и плевать. Ваши заморочки – вы с ними и живите. А он будет играть в нарды, и все.

Наконец, в 1986-м году, на волне перестройки и гласности, Мелконян смог официально зарегистрировать театр «Арлекин» в подмосковном городе Волоколамске. В последующие несколько лет «Арлекин» успешно работал на московских и подмосковных площадках, гастролировал в Риге, Алма-Ате, Екатеринбурге и Челябинске. Билеты расходились как горячие пирожки, и актеров встречали бурные овации и битком набитые залы.

Московский музыкально-драматический театр «Арлекин», 1989 г.

К тому времени в репертуаре театра уже была музыкально-драматическая постановка по классической пьесе «Доходное место» русского драматурга Александра Островского.   Первоначальная   ее   версия   называлась   «Трактир»,   и   премьера   этого спектакля прошла в 1980-м году.

М.Е.:  «Взятки  или  благодарность»  –  так,  по-моему,  Мелконян  любил выражаться. У Сергея Андреевича была личная неприязнь к чиновникам. Ему важно было эту тему раскрыть. Но в то же время он хотел все спеть и станцевать. Не знаю, почему. При мне «Доходное место» было сформулировано в самых общих чертах. С десяток   пробных   мизансцен   и   попытки   музыкального   оформления.   Но   материал держался на уровне серии аттракционов.

К концу восьмидесятых годов спектакль «Взятки или благодарность» уже обрел плоть   и   кровь,   а   глубина   его   замысла   и   красочность   оформления   пользовались неизменным успехом у зрителей. Как вспоминает актриса театра Наталья Тищенко, «мне нравилось это костюмированное действо – вполне традиционное, но с изрядной долей иронии. Казалось бы, театр «Арлекин» исповедует итальянскую комедию масок. А тут – классическая русская драматургия Александра Островского. Но дело в том, что Островского не совсем правильно трактуют. Это же, по сути, российская комедия дель арте. Те же персонажи, и в результате получается просто великолепно! Так же, как и Рязанов снял «Жестокий романс», где на экране тоже одни маски.

«Доходное место» Островского – это пьеса о городской бюрократии в России девятнадцатого века. А  по существу – неустаревающее обличение чиновничьей коррупции, пронизывающей всю страну и по сей день.

Главный герой повествования, Василий Николаевич Жадов – молодой человек, только начинающий свою карьеру и мечтающий о честной и самостоятельной жизни. Его престарелый дядя, Аристарх Владимирович Вышневский, и служащий под началом Вышневского старый чиновник Аким Акимович Юсов, однако, знают подлинную цену честности –  бедность и невозможность выбиться в  люди.  А  вот  доходные  места,  где можно безнаказанно брать за свои услуги взятки, позволяют таким, как они, чиновникам вести безбедный и, как бы сейчас выразились, статусный образ жизни.

Многие годы роль Акима Акимовича Юсова играл один из ведущих артистов театра, Олег Казанин. Роль почтенного чиновника давалась молодому актеру нелегко.

О.К.: Из других исполнителей роли Юсова я видел только Филиппова из Малого театра. Но Филиппов был здоровенным дядькой. Мощная фактура, голосище – бас. Куда мне до него… К тому же, когда Сергей Андреевич начал репетиции, мне еще и тридцати не  исполнилось,  а  чиновник  Юсов  по  пьесе  –  на  шестом  десятке.  Ну  как  с  моим жизненным опытом играть человека в таком возрасте и состоянии души? Откуда брать-то все это? Поэтому и сложно приходилось поначалу.

Репетировали мы в трико и балетках. Даже реквизита не было настоящего. Прострация мной владела полная. Но когда я впервые надел костюм с утолщением, нацепил очечки и взглянул на себя в зеркальце, то начал от своего отражения выстраивать и внутренний мир персонажа – как он общается, как реагирует в разных

ситуациях. И на этом этапе начало получаться.

Олег Казанин в роли Юсова (в центре), «Взятки или благодарность», конец 1980-х гг.

Добавлю еще, что у Сергея Андреевича, в отличие от других режиссеров, мне более всего импонировали две вещи. Во-первых, он умел правильно мотивировать актера, чтобы тот верно и в нужной сцене выполнил свою задачу. Дело это очень тонкое, поскольку  каждому  требуется  своя,  особенная  мотивация.  Подобрать  ее  Мелконяну

удавалось всегда. И, во-вторых – конечно же, актерские показы. Сергей Андреевич не выходил на сцену, чтобы продемонстрировать свои таланты. В своих показах он делал акцент на том, что нужно именно тебе – куда двигаться, как говорить. Лично мне это очень помогало, в том числе, в работе над ролью Юсова.

Глава 8: АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА

(«Гамлет»)

В конце восьмидесятых годов Сергей Мелконян обратился к одной из коронных пьес театрального репертуара – он задумал постановку «Гамлета» Уильяма Шекспира.

«Гамлет» Шекспира – одна из вершин мировой драматургии. А в российской театральной традиции эта пьеса еще и ассоциируется с двумя мастерами сцены прошлого века – Иннокентием Смоктуновским и Владимиром Высоцким.

Необычайна популярна была эта шекспировская трагедия и у русских поэтов и переводчиков. Сегодня насчитывается более двадцати различных переложений «Гамлета» на русский язык, однако самыми значительными считаются переводы, выполненные Михаилом Лозинским и Борисом Пастернаком.

Сюжет «Гамлета» построен на типичной дворцовой интриге. Желая овладеть троном, Клавдий убивает своего брата-короля и женится на его вдове Гертруде. Однако призрак умершего властителя открывает Гамлету страшную тайну смерти его отца. Принц Датский приходит в полное смятение и решает отомстить презренному убийце.

Находясь в угнетенном состоянии духа, Гамлет размышляет о смысле бренной жизни  и   произносит   свои,   ставшие   столь  знаменитыми,   драматические   монологи.

«Прогнило что-то в Датском королевстве» – эта тема всеохватывающего кризиса, который переживает Гамлет, и сделала эту пьесу такой острой и современной, в какой бы стране и в какую бы эпоху ее ни ставили.

Гамлета преследует ощущение упадка и разложения. «Распалась связь времен», – восклицает он, и его невротическое, раздвоенное сознание оказывается удивительно созвучным   мироощущению   россиян,   переживших   в    двадцатом   веке   настоящий апокалипсис  –  обрыв  христианской  традиции,  две  мировые  войны,  взлет  и  падение коммунизма.

Полоний в исполнении Владимира Власенко, «Гамлет», 1989 год.

Работая над постановкой, Сергей Мелконян использовал не один, а сразу несколько переводов «Гамлета». Декорации к спектаклю делал талантливый художник Евгений Подколзин, работавший в то время заведующим постановочной части театра. Хореографические номера консультировал народный артист РСФСР Борис Хохлов. А исполнять заглавную роль Гамлета в спектакле Сергей Андреевич предложил Эдуарду Григоряну.

Э.Г.: Первое мое ощущение Гамлета осталось от детства. Мне было лет семь, и папа  купил нам  крохотный  телевизор  с экраном, наверное  десять на  десять сантиметров. Передачи по нему мы смотрели через аквариум, чтобы увеличить изображение. И однажды там показывали «Гамлета» со Смоктуновским. Мы с сестрой должны были уже спать. Но в кровать я не лег – не помню, почему – прокрался под стульями и устроился под обеденным столом, откуда и смотрел весь фильм. И он произвел на меня такое сильное впечатление, так вошел в меня, что навсегда врезался в память.

Я всегда хотел играть Гамлета. Но даже и в мечтах не смел об этом подумать. Ну кто я такой, чтобы исполнять одну из коронных ролей мирового театрального репертуара? А когда Сергей Андреевич предоставил мне такую возможность, то я был просто шокирован. Скажу честно – я не играл, а купался в этой роли. Не работал, не искал – просто был Гамлетом на сцене. Я не чувствовал ни малейшего конфликта внутри себя, поскольку сам был этаким сумасшедшим. Я готов был творить, что угодно, и соглашался даже танцевать, когда Гамлету нужно было это делать. Не знаю, плохо ли, хорошо, но танцевал я с огромным, и вовсе не свойственном мне, удовольствием.

Премьера спектакля состоялась в 1989-м году, и в первой своей версии он длился пять часов с двумя антрактами. А григоряновский Гамлет, несмотря на все очарование игрой  Смоктуновского,  был,  все-таки,  созвучнее  трактовке  этого  образа  Владимиром Высоцким.

Эдуард Григорян в роли Гамлета, 1999 год.

Э.Г.: Исполнение Гамлета Смоктуновским напоминало ажур. Кружева, которые он выплетал очень красиво и рационально. Он играл интеллигента, а мой Гамлет был более открытым и нервным, как недавно содранная болячка или незаживающая рана. Мною владело ощущение, что я могу забыть о ней и перестать чувствовать боль, но рана эта никогда не переставала кровоточить.

В 1990-м году, вскоре после премьеры «Гамлета», Сергей Андреевич Мелконян увез театр «Арлекин» на гастроли в Соединенные Штаты. Мелконян давно лелеял мечту о переезде  в  Америку,  но  он  хотел  уехать  не  один,  а  вместе  со  своими  актерами, студийцами, всем коллективом. Он мечтал о создании профессионального русского театра в Калифорнии.

А.Н.: Мы летели на гастроли, но я тогда еще не работал в театре, а учился в студии. И получается, что студийцы ехали, вытащив счастливый билет. Нам обещали, что в Америке обучение продолжится. И мы, действительно, многому там научились, но несколько в другом ракурсе. Позже я понял, что Сергей Андреевич хотел навсегда уехать со  своим  театром,  и  брал  практически  все,  что  можно  было  увезти.  А  для  нас, студийцев, это стало проверкой на прочность и, прежде всего, испытанием человеческих взаимоотношений.

Оказавшись в США, Мелконян столкнулся с трудностями, которые преследовали его и в Советской России. Как удержать коллектив от распада при острой нехватке денег и стабильной  работы?  В  Америке  к  этому  добавились  еще  и  проблемы  с  английским языком, а главное – неудержимо манящий дух свободы. Идея театра как осажденной крепости, которая сплачивала артистов в коммунистическом СССР, в Соединенных Штатах не работала в принципе. Противостоять было некому, а за окном бурлила радостная и солнечная калифорнийская жизнь.

А.Н.: Мы жили вместе, некоей коммуной, и в какой-то момент у нас начался разлад. Он произошел оттого, что кому-то новая страна приглянулась больше, чем другим. В первую очередь, музыкантам-струнникам, которых приглашали на местные вечеринки. Американцы, как и русские, любят устраивать у себя дома большие гулянки. А со струнным квартетом и живой музыкой такая тусовка выглядела намного круче. Так что музыканты наши стали зарабатывать неплохие деньги и оказались первыми, кто покинул  театр.  Их  уход  нанес  сильный  удар  по  тем,  кто  остался.  Ну  а  потом разбегаться начали все подряд и, причем, не от плохой жизни. Просто нужно понимать, что дело было в 1990–91-е годы. Для советских людей оказаться в то время в США было равносильно полету в космос. Мы как будто совершили путешествие во времени и попали на несколько десятков лет вперед. И вот просыпаешься ты утром, смотришь, а соседа нет – он уже сбежал.

Несмотря на стремительно таявший коллектив театра, актерам удалось сыграть перед американскими зрителями практически весь репертуар «Арлекина». Спектакли проходили на сценических площадках в университетах Сан-Франциско и Чико.

А.П.: Мы встретились с Мелконяном в 1990-м году в Штатах, в Сан-Франциско – в университете, где играли «Франсуа Вийона». Мы засняли тогда этот спектакль, и его показали  по  двадцать  пятому  телеканалу  в  Сан-Франциско.  Я  знал,  что  Сергей Андреевич все время мыкался, переезжал из одного места в другое. Только он создаст театр  –  у  него  отбирают  помещение.  Выпустит  спектакль  –  власти  запрещают прокат. Вот он и пытался найти спасение в Америке, но и там тоже оказалось не все так гладко.

В плену у «американской мечты»: С. А. Мелконян в своем кабинете в МЭЛЗе, Москва,1993 год.

Сергей Андреевич не сдавался. Все спектакли театра были переведены и отрепетированы на английском языке. В Лос-Анджелесе он открыл Драматическую академию – филиал московского театра «Арлекин». Одному из студийных наборов театра была  даже  организована  поездка  в  Голливуд  на   церемонию  вручения  выпускных дипломов. Как вспоминает Елена Красильникова, «проходила она очень торжественно. Ведь для россиянина, а тем более артиста, Голливуд – это место особенное. Мы были молоды,  счастливы  и  полны  надежд,  когда  получали   сертификаты  об  успешном окончании студии. Можно было хвастаться, что нам давали их не в какой-нибудь школе- студии МХАТ на Камергерском переулке, а в самом Голливуде. И мы были очень благодарны Сергею Андреевичу за ту поездку потому, что многие из нас, именно благодаря ей, впервые побывали в Америке. Восторг царил совершенно щенячий. А уж голливудский бульвар – это, вообще, отдельная песня. Я там упала, и заявила, что на месте, где я грохнулась, будет моя звезда. Ошиблась, конечно, но, все равно – время было веселое».

Мелконян вел переговоры со спонсорами, встречался с представителями русской и армянской диаспор, налаживал контакты с эмигрировавшими из СССР артистами, но все его попытки создать профессиональный русский театр в Калифорнии успеха не принесли. Все начинания оказывались тщетными, и было от чего впасть в уныние.

Е.К.:  Вспоминаю  одну  историю,  которая  случилась  в  Лос-Анджелесе.  Мы  с Сергеем Андреевичем ехали в машине, он был за рулем. Наступали сумерки, и неожиданно пошел дождь. И вдруг он посмотрел на меня грустно-грустно и говорит: «Слушай, а вот умру я, и что после меня останется?» У меня даже дыхание перехватило: «Да что Вы, Сергей Андреевич, побойтесь Бога! И почему Вы решили задать мне этот вопрос именно сейчас?» И в то же самое мгновение, когда я произнесла эти слова, во всем Лос- Анджелесе внезапно погас свет. Напрочь – как некое знамение свыше. Я даже испугалась немножко, но через несколько секунд подстанции снова заработали и не дали городу погрузиться в кромешную тьму. Я спрашиваю у Сергея Андреевича: «Что это было?» А он: «Успокойся, случается такое. Тут может произойти все, что угодно. Это же город, который находится в сейсмической области. Видно, где-то тряхануло». И, действительно, вскоре мы почувствовали легкий толчок… И тогда я ему ответила: «Ну, останутся же Ваши ученики – Ваше продолжение». А он: «Ну да, да… А что останется после меня?» И этот вопрос так и повис в воздухе потому, что ничего вразумительного в тот вечер я сказать ему, увы, не смогла.