Моя история русской литературы №43. Человек-ртуть
 |
Но на чем основывается это глубочайшее презрение к поэзии со стороны
подавляющего большинства современного человечества? Именно «глубочайшее»,
иначе не скажешь, потому что это чувство укоренено где-то в самых
отдаленных и скрытых от поверхностного взгляда глубинах человеческого
подсознательного и обычно дает о себе знать неявным образом, на
уровне всевозможных оговорок и инстинктивных жестов. Мне кажется,
что, описав в общих чертах положение поэзии в современном мире,
я еще не до конца разобралась в причинах... Кстати, в самом начале
своей истории русской литературы я уже определила гения как человека,
которого окружающим не удается поймать на каком-нибудь из таких
«обывательских жестов» и оговорок. Но стоит только писателю «попасться»
на чем-либо подобном, как — все! Прощай, вечность! Он может стать
кем угодно, хоть лауреатом Нобелевской премии, однако гением ему
уже никогда не быть: он навечно будет изгнан из этого Пантеона
избранных... Просто таковы правила игры, существующие в культуре,
и не я их выдумала. Должна же культура хоть как-то защищаться
от посягательств на ее главные ценности!
Впрочем, все это настолько очевидно, что, наверное, лишний раз
можно было бы и не напоминать. Это и так все понимают. Однако
очевидность существующих в культуре правил вовсе не делает их
простыми и легкими для исполнения. И это тоже понятно. Например,
в футболе или же боксе правила прописаны не менее ясно и четко,
чем в культуре, тем не менее, гениальных футболистов и боксеров,
способных переиграть противника по правилам, то есть, не хватая
мяч руками и не нанося удары ниже пояса, тоже не так уж много.
То есть даже тут не все так просто, как может показаться на первый
взгляд. Правда, футболистов и боксеров повсюду сопровождает придирчивый
и хорошо натренированный судья, который педантично фиксирует все
ошибки и нарушения, постоянно рискуя попасться под горячую руку
спортсменов и возбужденных зрителей. Зрители, между прочим, чаще
всего недовольны действиями судьи, особенно, если им кажется,
что он как-то чересчур придирчив к тем спортсменам, за которых
они болеют. Однако где-то в глубине души даже самые заядлые и
отмороженные болельщики понимают, что спортивное состязание без
соблюдения элементарных правил рискует и вовсе утратить всякий
смысл и зрелищность. И, скорее всего, это действительно так. Впрочем,
я говорю об этом слегка наугад, просто эта спортивная аналогия
— первое, что пришло мне в голову, так как я вряд ли могла бы
назвать саму себя азартной спортивной болельщицей. И все-таки,
при всем моем равнодушии к спорту, даже я в состоянии отметить,
что самым скучным зрелищем, которое мне когда-либо приходилось
наблюдать, являются так называемые «бои без правил», а их сейчас
тоже порой показывают по ТВ. Обычно это выглядит примерно так:
два человекообразных существа мужского пола выскакивают на арену,
некоторое время виляют задами и делают ритуальные воинственные
телодвижения, а затем сцепляются, валятся на землю и начинают
дубасить друг дружку руками, ногами и даже головой... Футбол,
в котором нельзя хватать мяч руками, и бокс, где нельзя бить ниже
пояса, все-таки смотрятся поинтересней. Короче говоря, общая тенденция
очевидна: чем строже и яснее очерчены правила, тем спортивное
состязание зрелищнее и увлекательней. Об этом красноречиво свидетельствует
и степень популярности в современном мире любого вида спорта с
более или менее четко установленными правилами.
Нечто подобное, на мой взгляд, можно было бы сказать и об искусстве.
Самого поверхностного взгляда на современное искусство достаточно,
чтобы уловить наиболее характерную его черту: от современного
искусства веет беспредельной и всепоглощающей скукой! Иными словами,
скука — самая характерная черта сегодняшнего искусства. И причины
этой скуки абсолютно ясны. В культуре больше никто не хочет играть
по правилам, она уже давно полностью во власти обывателей, которых,
кажется, совсем не заботит, что их кто-то в чем-либо уличит...
Естественно, в искусстве вообще и в литературе в частности нет
арбитра, который, подобно спортивному судье, беспрестанно повсюду
преследовал бы художника-творца, педантично указывая ему на его
ошибки и грозя ему окончательным удалением из «игры». Казалось
бы, обязанности бесстрастного арбитра в литературном процессе
мог бы взять на себя критик, однако последний сегодня сам настолько
ангажирован и вовлечен в этот процесс, что, скорее, тоже является
одним из игроков, не способным объективно судить о происходящем
вокруг. В этих условиях такую роль естественным образом начинает
исполнять историк литературы. И должна признаться, что я уже на
собственном опыте реально ощутила всю тяжесть неожиданно свалившихся
на меня обязанностей, о которых поначалу даже и не подозревала.
В самом деле, вроде бы историк литературы имеет дело главным образом
с покойниками, и вообще с делами давно минувших дней, до которых,
по большому счету, уже никому нет дела. Ан, нет! Стоит мне, к
примеру, произнести какую-нибудь затертую и банальную фразу типа:
«Пушкин — дурак!» — как отовсюду, изо всех углов начинает доноситься
вполне явственный и хорошо различимый ропот возмущения. А почему?
Ведь в констатации этого факта, в сущности, нет ничего особенно
нового и оригинального? Это, вроде бы, и так уже все давно понимают...
Однако произносящий эту банальную фразу делает явным глубоко укорененное
в сознании обывателей презрение к поэзии и поэтам. Что, естественно,
не может не вызывать у них раздражения и настороженности. Я их
очень хорошо понимаю...
Кстати, дав определение гения через отрицание, а именно, как человека,
которого окружающим не удается поймать на каком-либо обывательском
жесте или же чувстве, я, видимо, поступила не совсем корректно,
забыв уточнить, что из себя представляют подобные жесты и чувства.
Но этот мой просчет еще не поздно исправить. Тем более, что и
сделать это совсем не сложно. Пожалуйста! Обыватель — это тот,
кого, в свою очередь, тоже невозможно поймать или же даже заподозрить
в чем-либо гениальном. Ну и, соответственно, все чувства, жесты
и поступки, присущие этому типу личности, являются обывательскими.
Все предельно просто! Однако, если обыватель будет застукан на
чем-либо гениальном, пускай даже на том, что он является гениальным
обывателем — как это и произошло в случае с Розановым и Селином
— он сразу же автоматически лишается всех своих обывательских
благ и остается с глазу на глаз с вечностью, то есть ему, как
и положено гению, достается пустота и дырка от бублика, вместо
самого бублика, на который он рассчитывал. Вот в этом, собственно,
и заключается сегодня главный подвох, с которым может столкнуться
практически любой ничего не подозревающий человек, безмятежно
обосновавшийся в культуре. Поэтому, несмотря ни на что, современное
искусство не такое уж и скучное, как это может показаться на первый
взгляд. Ведь существующих в культуре правил, как я уже сказала,
пока никто не отменял...
Теперь, надеюсь, понятно, почему историк литературы, уличая задним
числом какого-нибудь давно почившего в бозе общепризнанного гения
в чем-либо обывательском, и тем самым лишая его права на вечность,
вызывает в стане обывателей сильное брожение и недовольство. Еще
бы, ведь покойнику уже не нужны никакие материальные блага, и,
лишаясь вечности, пусть даже это и самая обычная пустота, он все
равно ничего реального не получает взамен. Естественно, это не
может не настораживать тех, кто привык извлекать выгоду практически
из любой ситуации, в том числе и из смерти. Однако только таким
способом, на мой взгляд, можно заставить почувствовать безмозглую
обывательскую толпу, что должен испытывать гений при жизни, когда
его точно так же лишают практически всех материальных благ и вынуждают
довольствоваться пустотой в виде вечности... Это последнее обстоятельство,
собственно, и побудило меня обратиться к истории литературы.
И еще одно. Современная культурная ситуация, как я уже сказала,
характеризуется тем, что литературой теперь занимаются исключительно
обыватели, поймать которых на чем-нибудь гениальном практически
невозможно... Во всяком случае для меня, вынуждена это признать.
И это тоже заставляет меня обратить свой взор в прошлое и вступить
в мысленное соревнование с безжизненными тенями...
Главная же проблема современной культуры заключается в том, что
обыватель — это такой тип человека, которого вообще трудно в чем-либо
уличить. Он, я бы сказала, в этом отношении даже в чем-то сродни
ртути: стоит только пролить ее на пол, как потом совершенно невозможно
собрать, она все время рассыпается на маленькие комочки и ускользает
из рук, не говоря уже о том, что без перчаток ее трогать опасно,
так как она еще и ядовита. И оставить на полу ее нельзя из-за
этой ядовитости, потому что она не просто высыхает, как вода,
а излучает вредные испарения. Вот и обыватель — это тоже такой
вечно ускользающий человек-ртуть, которого практически невозможно
в чем-либо уличить, а оставить его в покое и ни в чем не уличать
тоже невозможно — хлопот не оберешься! Этим обыватель в равной
мере отличается и от гения, и от преступника, хотя, на самом деле,
между ними нет никакой существенной разницы, потому что, если
хорошенько вдуматься, все они всего лишь люди, и не более... Просто
преступник — это обыватель, которого все-таки удалось поймать
за руку и уличить в каком-либо преступлении, а гений — это тоже
в своем роде преступник, но такой, которого окружающим не удалось
уличить в чем-либо обывательском... И опять-таки, все не так уж
и сложно, как может показаться на первый взгляд...
Тем не менее, я думаю, что если бы я занималась историей архитектуры,
например, мне было бы чуточку проще разобраться со всей этой путаницей.
Подавляющее большинство архитекторов практически ничем не отличается
от обычных инженеров и прорабов, настолько они поглощены всеми
этими строительными работами, добыванием средств на воплощение
своих архитектурных проектов, доставкой строительных материалов
и прочими обыденными и понятными каждому смертному заботами. Поэтому
среди архитекторов практически невозможно встретить гения в том
смысле, в каком это определение применимо к поэтам. Я хочу сказать,
что, в свое время работая экскурсоводом и просматривая по долгу
службы многочисленные биографии самых разных архитекторов, я фактически
ни разу не натолкнулась там на демонических личностей, которые
бы, подобно Лермонтову, катались в молодости верхом на молодых
курсантах юнкерского училища. Куда там, среди архитекторов мне
не попалось даже таких, не говоря уже о переплывавшем Ла Манш
гордом лорде Байроне или же закончившем свои дни в одиночестве
и изгнании Уайльде... Архитекторам все эти гениальные красивые
жесты попросту не нужны — им и без того хватает проблем со строительными
рабочими! Поэту же, наоборот, труднее всего скрыться за обычными
земными заботами, и оттого он больше, чем кто бы то ни было другой,
рискует оказаться в положении гения, то есть остаться один на
один с вечностью, а значит, и пустотой, то есть, попросту говоря,
ни с чем...
И вот здесь, мне кажется, и надо искать психологические истоки
глубочайшего презрения к поэзии, разросшегося сегодня до вселенских
масштабов. В самом деле, человек, впервые увидевший, например,
огромное здание Всемирного Торгового Центра в Нью-Йорке, поневоле
должен был переполниться глубочайшим внутренним уважением к его
создателю, то есть его, наверняка, посещали примерно такие же
мысли, какие сегодня посещают прозаика, когда он смотрит на увесистые
тома своей прозы, изданной, к тому же еще, и в твердых внушительных
переплетах, и мысленно сравнивает их с тоненькими книжечками стихов
разных поэтов. Нет, лично для меня нет ничего удивительного и
в том, что желание въехать в рай прямо на самолете возникло именно
под впечатлением от созерцания такого величественного творения
человеческих рук, каковым являлся Всемирный Торговый Центр...
А кому нужна сегодня поэзия? Разве способен сегодня поэт пробудить
в ком-либо подобные масштабные чувства? Да в двадцатом столетии
поэтов мочили просто пачками, и без каких-либо особых надежд на
посмертное вознаграждение, разве что с чувством легкой брезгливости...
Конечно, коммунисты, учредив Литературный институт, попытались
устранить эту зияющую пропасть между понятным буквально всем и
каждому и практически непостижимым. Однако это их благое намерение
на проверку тоже обернулось всего лишь обыденным взглядом на литературу,
которую они искренне перепутали с производством, а, возможно,
и с той же архитектурой. Среди множества выпускников отечественных
ВУЗов выпускник Литинститута сегодня — безусловно, фигура наиболее
комическая и жалкая...
Моя история русской литературы:
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы
