Проза

***

Маруся купила себе билет в плацкартном вагоне, во-первых, потому что
там было дешевле, а во вторых, если уж говорить честно, она
все равно не могла спать в поезде, будь то в купе или в
плацкарте, так что тратить лишние бабки смысла никакого не
было. Поэтому она устроилась на нижней полке, приняла снотворное
и приготовилась промучиться всю ночь. В душе она надеялась,
что ей все-таки удастся впасть в кратковременное забытье,
чтобы хоть немного отдохнуть и набраться сил перед
мучительным днем, который ей наверняка предстояло провести в чужом
неуютном городе. Марусю пригласили выступить с чтением отрывков
из своей новой книги в одном из московских литературных
клубов при бизнес-центре. Маруся закрыла глаза и представила
себе толпу крепких плечистых бизнесменов в бордовых пиджаках с
дипломатами в руках и золотыми цепями на шеях. Она
понимала, что этот образ отечественного предпринимателя, вероятно,
уже несколько устарел, и на самом деле теперь они должны
выглядеть иначе, но все равно никак не могла отделаться от этой
картины. В детстве бабушка перед сном предлагала ей
воображать огромных неповоротливых слонов: слоны плавно размахивали
своим ушами и хоботами, перемещаясь по безграничной степи,
Маруся их пересчитывала и постепенно засыпала. Но слонов она
достаточно часто видела в зоопарке и неплохо изучила их
повадки, а бизнесменов среди ее знакомых практически не было,
поэтому ей довольно сложно было себе представить, в какую
сторону изменился этот тип людей с момента их появления в той же
Москве. Скорее всего, они должны были стать менее
плечистыми, во всяком случае, это бы соответствовало общим законам
эволюции: слоны ведь тоже были раньше мамонтами, и только
потом достигли современных, более компактных размеров. Маруся
попыталась пересчитать сгрудившихся перед ее мысленным взором
здоровенных мужиков, но от неестественно яркого цвета их
пиджаков у нее очень скоро начало рябить в глазах. И вообще,
она предпочла бы пересчитывать бабки, которые наверняка каждый
из них держал в своем кейсе, но никто из этих придурков так
и не догадался его открыть, сколько Маруся ни старалась и
ни напрягала свое воображение, отдавая мысленные команды
призракам – все они оставались совершенно неподвижными и так и
стояли, вцепившись мертвой хваткой в дипломаты. В конце
концов ей это надоело, и она почувствовала ужасное раздражение,
особенно ей было неприятно думать о том, сколько денег у
каждого из них, а она даже не могла на эти деньги взглянуть.
Спать ей окончательно расхотелось, и она отправилась покурить в
тамбур. Но, как только она зажгла сигарету, в тамбур
ввалились два проводника. Один из них, возмущенно глядя на Марусю,
сказал начальническим голосом: «Женщина, здесь не курят!» –
а сам достал пачку «Мальборо» и с наслаждением затянулся.
Маруся покорно отправилась обратно на свою полку. За
обледеневшим стеклом мелькали столбы, трубы, какие-то перекошенные
строения, огоньки и периодически сливавшиеся в одну сплошную
темную массу деревья. Вот деревья без проблем погружаются в
сон, причем не на одну ночь, а почти на полгода, и это
спасает их от холода и прочих природных катаклизмов и жизненных
невзгод. Человек, к сожалению, на такое не способен.

Маруся вспомнила, как много лет назад ей подарили черепаху. Черепаха
была довольно-таки большая, во всяком случае, Марусе она
показалась именно такой: здоровенная тварь, закованная в
костяной панцирь, в котором было несколько дырок, откуда торчали
сморщенные чешуйчатые лапы, острый хвост, и такая же змеиная
голова, на которой по обе стороны разместились мутные
глазки, полуприкрытые полупрозрачными веками. Когда-то эта
черепаха ползала по раскаленному песку или же плескалась в теплой
жиже тропических болот рядом с крокодилами, бегемотами и
лягушками, а теперь она бегала из комнаты в комнату по пыльному
полу и, вполне возможно, глядя на Марусю, принимала ее за
бегемота особой породы. Такими бегемотами Марусе в детстве
казались огромные гранитные сфинксы с печальными женскими
лицами, стоявшие на набережной Невы, недалеко от моста
лейтенанта Шмидта. Маруся не знала, что с ней делать и чем ее
кормить. Кто-то сказал ей, что черепаха ест капусту и бананы, но
бананов в продаже не оказалось, а капусты и моркови Маруся
накрошила ей в миску и даже налила ей воды в фарфоровую
китайскую чашечку, на которой тонкими штрихами были нарисованы
красные и желтые цветы с зелеными листочками. Правда Маруся
никак не могла определить: ест черепаха что-нибудь или же нет.
Ей казалось, что количество капусты и моркови нисколько не
убывает, как, впрочем, и количество воды. Она ни разу не
видела, чтобы черепаха ела, также она никогда не гадила. Это было
странное существо, совершенно лишенное каких-либо
естественных потребностей. По ночам она вылезала из своего ящика,
устланного мягкими тряпками, и начинала разгуливать по комнате,
громко стуча костяными лапами по паркету. Маруся не могла
спать. Она вставала, брала черепаху, которая тут же втягивала
в себя голову и лапы, и клала ее обратно в ящик. Но через
некоторое время она опять слышала ужасный стук, раздававшийся
в тишине подобно топоту стада каких-нибудь диких буйволов,
и едва только наметившийся сон улетучивался без остатка.
Черепаха ползала под кроватью, под столом, под шкафом, тычась в
углы и стены своим панцирем, и Маруся все никак не могла
понять: чего же она ищет, что ей надо. Она решила не спать и
понаблюдать за черепахой – а вдруг та все-таки решит поесть
или хотя бы погадит – так, по крайней мере, она станет
понятней и ближе. Но ничего подобного не происходило. Черепаха
тупо тыкалась в стены, и затем ползла уже в другом направлении,
однако выползти из комнаты у нее все равно не получалось –
дверь была закрыта. Этот беспрестанный стук и бессмысленное
движение кругами постепенно стали вызывать у Маруси
настоящий ужас. Она уже не хотела оставаться в одной комнате с этой
тварью, ибо не знала, чего от нее можно ожидать. Затем она
приняла решение: посадила черепаху в ящик и закрыла сверху
большим томом Советской Энциклопедии, плотно прижав ее
чугунным утюгом, однако при этом все же оставила черепахе щелочку
для доступа воздуха. Какое-то время из ящика доносилось
шубуршание, затем черепаха окончательно затихла, наверное,
заснула. Маруся почувствовала облегчение и вскоре сама забылась
сном.

Утром Маруся, проснувшись, в первую очередь вспомнила о черепахе, и
ее стала мучить совесть. А вдруг несчастная тварь, лишенная
возможности погулять, задохнулась в своем ящике? Из ящика не
доносилось ни единого звука. Маруся заглянула туда.
Черепаха лежала без движения, втянув все свои члены, в том числе и
голову, в свою костяную коробку. Маруся испугалась, что она
умерла. Сперва для проверки она постучала по ней, а затем
вытащила ее и понесла под кран. Под струей холодной воды
черепаха высунула голову и вяло ею шевельнула. Обрадовавшись, что
черепаха жива, Маруся выбросила старую, уже успевшую
завянуть капусту, и срочно настрогала новой. Однако стоило
черепахе оказаться в ящике, как она тут же снова перестала подавать
признаки жизни. Марусе хотелось общения, но это оказалось
невозможно. Черепаха явно не собиралась представлять ей эту
роскошь, и с этим приходилось мириться. Правда, когда Марусе
подарили эту тварь, она не думала, что уж так тесно будет с
ней общаться, хотя, наверное, подсознательно все же
стремилась к этому. Кошку можно гладить, она на это реагирует,
мурлычет, трется о ноги, мяукает, собака прыгает вокруг, лает от
восторга, бросается на хозяина, лижет его... А как же
черепаха выражает свои чувства? Возможно, если бы Маруся проявила
терпение, научилась бы ждать, наблюдать за черепахой,
накормила бы ее вкусными вещами, например, бананами, то черепаха
как-то вошла бы с ней в контакт. Но все это были лишь мечты.
Пока что Маруся даже не знала: ест черепаха или же нет. А
если она ничего не ест, то скоро просто сдохнет от голода. К
тому же наступала зима, уже выпал первый снег, и в квартире
заметно похолодало, а черепахи любят тепло – это Маруся
прочитала в энциклопедии. Она поставила коробку с черепахой
поближе к батарее, укрыла ее сверху шерстяными тряпочками, и так
оставила лежать. Пусть черепаха побудет одна, в покое и
тепле, а потом, быть может, в ней проснутся какие-нибудь чувства
и появятся признаки жизни.

На какое-то время Маруся даже почти забыла о черепахе, хотя каждое
утро приносила ей блюдечко со свежей капустой, а старую,
засохшую, выбрасывала в помойку. Так прошла примерно неделя:
черепаха по-прежнему лежала без движения. Маруся поразмыслила и
решила, что черепаха умерла и надо бы ее похоронить. Но
зарывать черепаху в землю ей было жалко – а вдруг она все же
оживет, и каково ей будет в жуткой темноте и холоде, под
землей. Маруся взяла картонную коробку из-под ботинок, положила в
нее черепаху, закрыла ее тряпочками, а коробку завязала
шнурком и пошла на улицу. Она еще точно не знала, что будет
делать с этой коробкой. К тому же земля на улице уже вся
промерзла, так что Марусе при всем желании не удалось бы вырыть
даже небольшую ямку. Возле дома никого не было, во дворе тоже.
Маруся решила отправиться за трамвайные пути, на пустырь.
Она часто совершала такие прогулки, бессмысленные и
бесцельные, но ей нравилось так бродить. Однако зимой эти места
представляли собой на редкость унылое зрелище, самое унылое,
какое только можно себе вообразить. Сухие кусты, кое-где
покрытые пожелтевшими листьями, огромные лужи, занесенные серым
снегом, и такого же цвета бескрайняя равнина, простиравшаяся
вдаль. Маруся знала, что там, вдали, находился Финский залив,
но до него она никак не могла дойти – слишком далеко – кроме
того, там начиналась территория порта, которая, скорее
всего, должна быть огорожена. Маруся решила идти вдоль
трамвайной линии, потому что на пустыре ноги вязли в грязи,
притаившейся под снегом: земля, оказывается, еще не так промерзла.

Она шла, спотыкаясь и прижимая к груди картонную коробку, о стенки
которой мерно стукалась своим костяным телом черепаха. Со
стороны это, наверное, напоминало кадры из хроники времен
блокады: закутанная в платок баба тащит в коробочке трупик своего
младенца. Маруся очень замерзла из-за ледяного ветра,
дувшего со стороны залива, к тому же она забыла дома варежки, а
руки в карманы она не могла спрятать из-за коробки. Но она
продолжала идти, сама не зная, куда и зачем. И вдруг путь ей
преградила бурная речка, точнее, не речка, а довольно-таки
широкая канава, хотя вода в этой канаве бурлила, струилась и
была коричневато-серого цвета. Маруся увидела, что вода
изливается из трубы огромного диаметра, установленной сверху, на
холме, насыпанном из строительного мусора и песка.
Оглядевшись по сторонам, она заметила небольшой мостик из двух
дощечек, переброшенный через канаву, но тут ей в голову пришла
неожиданная мысль. Вот куда она отправит черепаху! В странствие
по бурлящим волнам, изливающимся в никуда, в бесконечность!
И черепаха будет вечно плавать по этому бурному потоку.
Черепахи же, вроде бы, умеют плавать? Маруся слышала, что так
оно и есть. К тому же она вдруг почувствовала сильнейшую
усталость: ноги были как деревянные, в голове – туман. Ей ужасно
захотелось очутиться дома, на диване и выпить горячего чаю.
Но она даже еще и части обратного пути не проделала! Маруся
присела на трясущихся дощечках и осторожно опустила коробку
с черепахой в бурлящие водовороты. Коробка сперва робко
покрутилась на месте, затем закрутилась еще, посильнее, а
потом, слегка подрагивая, отправилась в путь, переваливаясь с
волны на волну. Вот так! Теперь соседи по лестничной площадке
не сожрут ее младенца, придется им в этот Новый год обойтись
без праздничного ужина! Маруся провожала глазами коробку,
пока та не скрылась из виду, а потом, почувствовав радостное
облегчение, повернула в обратный путь. По дороге она все
вспоминала серую коробку, крутящуюся в водоворотах, и подумала,
что теперь черепаха будет вечно плавать в воде, и это
гораздо лучше, чем лежать в грязной, тяжелой, мрачной и сырой
земле. Получилось, почти как в американском фильме, где мертвого
индейца положили в лодку и пустили плыть по течению.

И только потом Маруся узнала, что черепахи на зиму впадают в спячку,
и ее стали мучить угрызения совести. А вдруг и ее черепаха
тогда не умерла? Но она утешала себя мыслью, что у такого
бесчувственного и закосневшего существа границы между жизнью и
смертью должны быть совершенно размыты, так что та,
наверняка, даже ничего не почувствовала при переходе в мир иной:
просто ее зимний сон медленно и плавно перешел в другое
измерение. А постепенно и самой Марусе стало казаться, что никакой
черепахи у нее никогда не было, и все это ей только
приснилось.