Онтологические прогулки

Статья посвящена пространству гуманитарной науки и положению в нем предмета познания

Говоря о провинциализме, хочется оценить его однозначно: необразованность, узость поля зрения, большие амбиции, претензии и т.д. Вряд ли это следует делать. Подходя к провинциализму «со стороны», поневоле ставишь себя в положение столичного жителя, осуждающего и пренебрежительно поджимающего губы, либо же радующегося милым глупостям деревень. Однако не потому ли так трудно подобрать ему антоним, что он — везде, и является позицией, также дающей оценку всему не провинциальному. Трудно избежать вопроса: кто прав в своих оценках — провинциализм или его оппоненты?

Собственно говоря, «столичность» — это процесс творчества норм и эталонов культуры, а провинциализм — процесс соответствия нормам и эталонам. При таком понимании, мы все характеризуемся обоими качествами. Они вообще достойны того, чтобы о них говорить лишь тогда, когда в силу культурно-исторических причин разделены в пространстве, когда это — разные города или разные люди, культивирующие тот или иной стиль мышления.

В последние десятилетия если не в профессиональной литературе, то, по крайней мере, в профессиональных беседах наметилось соглашение, различающее провинциальность и провинциализм. Любопытно желание провести такое различение, ясно намекающее, что провинциализм — не обязательно качество мышления провинции. Но тогда чему присуще это качество, в чем его природа?

Проблема диктует, по крайней мере, две задачи:

1. С какой точки зрения возможна постановка проблемы провинциализма?
2. Каким он предстает с этих точек зрения?

Провинциализм, характеризуя мышление, уже этим относится к предметной области гуманитарных наук. Предмет же гуманитарного познания обладает очевидной особенностью, отличающей его от предмета, например, естествознания. Он представляет собой внутренний опыт исследователя, и поэтому от него нельзя дистанцироваться.

Безусловно, отсутствие дистанции не допускает рационального познания. Но, в таком случае, как показал И. Кант в «Критике чистого разума», необходима рациональная характеристика субъекта. Описанием его качеств может быть задан ракурс исследования и определено методологическое основание, диктующее точку зрения и видимый с этой точки облик предмета. Так появляется та форма дистанции исследователя от предмета, которую допускает гуманитарное исследование — ясность понимания предметной и проблемной областей и ясность аргументации.

Предмет присутствует в субъекте, значит, необходима позиция, проявленная и закрепленная в методологических принципах исследования. Анализ предмета со всех отрефлексированных позиций позволяет представить его «объемно». Несколько позиций способны зафиксировать несколько «обликов» провинциализма, выглядящих обособленно, но в действительности единых друг с другом, объединяемых самой целостностью предмета.

Такие позиции становятся своего рода «измерениями», осями пространственно-временного континуума, а каждый «облик» предмета оказывается параметром, «меткой», определяющей положение предмета в системе координат пространства научной культуры. В таком случае «объемное» представление выступает многомерной моделью, где знание объединяется с воображением и интуицией, а исследователь получает возможность ясно понимать предмет и проговаривать его с точки зрения как науки, так и искусства.

Без сомнения, измерения пространства культуры обусловлены самим ее состоянием. Но и культура, в свою очередь, зависима. Ее пространство является не только формой и методологическим принципом познания, но и принципом ее творчества.

В литературе неоднократно высказывалась мысль об этапах гуманитарного познания. Так, например, И. Ильин различает модернистский этап, отсчитываемый им с XVII века, и постмодерн. Думается, что эта идея перспективна в плане анализа пространства гуманитарной науки, необходимого для анализа предмета статьи.

Гуманитарное познание в XVII–XX веках в своем развитии действительно проходит, как представляется, несколько этапов. Начинались они в разное время, но различие между ними скорее логическое, чем хронологическое. Они решают разные задачи, а каждая группа задач представляет собою самостоятельную исследовательскую программу, доступную рефлексии. Их можно условно называть классицистской, романтистской, модернистской и постмодернистской программами.

Проблема провинциализма может быть поставлена и решена по-разному. И классическая философия, и современная — обе способны сказать о нем своё. Основным интерпретатором, позволяющим придать знанию общезначимый смысл, является культура. Поэтому определимся, какие «метки» градуируют современное пространство научной культуры и определяют параметры гуманитарного предмета, в каком пространстве находится субъект, размышляющий сегодня о провинции и провинциализме?

Представляется, что исследование возможно, по крайней мере, с пяти точек зрения, три из которых обусловлены традициями, одна продиктована сложившимся на сегодня состоянием культуры, и еще одна предопределена предметом познания. Следовательно, образ провинциализма в современном гуманитарном познании многомерен.

Предметом гуманитарного познания, в конечном счете, выступает человек. Однако такой предмет нуждается в уточнении. Что такое «человек» для гуманитарной науки? Что означает «исследовать человека», каких людей она исследует, говоря о провинциализме? Какие фундаментальные методологические установки определяют познание ее предмета?

1. Классицистская программа.

На мой взгляд, она исследует «человека вообще» даже тогда, когда направляет свой взгляд на конкретных людей. Ее предметом выступает абстракция действительных человеческих существ, как сторона субъектобъектной социокультурной парадигмы, основополагающей для новоевропейской культуры и картины мира.

Ее цель — раскрытие и определение сущности человека, обнаруживаемой либо во всемирной духовности, либо в тотальной материальности, либо в социальности. Человек представляется проявлением материи, общества или мирового духа. Познание же регулируется основным методологическим приемом — редукцией всего многообразия личностей к единому материальному, духовному или социальному основанию.

Классицизм характеризуется отсутствием индивидуального начала. Он требует от гуманитарного познания строить теории по образцу средневековой схоластики, заменяя Бога — абстрактной человеческой личностью. Согласно такому образцу, опираясь на философские традиции и на унаследованные культурой предпосылки, постулируется минимальное число аксиом, из которых по правилам дедукции объясняется весь мир, в том числе и человек. Таковы концепции Г. Гегеля, А. Шопенгауэра, Ф. Шеллинга. Признаки этого наблюдаются в неокантианской философии Марбургской школы (Г. Риккерт, Э. Кассирер), в культурологии О. Шпенглера, в герменевтике Х.-Г. Гадамера, в историческом материализме, в теории кодов культуры Ю. Лотмана.

Основной методологический принцип классицистской гуманитарной программы состоит в редукции действительных человеческих существ к физической природе, духу или общественным отношениям, которые присутствуют в программе как ее постулаты.

В теории это выглядит как редукция к виду животных (человек — продукт биологической эволюции), к объективной реальности (человек — продукт эволюции материи), к космической духовности (человек — продукт последовательных самоотчуждений и превращений мирового духа), к религиозным или бытовым традициям (человек — творение Божье, или он — культурное существо). Редукция к всеобщим основаниям превращает самого человека во всеобщее, абстрактное существо.

В отдельном исследовании методологический принцип программы выступает отношением субъекта к объекту, компонентом иерархически выстроенной картины мира, а, следовательно, убеждением, ограничивающим подбор конкретных методов их ориентацией на цель редукции — на всеобщие постулаты. То, что для отдельного исследования — цель, для программы в целом — частная задача. Поэтому для исследования познавать конкретного человека как всеобщее существо — означает познавать его основания, условия жизни и отношение к условиям жизни. Достигая своей цели, исследование привносит свой вклад в общую программу.

Таким образом, для классицистской программы наиболее характерна редукция настоящего к прошлому, абстрагируясь от будущего.

Итогом такого познания становится полученная дедуктивным путем теоретическая модель личности, например, как результата социализации, усвоения традиций, продукта межличностных коммуникаций, общественных отношений. Данная модель понимается как инвариант человеческих качеств и, в этом смысле, как закон.

Провинция в такой философии может быть интерпретирована глазами столицы. Она выглядит продуктом освоения мира неким центром, которому подчинена и с которым неравноправна. Провинциализм же, как ментальность провинции, становится разумом вторичным, приниженным, послушным, не имеющим стратегической инициативы и только решающим поставленные центром задачи.

Провинция — колония, отсталый уголок, а ее культура оказывается «идиотизмом сельской жизни». Столица — это и основание, и принцип, и субстанция, и запредельный, космический разум для провинции, и причина ее существования. Столица — это все, а то, что вокруг столицы, то — провинция: так в разряд мировых провинций с точки зрения стратегии «бремени белого человека» (Р. Киплинг) сто лет назад попадали и Китай, и Индия. Сорок лет назад, с точки зрения высших государственных интересов, таким виделся север Тюменской области.

Провинция в контексте классики — это «простая земля», не отягощенная творческим напряжением и тяжестью нравственных и интеллектуальных проблем. Все передовое — в столицах, а в провинции — рассуждения о жизни, погоде и урожае. Сидят на завалинке с махорочными самокрутками в трудно зажатых пальцах и рассуждают. Провинция — место жительства стариков. Стремление молодежи в столицу — это, конечно же, прогрессивная мечта, легко объясняемая классицистской методологией.

В глазах классицистской программы, провинция выглядит строительной площадкой, хаосом, нуждающимся в культурации. Столица возвышается над провинцией, воспринимая ее как сырье, материал, «бедных варваров», которых следует поднимать до своего уровня.

Столица же с точки зрения самой провинции — первейший враг. С ним бесполезно бороться напрямую, классицизм — мировоззрение слишком могущественной силы, отношение к нему — героическое. Провинциализм подобен древнему греку, противостоящему богам, такой же сверхмогущественной и живущей неподалеку расе. Если нельзя физически победить Зевса, его можно перехитрить, обмануть, ударить исподтишка, а при первой же возможности — предать.

Провинциализм превращается в хитрую мысль, воюющую с «глиняным Исполином». Он жалуется, ищет сторонников и оправданий, или же стоически переносит унижение. Это — мысль, обиженная непризнанностью и неравенством. Компенсируя неравенство, он создает себе ценности и развивает структуры, формально подобные столичным и носящие те же имена. Это позволяет провинциализму быть «великим», хотя бы для самого себя. Он пишет книги, возвеличивающие свою территорию и происхождение, в музыке и поэзии предпочитает гимны, патриотические песни и стихи. Он создает теории о самом себе. Только одно портит ему настроение, он — не Столица, он не признан нигде дальше околицы.

Продолжение следует