Литературная критика

За что мне нравится Жан Жене? Хотя бы за то, что однажды во время
совместного обеда в ресторане он, как бы ненароком, спер
рукопись у Батая, которую тот опрометчиво положил рядом с собой
на столе. А что может быть дороже рукописи для писателя,
особенно такого, как Батай?! Когда я думаю об этом, то мое
сердце замирает в сладкой истоме... Единственно, что меня слегка
огорчает, то это сознание того, что такой, как Батай,
наверняка, должен был сделать копию своего «гениального
творения»... Но не стоит о грустном!

Одна дама — большая поклонница таланта Жене — пригласила его к себе
домой поужинать и подала к столу какой-то жалкий паштетик и
шоколадный пудинг, в общем, все было очень-очень скромно.
Жене же вел себя чрезвычайно чопорно и от угощений упорно
отказывался... В результате баба не выдержала и спросила: «Разве
вы больше не любите бедность?» — после этих слов Жене
вскочил, в ярости опрокинул стол, начал крушить все вокруг и
расфигачил к чертям всю ее посуду... Ну а другая баба, тоже его
страстная поклонница, как-то за ужином в кафе очень долго и
подробно расспрашивала Жене, когда, как и почему он стал
любить мужчин. Жене отвечал ей очень подробно и ласково, а
ночью пошел и обворовал ее квартиру, обнес подчистую, не оставил
даже трусов...

Когда Жене приехал в Лондон, некий английский журналист стал
подробно описывать ему тяжелый быт английских стариков: какая у них
маленькая пенсия, в какой нищете им приходится проводить
остаток своих дней, позабытыми и позаброшенными, всеми
покинутыми, никому на свете больше не нужными... Жене слушал очень
внимательно, а потом вдруг произнес: «Мне очень нравятся
англичане — они такие элегантные, стильные, так красиво
одеваются, но лучше всего они умеют врать!».

А когда Жан Жене был еще никому не известным начинающим писателем,
неоднократно арестовывался за бродяжничество, кражи,
мошенничество и прочие преступления, он случайно познакомился с
одной бабой, которая прониклась к нему симпатией. Вообще Жене
всегда умел очень красиво говорить и многие женщины почти
сразу начинали испытывать к нему материнские чувства. Из одежды
на нем тогда был его единственный черный свитер с высоким
воротом и черные штаны, которые он носил, не снимая, и даже
спал в них. Баба пригласила его к себе в дом, накормила,
напоила и отвела в ванную, чтобы он наконец-то получил
возможность смыть с себя всю эту вонючую грязь, накопившуюся за долгие
странствия. Она даже дала ему чистую одежду, чтобы он мог
переодеться. Жене очень долго не выходил из ванной, и она
подумала, что он так долго моется и решила его не беспокоить. В
конце концов, она все-таки постучала в ванную, но ей никто
не ответил, и она даже испугалась, что вдруг с ним
что-нибудь случилось. Но когда она толкнула дверь, то обнаружила, что
Жене в своем черном свитере и черных штанах сидит на полу и
задумчиво пускает в ванной бумажные кораблики, а чистая
одежда аккуратно сложена рядом с ним на полу.

Кстати, Жене вообще очень не любил мыться и менять одежду и сохранил
эти свои привычки до самой старости. Когда он, уже гораздо
позже, будучи известным писателем, ездил в Нью-Йорк,
специально чтобы поддержать «Черных Пантер», тем вообще очень не
понравился его непрезентабельный вид и грязная одежда. «Черные
Пантеры» тогда, наоборот, особенно тщательно следили за
своим внешним видом. Они повели Жене в магазин и купили ему
черные кожаные брюки и кожаную куртку. Жене был в восторге от
такого подарка — эти брюки и куртку он носил несколько лет,
не снимая, к тому же кожу все равно нельзя стирать.

Тогда же в Нью-Йорке Жене подружился с Берроузом и Гинзбергом, они
вместе гуляли по Центральному парку, наблюдая за хиппи. «Как
мне нравятся хиппи,— сказал Жене,— им совсем ничего не нужно
в этой жизни, они даже деньги сжигают, как только они
пропадают им в руки. Вот смотрите,— и Жене протянул одному
грязному бородатому хиппи в цветной майке толстую пачку долларов.
Тот с неожиданной прытью схватил ее и даже упал перед Жене
на колени, осыпав его руку поцелуями. “Спасибо вам, спасибо,
добрый человек! — завопил он,— Теперь у нас будет, на что
поужинать!”».

Всем известен портрет Жене, сделанный Джакометти. Именно Джакометти
пригласил Жене к себе, чтобы писать этот портрет. Сеансы
продолжались довольно долго, однако в конце концов Джакометти
обнаружил, что у него пропал его лучший рисунок Матисса,
которым он очень дорожил. К тому же и Жене тоже куда-то пропал,
и уже больше не являлся на сеансы. Джакометти пожаловался
одному своему другу, который предложил ему выяснить все
непосредственно у самого Жене. «О, я не могу этого сделать, ведь
раньше он был вором» — возразил ему художник. И только много
лет спустя, уже после смерти Джакометти, его друг все же
решил внести ясность в этот вопрос. Воспользовавшись удобным
случаем, он спросил у Жене: «Джакометти говорил мне, что этот
рисунок могли взять только два человека — или я, или вы,
потому что больше ни у кого ключей от его мастерской не было».
«Ну тогда это должно быть, вы» — ответил ему Жене.

Со многими своими жертвами Жене познакомился через Кокто, у которого
было довольно много состоятельных знакомых. Как-то в
ожидании ужина в гостях у одного из них он стащил в гостиной с
камина старинную шкатулку, наполненную разными кольцами,
серьгами, бусами и браслетами. Но потом, придя вечером к себе в
гостиницу и обнаружив, что все драгоценности в шкатулке
поддельные, Жене пришел в настоящую ярость: «Ну и ну, — завопил
он, с отвращением бросив шкатулку на пол,— а еще изображают из
себя порядочных людей! Сходи сейчас же им верни,— приказал
он своему юному другу, сопровождавшему его в тот вечер».

Договорившись однажды с одним английским издателем о гонораре за
статью, Жан Жене написал обещанный текст, но в последний момент
неожиданно потребовал за него гораздо большие деньги, чем
это предполагалось в начале. «Да вы вор!» — в бешенстве
воскликнул издатель. «Еще бы,— согласился Жене, — об этом всем
давно известно». И получил требуемую сумму...

Когда Жене близко сошелся с Борисом Кохно, секретарем Сергея
Дягилева, то как-то в порыве чувств написал ему огромное, на целых
три страницы, посвящение к своей книге «Богоматерь Цветов».
Однако очень скоро они поссорились и Жене не мог простить
себе этого жеста: «Как я мог написать этой скотине, этому
ублюдку такие прочувствованные слова! — жаловался он своему
близкому другу по имени Жан-Пьер,— Я не смогу с этим жить!».
Жан-Пьер, который совершенно искренне любил тогда Жене,
вызвался ему помочь и устранить подобную несправедливость. Вместе с
Жене они отправились в гости к Кохно, которого в тот момент
не было дома, и пока Жене в соседней комнате заговаривал
зубы приятелю хозяина, его друг перерыл все книги в
библиотеке, нашел ту, что с посвящением и бритвой вырезал все три
страницы, которые торжественно и вручил Жене на улице. А Кохно,
когда вернулся домой и зачем-то сунулся за книгой, подумал,
что просто сошел с ума, увидев, как она изуродована. Но
самым печальным в этой истории было то, что вскоре Жене и Кохно
помирились. Жене написал ему новое посвящение, еще более
прочувствованное. А всю вину за происшедшее Жене, естественно,
свалил на Жан-Пьера. «Жан-Пьер, как ты мог это сделать? Как
тебе в голову такое пришло?» — со слезами на глазах
допытывался у него Кохно, встретившись с ним случайно на вечеринке.
Несчастный Жан-Пьер не знал, куда деваться от стыда...

Ну а когда Жене только начал обретать широкую известность, Кокто
пригласил его на торжественный прием в честь бельгийской
королевы, где и представил Ее Величеству как «гениального поэта».
Узнав об этом, один известный журналист написал, что после
того, как Жана Жене представили самой бельгийской королеве,
можно сказать, что Конец Света точно не заставит себя ждать!

Жене был автором нескольких остроумных пьес. Самая известная из них
«Служанки», которую я смотрела в постановке парижского
театра ТSЕ. Большинство изложенных здесь баек почерпнуты мной из
многочисленных биографий Жене, но, по крайней мере одну или
две из них я услышала из уст руководителя этого театра
Альфреда Ариаса, который был знаком с Жене, а может быть, даже
его друга, который представился как Ларри и говорил
исключительно по-английски с сильным американским акцентом. Ларри
вообще поразил меня знанием всех тонкостей творчества Жене и его
биографии, однако стоило мне ненароком упомянуть имя
Селина, как его только что горевший взор потух, а он сам как-то
весь поник и бессмысленно закивал головой в такт моим словам,
и я почувствовала, что он, возможно, даже никогда не слышал
этого имени...

В основу «Служанок» положен реальный случай из жизни: в тридцатые
годы прошлого столетия во французском городке Ман служанки,
сестры Кристин и Леа Папен, в извращенной и жестокой форме
замочили своих хозяек. Впоследствии этот же сюжет использовал
Шаброль для своего фильма «Церемония». Насколько мне
известно, если один и тот же сюжет используют сразу несколько
авторов, то такой сюжет автоматически становится «бродячим».
По-моему глубокому убеждению, этот «бродячий» сюжет гораздо
больше подошел бы для русской истории двадцатого столетия, чем
тот, который был навязан ей Достоевским в романе «Бесы»,
интрига которого, кстати, тоже была почерпнута автором из газет.
Впрочем, сейчас все это не так уж и важно...

Романы Жене практически невозможно читать. И если бы я не перевела
один из них, то, вероятно, вряд ли когда-либо вообще смогла
дочитать его до конца. Его прозаические произведения полны
наивной, почти подростковой, романтики и совершенно
запредельных по своей бредовости «тонких» психологических наблюдений,
наподобие того, как хозяйка борделя «Феерия», мадам Лизиана,
мучается от ревности и представляет себе ужасную картину,
как вдруг у двух братьев Кэрель, вступивших с друг другом в
противоестественную связь, родится ребеночек. Даже страшно
подумать, что с ней тогда было бы!.. Тем не менее, эти романы
переиздаются и переводятся на все языки. И вот за это мне
нравится Жан Жене, пожалуй, больше всего!

И последнее. Когда Жене познакомился с посвященным ему огромным
трудом Сартра, то пренебрежительно бросил: «Да он тут не говорит
ничего нового, а просто повторяет за мной мои слова и мои
мысли!». Естественно, после этих слов ни один нормальный
человек не откроет книгу Сартра, а будет внимательно читать и
изучать творчество самого Жене.

Наверное, во всех этих историях есть некоторое однообразие, но ведь
и сам Жене как-то сказал: «Большая часть жизни проходит в
дурацком отупении, в убогом идиотизме: открываешь дверь,
зажигаешь сигарету... В жизни человека бывает лишь несколько
проблесков. Все остальное — серая мгла».