Литературная критика

Конечно, никто не может со стопроцентной уверенностью утверждать,
что постиг самую что ни на есть сущность столь зыбкого и
загадочного явления, как постмодернизм. Нет, в каких-нибудь
исследованиях и книгах, возможно, с постмодернизмом все более или
менее ясно: все понятия и определения строго выстроены,
сверены со справочниками, проверены солидными научными
руководителями, многократно подвержены сомнению придирчивыми
оппонентами и даже утверждены вышестоящими инстанциями для
преподавания в гуманитарных высших учебных заведениях... Но это на
бумаге, а в реальности? Короче говоря, и я не уверена, что до
конца уловила сущность постмодернизма. Но если это все-таки
так, то современные писатели и художники в своем отрицании
значимости творческого акта, а точнее, конечного его
результата — литературного произведения или же картины — не так уж
и далеки от истины. По себе знаю, в момент письма нет
абсолютно никакого смысла особо напрягаться — все равно, выше
головы не прыгнешь и как живешь и чувствуешь, так и напишешь.
Однако считаю ли я саму себя постмодернисткой в соответствии с
этим только что открывшимся мне пониманием? Вряд ли!
Несмотря на то, что рано или поздно меня, видимо, именно так и
назовут, если, конечно, кому-нибудь не придет в голову
какое-либо другое, еще более эффектное и загадочное слово...

Помню, я как-то даже чуть не поссорилась по этому поводу со своей
итальянской исследовательницей и переводчицей. Этой милой
девушке во что бы то ни стало нужно было втиснуть меня в свою
научную статью под названием «Постмодернизм в современной
русской литературе» — я попробовала ей возразить, а она
обрушилась на меня с крайне раздраженным и возмущенным письмом в
ответ... В конце концов пришлось смириться. И ее тоже можно
понять — ее научный руководитель ни за что не согласился бы
изменить тему диссертации из-за какой-то одной взбалмошной
русской писательницы. Постмодернистов в России и без меня
сегодня до фига и больше! А если даже вдруг настоящих
постмодернистов не хватит, то без них найдется куча желающих, которые не
только на постмодернизм, а землю носом рыть согласятся,
лишь бы про них в Италии что-нибудь написали и опубликовали в
настоящем научном журнале с красивыми латинскими буквами и
золотым тиснением на обложке. Кстати, в довольно коротком
перечне имен писателей, которым была посвящена тема исследования
этой молоденькой итальянской славистки, я обнаружила одного
жуткого типа, которого несколько раз ранее встречала на
фуршетах и презентациях. Ну и рожа! Голова растет прямо из
плеч, лоб практически отсутствует, челюсть сантиметров тридцать
— не меньше, ростом мне едва по ухо, сутулый, а руки
свисают, как у орангутанга, до колен. Настоящий тип Ломброзо! К
тому же, у него правый глаз, по-моему, стеклянный, так как,
когда он на меня смотрел, то этим глазом все время куда-то
косил в сторону и вдаль... Короче, никогда бы не подумала, что
такого жутика можно назвать постмодернистом! А вот, назвали
же!..

И какая, в сущности, разница!? Из постмодернизма ведь платья не
сошьешь и не отправишься в нем на бал или же дискотеку
оттягиваться на полную катушку! А я тут, прямо как будто перед
зеркалом, стою и примеряю подвенечное платье... Да какое там
подвенечное! В последнее время я, как не позвоню мамаше, так она
сразу начинает доставать меня разговорами, как и в каком
наряде мы с братом должны ее похоронить, в каком сером
костюмчике с перламутровыми пуговками и в какой серо-голубой с
отливом юбочке ей бы хотелось лежать в своем уютном гробике...
Бред, конечно! Но, наверное, ей тоже кажется, что в таком виде
она так и будет ходить в этом своем костюмчике на балы и
дискотеки где-нибудь в вечности и оттягиваться там на полную
катушку... Именно это выражение, между прочим — «оттягиваться
на полную катушку» — показалось тогда каким-то особенно
непонятным в моих книгах итальянской специалистке по
постмодернизму в русской литературе, поэтому, вероятно, оно и всплыло
сейчас в моем мозгу...

Вот и мне, видимо, приятно все-таки осознавать, что когда-то меня
назовут красивым умным и романтичным словом, до которого мне
самой ни за что было бы не додуматься. Причем не где-нибудь
там, в иллюзорном потустороннем мире, а здесь, где светит
солнце, по дорогам ездят машины, в лесах бегают всякие зверьки,
зайчики и рыси, а ученые заседают на научных советах и
конференциях — пусть даже в это время меня самой уже и не будет
рядом со всеми этими трогательными существами и машинами. И
назовут меня словом гораздо более красивым и значительным,
чем даже «постмодернизм»! К тому же, до смысла
«постмодернизма» я уже, кажется, додумалась и поняла, что оно мне не
очень-то и подходит. Я и раньше никогда не ощущала никого особого
сходства между собой и теми, кого обычно все кругом
называют постмодернистами, какими бы приличными, начитанными и
интеллигентными людьми на вид они ни казались, не говоря уже о
том жутике, с руками до колен... Со стороны я, естественно,
на себя по-настоящему взглянуть не могу, только при помощи
зеркала, но наверняка должно быть какое-нибудь и чисто внешнее
отличие, а не только внутреннее.

Начнем с того, что я пишу в точности, как и живу, а
писатель-постмодернист, видимо, считает, что он вкладывает в свои книги
ровно столько смысла, сколько потом будет его вложено в
различные исследования, диссертации и прочие штудии о них, пусть
даже сочиненные им же самим, то есть непосредственно в саму
книгу он практически ничего не вкладывает, никакого труда и
вообще каких-либо самых минимальных усилий. И в этом отношении
он, безусловно, делает шаг в сторону от наивного
профессионализма. Так как писатель-профессионал, перепутавший жизнь и
литературу с производством, как маньяк, зациклен на своем
произведении, ограниченном энным количеством страниц и букв, и
больше ничего ни о чем слышать и знать не желает — а только
мечтает о том, как бы побыстрее закончить свое произведение
и отправиться куда-нибудь в буфет оттягиваться и отдыхать
после этого трудового подвига...

Иными словами, постмодернист, в отличие от наивного профессионала,
делает шаг в сторону расширения контекста своего произведения
до всевозможных сопутствующих ему трактовок, рефлексий и
исследований, без которых это произведение превращается в
чистую фикцию и ноль, наподобие того как и сам «не имеющий массы
покоя» постмодернизм исчезает и растворяется в пустоте, как
только о нем перестают думать те, кто так или иначе
заинтересован в его существовании...

Естественно, автор-постмодернист заинтересован в самом срочном
подтверждении реальности существования созданного им
произведения, поэтому, как правило, не дожидаясь помощи извне, наспех
начертив на холсте какой-нибудь квадрат или нагромоздив в кучу
некоторое количество описанных самыми общими штрихами
событий и извращений, он сразу же садится за сочинение
какого-нибудь научного трактата, разъясняющего окружающим смысл
содеянного им. И этот сопутствующий трактат для него представляет
гораздо большую ценность, чем само художественное
произведение, которое, как я уже сказала, без сопутствующих ему
трактовок и рефлексий является чистой фикцией.

Можно было бы даже, пожалуй, сказать, что в случае подобного
постмодернистского творчества нет никакого смысла вообще говорить
отдельно о каком бы то ни было художественном произведении, а
только о произведении вместе со всеми сопровождающими его
трактовками и исследованиями, которые все вместе и составляют
своеобразный научно-художественный конгломерат, являющийся
подлинным постмодернистским произведением. В общем,
получается что-то вроде бублика с дыркой внутри, так как значимость
художественной составляющей этого разнородного соединения,
если можно так выразиться, стремится к нулю...

Иными словами, профессионал как бы не желает вовсе замечать ничего
кругом, уставившись на творение своих рук и без конца что-то
там такое подправляя и вычеркивая, как будто бы от этих
исправлений и прикладываемых им в момент творчества усилий его
произведение, в конечном счете, способно приблизиться к
подлинному совершенству... А постмодернист все-таки ощущает
необходимость наличия некоторого контекста для своего творения,
но вместо того, чтобы признать в качестве такого контекста
окружающий его реальный мир и жизнь, пытается подменить его
всевозможными научными и критическими статьями и
исследованиями. Образно говоря, он помещает собственное произведение в
своеобразную «теплицу», так как бессознательно, видимо,
ощущает, что без этой искусственной научной «оболочки», оставшись
один на один с окружающим миром, жизнью и природой ему ни за
что не выжить.

Смешно сказать, но я практически никогда не встречала в современной
литературе одиноких писателей-профессионалов или же одиноких
писателей-постмодернистов — и те и другие, как правило,
существуют в культуре группами. И если бы в данном случае речь
шла не о людях, то можно было бы, вероятно, даже сказать,
что они перемещаются по миру стадами. И это легко объяснить!
Профессионал нуждается в друзьях-собутыльниках, с которыми он
может отдохнуть и расслабиться после завершения своего
труда, ибо главный смысл всего этого долгого, нудного и упорного
труда и заключается для него, скорее всего, именно в
предощущении этой долгожданной встречи с друзьями и выпивке. А
писатель-постмодернист, соответственно, нуждается во
всевозможных трактовщиках и исследователях его творчества, так как без
них он чувствует себя абсолютно незащищенным и беззащитным
перед окружающей природой, даже если он и сам уже успел
выдать какие-нибудь рефлексии по поводу собственного творчества
— все равно, этого еще явно недостаточно для подтверждения
реальности созданного им. Эти рефлексии должны продлиться как
можно дольше и размножиться до предела, и одному ему с
такой задачей явно не справиться!

Этим можно объяснить, что жизнь писателя-профессионала оказывается
самой краткой и быстротечной, даже в сравнении с жизнью
такого хрупкого и тепличного существа, как
писатель-постмодернист. Оно и понятно! Никому ведь не придет в голову «квасить» с
покойником, а без этого все его усилия и напряженная работа
сразу же лишаются всякого смысла. Даже если бы покойник
вылез из своего гроба и по ночам продолжил свои кропотливую
работу над каким-нибудь очередным романом, все равно с
полуразложившимся трупом в буфет или же там забегаловку ни один
нормальный человек не пойдет.

Жизнь писателя-постмодерниста оказывается несколько более долгой, а
порой и намного, так как трактовать и исследовать можно и
произведения уже умершего автора. Главное, чтобы были
желающие!

В любом случае, именно в этом я вижу самое глубокое свое отличие и
от тех, и от других — в своем безграничном одиночестве! Я не
верю в трактовки, которые мне навязывают и не нуждаюсь в них
для продления собственного существования в литературе.
Возможно потому, что люблю литературу не больше, чем
профессионалы и постмодернисты вместе взятые. Однако наука и выпивка
меня прельщают еще меньше...