Литературная критика

Почему я все-таки не люблю литературу? И вправду ли я ее так уж не
люблю? Или же это не более чем обычное женское кокетство,
просто проявившееся в немного странной форме и сфере? Помню,
несколько лет назад, во время своего пребывания в одном из
немецких университетов, мне было довольно приятно услышать про
себя настоящий научный доклад, сделанный совсем молоденькой
студенткой из Швейцарии, специально для меня приехавшей в
этот университет за несколько сотен километров от ее дома.
Особенно мне запомнилось выражение «тема танца в романе “Домик
в Буа-Коломб”»... Это выражение не просто поразило мое
выражение, оно меня, можно сказать, очаровало своей
значительностью и эффектностью. Кажется, только в этот момент, услышав
эту исполненную глубокого и таинственного смысла фразу, я
впервые почувствовала себя настоящей писательницей, совсем как
Достоевский или даже Лев Толстой.

«Тема танца в романе “Домик в Буа-Коломб”» — звучит, почти как «Тема
дуба в романе Толстого “Война и мир”»! Князь Андрей
возвращается с войны, а старый дуб напротив его усадьбы по-прежнему
зеленеет и шелестит своей кроной... Кажется, так, если я,
конечно, ничего не путаю. Или же там же, но только «Тема
смерти»: князь Андрей лежит на поле под Аустерлицем, уставившись
в небеса, и в это мгновение постигает суетность всех
человеческих желаний и потуг, всю эту мелкую суетность копошащихся
вокруг него людишек, включая Наполеона. А может быть, князь
Андрей прямо на поле Аустерлица взирает на небеса сквозь
крону, склонившегося над ним дуба... В конце концов, детали не
так уж и важны — главное, что во всех этих сценах таится
бесчисленное множество тем для целый кучи самых разных
диссертаций и научных трудов. Ведь если человек в экстремальной
ситуации вдруг понимает тщетность и суетность всей своей
предыдущей жизни, то тут, безусловно, есть над чем подумать
многочисленным ученым.

Главный вывод! Если небо такое голубое и бездонное, а дуб такой
живучий, большой и так безмятежно колышет своей листвой, то
человеку, вообще, должно быть все по фигу: незачем дергаться,
воевать, делать карьеру, а достаточно просто быть поближе к
природе и стараться по возможности слиться с ней... Все эти
выводы прямо так и напрашиваются при чтении Толстого!

Но как, каким образом обнаружила «тему танца» в моем романе та
молоденькая студентка из Швейцарии?! Никогда бы не подумала, что
в нем можно обнаружить нечто похожее на Толстого,
какую-нибудь «тему»! И написать, если и не диссертацию, но целую
курсовую, страниц так двадцать, не меньше — видела собственными
глазами! Если бы я сама, например, не как автор, а просто как
читательница читала свой роман, то никогда бы не смогла
найти там ни одной подобной темы: ни темы танца, ни темы
смерти, ни темы дуба... Просто один мой близкий знакомый, которого
я описываю в «Домике», действительно, решил сплясать
«Яблочко» перед французскими полицейскими, причем исключительно
потому, что у него после приезда в Париж поехала крыша, и он
вообразил себя моряком-подводником по фамилии Маринеску.
Париж на него так подействовал! Никакой темы танца здесь и рядом
не лежало!

Помню, когда я впервые приехала в Западный Берлин и зашла в самый
крупный местный универсам КДВ на Курфюстендамштрассе, то тоже
пережила достаточно сильное потрясение от изобилия продуктов
на его прилавках. Правда, абсолютно никакого желания стать
Зоей Космодемьянской или там Зиной Портновой хотя бы даже на
мгновение и, тем более, сплясать цыганочку перед секьюрити
из этого магазина у меня даже в мыслях ни на одно мгновение
не возникло. Единственное чувство, которое мне удалось в
себе с трудом подавить — было желание что-нибудь оттуда
спереть, какую-нибудь красивую тряпку или же кусок колбасы. Но я
даже виду не подала и сумела справиться со своими
ощущениями... Короче говоря, каждый в этой жизни по-своему переживает те
или иные сильные потрясения и переживания, с которыми он в
какие-то моменты своей жизни может столкнуться по воле
обстоятельств. Я, например, осталась совершенно довольна своем
поведением в достаточно непростой ситуации, особенно если
учесть, что в детстве меня несколько раз ловили на воровстве,
причем в куда более банальных ситуациях.

Что касается Толстого, то лично у меня имеются две версии по поводу
всех этих многочисленных тем, которые находили и продолжают
находить в его книгах всевозможные исследователи его
творчества. Либо это литературоведы сделали из него полного
кретина, а сам Толстой здесь не при чем. То есть князь Андрей
просто лежал раненый на поле и смотрел на небо сквозь ветви дуба,
ни о чем таком особенно не думая и не делая никаких
поспешных выводов по поводу окружавших его людей, особенно
Наполеона... Либо и сам Толстой уже изначально тоже был полным
кретином, а литературоведы просто чутко уловили это его
характерное качество и только сделали его более явным в своих
исследованиях...

Думаю, скорее, все-таки, последнее. Сам Толстой изначально, как бы
это помягче выразиться, был не слишком умен. Потому как
лежать и смотреть на небо, размышляя о вечности и суете
окружающих людишек, да еще будучи тяжело раненным — это как-то
смешно! Даже при условии, что тебя вообще никто не видит и ты
спокойно можешь думать о чем угодно... Но вставлять подобную
сцену в роман — это вообще что-то запредельное, нечто такое,
что с трудом укладывается у меня в голове. Надо же было до
такого додуматься!

С другой стороны, мне ведь самой тоже было приятно выслушать доклад
про своей роман и польстило, что в нем обнаружились какие-то
серьезные темы, почти как у Толстого или же Достоевского...
Ну и что! Я, по крайней мере, твердо знаю, что, на самом
деле, ни одной подобной темы в моих романах нет и быть не
может! И это меня успокаивает. Мне бы, например, наверняка
польстило, если бы меня вдруг выбрали депутатом или же
губернатором Петербурга: у меня появился бы свой отдельный кабинет с
мягкими кожаными креслами, тачка с шофером, все бы стали
передо мной всячески пресмыкаться... Но все это длилось бы
буквально какие-то мгновения, а дальше я уже абсолютно себя в
этом качестве не представляю. Вот так и с Достоевским и,
особенно, Толстым: я способна испытывать приятные ощущения от
своего даже самого отдаленного сходства с ними буквально
какие-то считанные секунды, а затем сразу же все рассеивается, и
меня охватывает самая настоящая тоска. И все потому, что и
Толстой, и Достоевский стали уже абсолютно неотъемлемой частью
литературы, которую я ненавижу, и о чем я никогда не устану
повторять!

Не прошло и года, например, как на экраны ТВ вышел в многих
отношениях замечательный сериал «Идиот», вызвавший серьезное
брожение в умах отечественных пенсионеров. Я уже неоднократно
писала о патологической неестественности и немотивированности
поведения героев этого классического произведения русской
литературы — повеселее, конечно, чем князь Андрей под дубом, но
все равно...

И вот, буквально неделю назад где-то в теленовостях промелькнула
информация, что главный режиссер «Идиота», удостоившегося
практически всех отечественных телевизионных наград и призов за
прошлый год, вскоре должен приступить к экранизации еще
одного культового произведения русской, точнее, советской
классики — «Мастера и Маргариты». И все бы ничего, казалось, можно
было бы ожидать не менее старательной экранизации, к тому
же, в данном случае и речь идет о произведении, изначально
популярном исключительно в среде подростков и пенсионеров, то
есть даже каких-либо осложнений, которых можно было бы
опасаться в случае с «Идиотом», тут, вроде, быть не должно...
Однако, судя по информации, которую я почерпнула из новостей,
режиссер на сей раз столкнулся с трудно разрешимой задачей
выбора исполнительницы на главную роль Маргариты. Во время
съемок «Идиота» особых проблем в выборе актеров у него не было,
а тут вот все оказалось куда сложнее. «У каждого ведь есть
своя Маргарита!» — пояснил он пикантность возникшей ситуации
телерепортеру, который и подготовил к эфиру этот сюжет.

А ситуация, в которую попал режиссер, действительно, оказалось очень
непростой — ни одна из известных ему отечественных актрис
на эту роль не подходит, вроде и красавицы, а не видит в них
режиссер Маргариту, хоть тресни. И фигуры, вроде, хорошие, и
лица безупречные, но чего-то не хватает, все не то...
Поэтому он уже успел съездить в Данию, Швецию и, кажется,
Германию, но того, что искал там, судя по всему, так и не нашел.
После чего ему пришлось объявить чуть ли не всенародный
конкурс среди девушек, желающих сыграть эту роль. В результате, со
всех концов России к нему стали приходить тонны писем с
фотографиями девушек в роскошных платьях и обтягивающих
джинсиках, блондинок, брюнеток, рыженьких, пухленьких, худеньких,
мускулистых, тощих, квадратных, круглых, с татуировками,
загорелых и совсем бледных, в купальниках, а возможно, и без...
К делу даже подключилось питерское «Агентство журналистских
расследований», и теперь уже возглавляющий эту организацию
автор популярных детективов лично вызвался помогать режиссеру
проводить отбор претенденток. После чего уже к нему в
контору тоже стали выстраиваться огромные очереди из девушек,
мечтающих сыграть Маргариту...

Не знаю, как режиссеру и главе «Агентства», но мне почему-то больше
всего запомнилась одна из претенденток: пухлая блондинка в
коротенькой юбочке, которая, развалившись в кресле и положив
ногу на ногу, выразительно тараща глаза в камеру, рассуждала
о том, как она с детства мечтала сыграть эту роль и как
была бы счастлива, если бы ей привалила такая удача...