Литературная критика

Затронутый мной вопрос о причинах, побуждающих того или иного
человека взяться за перо и начать кропать стихи, рассказы, романы
и т. п., видимо, восходит к уже поставленному ранее Лениным главному
вопросу философии, который, как известно, сводится к выяснению,
в каких иерархических отношениях между собой находятся так называемые
«бытие» и «дух»: какое из этих двух явлений главнее. В общем,
что-то вроде волнующего всех детишек планеты исхода гипотетического
поединка кита со слоном, если бы тем вдруг довелось встретиться
где-нибудь на нейтральной территории, то есть не на море или же
суше, а, например, в воздухе. В дошкольном возрасте я тоже часто
представляла себе такую картину: у слона и кита вдруг вырастают
огромные крылья, они поднимаются в воздух и со всего размаха ударяются
друг о друга лбами. Лично я думаю, что кит, благодаря обтекаемым
и отвечающим всем требованиям современной аэродинамики формам
своего тела, сумел бы так разогнаться и с такой силой долбануть
слона, что от того вообще ни фига бы не осталось, одни клыки и
уши, но неважно... Иными словами, окинув беглым взглядом историю
мировой философии, Ленин со свойственной ему детской непосредственностью
сумел вычленить в ней то, что показалось ему самым существенным!

Таким образом, у него получилось, что все предшествующие ему мыслители,
над какими бы отвлеченными и туманными предметами они ни ломали
свои головы, на самом деле, только и занимались разрешением этой
животрепещущей дилеммы и — часто даже сами того не сознавая —
неизменно склонялись в ту или же иную сторону, то есть отдавали
предпочтение бытию или же духу. Ленину, правда, больше нравились
слова «материя», «сознание» и «идея», а все мыслители у него,
соответственно, делились на «материалистов» и «идеалистов»...
Ни для кого не секрет, что самого себя он относил к «материалистам»
и был твердо убежден, что материя всегда и во всем предшествует
идеям и подчиняет их себе, где бы они друг с другом ни сталкивались:
на суше, на море или же в воздухе. Бытие определяет сознание,
короче говоря! Всех «материалистов» он считал своими предтечами,
а «идеалистов», будь то Платон, Кант или же Ницше, не стесняясь,
публично называл умственно отсталыми дегенератами или же, в лучшем
случае, подлыми приспособленцами, которые умышленно в корыстных
целях искажают картину мира — главным образом для того, чтобы
пудрить мозги простым малограмотным людям... Отсюда видно, что
Ленин, в точности как и я, тоже считал себя самым умным, хотя
оснований для подобного мнения о себе у него вроде бы было гораздо
меньше, чем у меня!

Надо сказать, что не только сам Ленин, но и его жена, уже в детстве,
вопреки господствовавшему тогда мнению, начали вызывать у меня
какое-то смутную неприязнь. Причем, не столько из-за их философских
взглядов, в которые я тогда еще толком не была способна вникнуть,
сколько из-за их невзрачной и малопривлекательной внешности. Крупская
вообще была похожа на жабу, больную базедовой болезнью: вылезающие
из орбит бесцветные глаза, зоб на шее, гладко зачесанные собранные
на затылке в пучок жидкие серые волосы, мешковатое серое платье.
Ко всему прочему, по специальности она была педагогом. Короче,
полный букет!.. Вот это последнее обстоятельство, видимо, и оказалось
самым определяющим, наложившим неизгладимый отпечаток на мое восприятие
этой дамы, которое уже ничто и никогда не смогло поколебать. Поэтому
даже потом, когда по телевизору я увидела фильм про Ленина и Крупскую,
с Натальей Белохвостиковой в главной роли, целью которого, видимо,
было убедить всех зрителей в том, что в молодости Крупская была
очаровательной нежной и хрупкой блондинкой, так вот, даже этот
фильм оказался бессилен что-либо изменить. Более того, результат
оказался прямо противоположным: с тех пор я стала воспринимать
и Белохвостикову исключительно как неполноценную закомплексованную
уродину, просто какой-то необратимый сдвиг в сознании произошел...

Ко всему прочему, и прямые предшественники Ленина в лице Вольтера,
Руссо, Дидро, Гоббса и других «материалистов» тоже никогда не
вызывали у меня особой симпатии. Во всяком случае, на дошедших
до наших дней старинных гравюрах все эти французские и английские
просветители и борцы со всевозможными предрассудками почему-то
всегда изображались в виде каких-то пугающих уродов. Чего стоит
одна хранящаяся в Эрмитаже мраморная скульптура Вольтера!

Раньше я, помню, довольно-таки часто посещала Эрмитаж, особенно
по будням — в выходные безумные толпы туристов толклись практически
во всех залах, а вот в будни там было тихо, пусто и уютно. К тому
же, внизу был буфет, где продавались очень вкусные эклеры, которые
я обожала. Так вот, во время многочисленных посещений Эрмитажа,
блуждая по лабиринтам всех этих бесконечных залов и коридоров,
я почему-то непременно натыкалась на огромный мраморный памятник
сморщенного иссушенного старца с хитрыми маленькими глазками,
птичьим носиком и искривленным ртом, придававшим всему его лицу
какое-то чрезвычайно склочное, сварливое выражение. Одет он был,
кажется, в нечто вроде халата, на плечи у него был накинут плед,
а на голове — крошечная круглая шапочка, из-под которой торчали
жидкие завивающиеся колечками волосики. На коленях у этого жутика
лежали бумаги или же какая-то книга — точно уж не помню — и он
там что-то старательно выводил гусиным пером. В целом он даже
больше был похож не на старика, а какую-то злобную старуху, чем-то
отдаленно напомнившую мне соседку по коммунальной квартире моей
бабушки. Я все это так подробно запомнила¸ потому что в
первый момент, когда до меня наконец дошло, кто это, я испытала
настоящий шок. Сперва я даже подумала, что ошиблась, но нет, все
точно: и табличка рядом, и латинские буквы на постаменте скульптуры
указывали, что это и есть великий французский философ Вольтер.
В дальнейшем, когда на внеклассном чтении по французскому нам
предложили прочитать некоторые его сочинения, мне уже было очень
трудно избавиться от этого своего первого ощущения, связанного
с хранящимся в Эрмитаже его мраморным изваянием...

Зато идеалисты, наоборот, мне всегда очень нравились, особенно
всякие мистики! В их загадочных изречениях ощущалось присутствие
некой таинственности, которая невольно накладывала отпечаток и
на весь их внешний облик. Они все были как бы покрыты легким туманным
флером и излучали едва уловимый аромат дефицитных в то время духов
«Красная Москва», которые я иногда потихоньку воровала у своей
мамаши! К тому же их реальные изображения в те далекие годы мне
попадались гораздо реже, чем портреты Вольтера и ему подобных,
не говоря уже о физиономиях Маркса, Энгельса и Ленина, на которые
мне приходилось натыкаться просто на каждом шагу, даже в Эрмитаж
ходить было не надо... Особенно глубокое впечатление в старших
классах на меня произвел Новалис и его книга про странствующего
поэта, отправившегося на поиски голубого цветка. Отчего он сам
так до сих пор и остался в моей памяти этаким романтичным бледным
чахоточным юношей с голубым цветком в петлице. Хотя я и не уверена,
что когда-то действительно видела его портрет, и все это не является
чистым плодом моей фантазии...

Если же отвлечься от всех этих чисто внешних эффектов и поверхностных
впечатлений, и обратить внимание на стиль мышления того же Ленина,
который я в самых общих чертах постаралась представить чуть выше,
то сегодня уже просто невозможно избавиться от ощущения, что Ленин,
если и не являлся полным кретином, то, по крайней мере, должен
был бы быть причислен к философам-примитивистам. К сожалению,
в отличие от живописи, подобного направления в современной философии
так и не вычленилось. А жаль! То есть я хочу сказать, что ход
мысли основоположника исторического материализма настолько прост
и по-детски примитивен, что даже мне, человеку абсолютно не искушенному
в тонкостях и нюансах мировой философии, это невольно бросается
в глаза. Иными словами, было бы вполне логично, если бы на Ленина
теперь все смотрели с такими же слегка сентиментальной симпатией
и снисходительным умилением, с какими сегодня воспринимают какого-нибудь
убогого таможенника Руссо или же тихого алкоголика Пиросмани,
сумевших сохранить в своих произведениях трогательное обаяние
и чистоту детской непосредственности... Так нет же! На Ленина
и в наши дни огромное количество людей во всем мире почему-то
продолжают взирать с нескрываемым уважением, то есть снизу вверх,
как на настоящего властителя дум и гения! Не говоря уже о том,
что еще совсем недавно его учение, полностью основанное на абсолютно
примитивных и наивных обобщениях вроде уже упоминавшегося тут
основного вопроса философии, породило громадное количество различных
научно-исследовательских и учебных учреждений и институтов. Сотрудники
этих организаций писали в своих статьях и диссертациях о вещах
уже куда более туманных, сложных и малопонятных и, по крайней
мере, на первый, самый поверхностный, взгляд, уже не выглядели
такими же грубыми и примитивными уродами, как сам Ильич. А о чем
это говорит? Да о том, что умные в этом мире всегда находятся
в подчинении у дураков, и поэтому гораздо глупее последних!

Примерно то же самое, наверное, можно было бы сказать, проанализировав
сложнейшие схоластические построения и многочисленные глубокомысленые
философские трактаты, основанные на Библии и Новом Завете, где
манна небесная сыплется людям прямо на головы, можно запросто,
не стесняясь присутствием посторонних, ходить по воде, превращать
воду в вино, воскрешать и воскресать из мертвых... И вообще в
этих книжках такое обилие откровенной лажи, рассчитанной вроде
бы уже совсем на полных лохов, а не солидных магистров богословия,
что просто диву даешься! И тем не менее, практически весь современный
идеализм и мистицизм восходит к Библии и другим, подобным ей абсолютно
невероятным, по-детски наивным и сказочным сочинениям!

Окончание следует.