Литературная критика

Но, пожалуй, еще больше на Жиля де Рэ похож Сергей Головкин. Журналисты
впоследствии даже окрестили его «Удавом», а сам себя он почему-то
величал Фишером. Возможно, ему нравился известный американский
шахматист, а может, просто это слово казалось ему особо страшным
и значительным из-за сочетания букв «ф» и «ш», как в жутком слове
«фарш», например. Он работал на московском конном заводе № 1 старшим
зоотехником-селекционером, где, помимо прочего, в его обязанности
входило осеменение кобыл. Этому занятию он предавался с особым
увлечением, если не сказать, упоением. В то время, как его коллеги
успевали осеменить 2-3-х животных, он производил эту операцию
с 7-9 кобылами, постоянно перевыполняя план, отчего ему даже многие
завидовали. Правда, впоследствии кое-кто из его товарищей по работе
признался, что им все же такое рвение сразу показалось странным
и даже немного испугало. Хотя Головкин был человеком очень тихим,
скромным, замкнутым и малообщительным. Разве что однажды он зачем-то
пригласил к себе несколько молодых рабочих со своего завода и
угостил их спиртом, а те попросили у него так называемого «конского
возбудителя», дабы опоить своих подружек. Однако в результате
девушки совсем не возбудились, а их просто пробрал ужасный понос,
отчего они надолго поселились в туалете. Молодые люди обвинили
Головкина в обмане, но тот отверг все их обвинения, сославшись
на то, что нужно было делать инъекции, а не подмешивать снадобье
в пищу. Больше никаких существенных недостатков или же пороков
его сослуживцы вспомнить не могли…

Однако самого Головкина девушки не интересовали, и у него была
своя мечта, преследовавшая его с раннего детства. На следствии
он признался, что еще маленьким мальчиком часто представлял себя
в роли гестаповца, мучающего пионеров-героев. Например, как он
жарит их на сковородке, сжигает на костре, разрезает на части,
выкалывает на груди профили Гитлера или же чертей с рогами. Причем
желание сжечь какого-нибудь пионера на костре возникло у него
главным образом под впечатлением песни «Взвейтесь кострами синие
ночи», которую он очень любил и постоянно насвистывал себе под
нос… Когда ему было тринадцать лет, он повесил кошку и потом отрезал
ей голову, впервые пережив самое большое в своей жизни удовольствие,
ощутив невероятный прилив энергии, легкость и счастье. Вот тогда
он и начал мечтать об эксгумации и расчленении какого-нибудь трупа,
причем не просто трупа, а идеалом его стал худенький светловолосый
мальчик среднего роста, не старше шестнадцати лет. Впоследствии
на эту тему советские психиатры строили многочисленные гипотезы,
предполагая, что, возможно, именно такой мальчик или мальчики
обижали и избивали его в детстве, поэтому он и возненавидел их
на всю оставшуюся жизнь. Лично мне подобное объяснение кажется
чересчур примитивным.

С течением времени он пришел к выводу, что гораздо приятнее расчленять
живых мальчиков, чем искать какие-то трупы, к тому же никогда
ведь не знаешь, что там отроется из могилы, блондин или брюнет
– на эмалированных табличках над могильными плитами все это бывает
очень сложно порой разобрать. Дождь и ветер постоянно на них воздействует,
и эмаль тускнеет. А живые мальчики спокойно разгуливают по улицам,
и тут уж ошибиться невозможно. Просто нужно набраться терпения
и ждать удобного случая. А когда он устроился на работу на конезавод
в Московской области, то там рядом как раз располагалось очень
много пионерлагерей, в которых мальчиков было до фига и больше:
они играли в футбол, в волейбол, бегали, прыгали, а иногда тайком
курили в кустах у ограды. Сперва Головкин просто заманивал в лес
какого-нибудь одинокого мальчика, предлагал ему вместе покурить
или выпить, затем совершал с ним развратные действия, даже пару
раз пытался придушить, а в конце концов не выдержал и нескольких
прирезал, то есть воплотил наконец в жизнь свою мечту. Расчлененные
трупы он закапывал в лесу. Однако совершать подобные преступления
на природе было чрезвычайно опасно, пару раз его даже чуть не
застукали на месте преступления какие-то грибники.

И Головкин решил подойти к делу более основательно. На сэкономленные
деньги он приобрел себе автомашину «Жигули», поставил ее в гараж,
располагавшийся на территории конезавода, под гаражом вырыл подвал,
забетонировал пол, обложил стены бетонными шпалами, провел свет,
закрепил на стенах и потолке специальные металлические кольца,
на всякий случай купил детскую оцинкованную ванночку и приступил
к отлавливанию мальчиков. Первую свою жертву он нашел у пионерлагеря
«Романтик»: мальчик пришел в лес с жестяной баночкой за березовым
соком. Головкин основательно подготовился к нападению: у него
были припасены с собой бинокль, через который он обычно наблюдал
за детьми, выискивая нужный ему тип, нож, бритва, полиэтиленовый
пакет, веревка и кепка. Он напал на мальчика сзади, закрыл кепкой
ему глаза и под угрозой ножа утащил в чащу, где связал ему руки,
погрузил в багажник машины и увез к себе в бункер. Там он подвесил
испуганного мальчика к вмурованному в стенку металлическому кольцу,
выжег ему паяльной лампой на груди нецензурное слово, однако тот
при этом не кричал, а только шипел от боли, как впоследствии рассказал
на суде сам Головкин. Затем он отрезал у ребенка гениталии, отчленил
голову, истыкал его ножом, выпотрошил, кровь слил в ванночку,
а гениталии сложил в стеклянную банку и законсервировал при помощи
поваренной соли. Он сделал это затем, чтобы иметь возможность
подолгу наслаждаться их видом, но к его огромному разочарованию
они очень скоро сморщились и позеленели, полностью утратив свой
первоначальный аппетитный вид, поэтому ему пришлось выбросить
свой трофей. Вообще, чем больше жертва нравилась маньяку, тем
больше ему хотелось с ней всячески развлекаться, тискать, манипулировать,
резать, жечь, царапать, кусать, рвать на части... Самым любимым
сувениром Головкина был череп одного мальчика, которым он, по
его словам, «совершенно насытился». Этот череп специально был
выставлен в подземном бункере на самом видном месте, чтобы все
новые мальчики, попадавшие туда, видели его и пугались. Однажды
маньяк привел к себе сразу троих мальчиков и последовательно убивал
их одного за другим на глазах у оставшихся, называя себя Фишером
и похваляясь тем, что у него на счету уже четырнадцать жертв.
Порядок, в котором они будут умирать, он тоже сразу же им объявил.
Сперва он расчленил одного мальчика, при этом демонстрируя его
внутренние органы и давая анатомические пояснения остальным детям,
которые к его удивлению перенесли это относительно спокойно, без
истерики, иногда только отворачивались.

После каждого убийства маньяк первым делом отрезал у жертвы половой
орган с мошонкой, а затем разрезал тело вдоль примерно посередине
от горла до лобка. После чего начинал беспорядочно втыкать в тело
нож, наконец вытаскивал его из петли и отрезал голову ножом или
бритвой. С одной жертвы он как-то попытался снять скальп и даже
уже сделал надрезы по границе волосяного покрова, но затем передумал
и просто отрезал всю голову целиком. После очередного преступления
он обычно переживал настоящий подъем, так как чувствовал, что
он выполнил то, о чем всегда мечтал и к чему стремился всю свою
жизнь. По словам Головкина, у него в таких случаях каждый раз
было такое ощущение, будто бы он сделал что-то очень-очень хорошее
и выполнил свой долг. Одному мальчику тринадцати лет он выцарапал
кончиком ножа на груди неприличное слово, сначала повесил его,
а затем вынул из петли еще живого, подвесил за ноги, ножом перерезал
горло, спустил кровь в ванную, потом снял кожу, как с павших лошадей,
выпотрошил, расчленил, вырезал кусок мяса с бедра, поджарил на
сковородке и съел – точнее, попробовал, но вкус ему не понравился.
Другую свою жертву он долго прижигал паяльной лампой – спалил
ему лицо и волосы на лобке, затем перетянул шнуром половые органы
и дергая за шнур, долго раскачивал тело, надел ему на голову полиэтиленовую
перчатку, применявшуюся при осеменении кобыл – мальчик задохнулся.
После чего он отрезал ему голову, уши, нос, вскрыл брюшную и грудную
полости, вытащил все внутренности, сложил все в ванночку, а потом
все собрал, сложил в мешок, отвез в лес и там закопал. От каждой
своей жертвы он сохранял на память какие-нибудь предметы: значки,
крестики, пуговицы, игрушки, фантики, конфетки – это напоминало
ему о том, что он сделал с их владельцами. Всего на счету маньяка
оказалось примерно семнадцать жертв.

Когда же Головкина наконец поймали, и начался судебный процесс,
стали исследовать причины и социальные корни такого ужасного явления.
Его коллеги по конному заводу, как я уже сказала, кроме его чрезмерного
рвения при осеменении кобыл и того случая с конским возбудителем
так не смогли рассказать о нем ничего особенного. И только одна
из его бывших сокурсниц по Ветеринарной академии вспомнила, как
однажды во время празднования Нового года, когда все студенты
собрались вместе чтобы повеселиться и потанцевать, он уселся за
стол и начал с жадностью поедать все приготовленные закуски, и
так сидел всю новогоднюю ночь и ел, ел, ел – пока не съел абсолютно
все, а другим совсем ничего не осталось, ни одного соленого огурчика,
ни кусочка хлебца, ни горсточки салатика... Вот тогда, по ее словам,
в ее душу впервые закралось ужасное подозрение: а не маньяк ли
этот тихий прыщавый тощий студент с бесцветными серыми глазами…

Короче говоря, с маньяками как раз в России в двадцатом столетии
было все в порядке. По отношению к ним, на мой взгляд, даже полностью
применима известная фраза: «Никогда не оскудеет талантами земля
русская!» «Русский Жиль де Рэ» – это звание в равной мере заслужили
и Сергей Головкин и Анатолий Сливко, а вкупе с ними еще многие
и многие безвестные герои милицейских протоколов, ничуть не в
меньшей степени, во всяком случае, чем тот же Василий Розанов,
например, достоин называться «русским Ницше», а Эдуард Лимонов
– «русским Юкио Мисима»... Тем более, что советские маньяки вообще
сознательно никому не подражали, а были чистыми самородками, так
что связь между ними и их великим французским предшественником
чисто контрапунктная, просто тут обозначилось некоторое созвучие
поступков и судеб, никак не обусловленное стремлением что-либо
или кого-либо повторить. Тем более что в советские времена даже
американские боевики и триллеры были под запретом, а в качестве
примеров для подражания гражданам постоянно предлагались образцы
чистой духовности, героизма и бескорыстного служения Родине. К
детям тоже, соответственно, отношение тоже воспитывалось самое
трепетное, а уж маленьких мальчиков убивать и мучить никто тем
более не призывал – это однозначно. Так что во всех этих личностях,
скорее всего, дали о себе знать некоторые врожденные свойства
и особенности русского характера, главной из которых бесспорно
является стремление как можно более изощренным и садистским способом
достать своего ближнего, особенно того, кто слабее, то есть в
первую очередь детей, женщин и стариков. Готова также предположить,
что это общечеловеческое…

Но все это, впрочем, относится к вещам уже значительно более вечным
и непреходящим, чем стиль в жизни и искусстве той или иной эпохи.
Несмотря на то, что персонажи вроде Сливко и Головкина привлекали
к себе пристальное внимание отечественных некрореалистов, вряд
ли именно их можно считать определяющими фигурами для постмодернизма
в той мере, в какой для Арт Нуво был тот же Жиль де Рэ. Некрореалисты
все-таки были слишком маргинальным и периферийным течением в современном
искусстве, к тому же еще так и не успевшим по-настоящему расцвести,
практически увядшим в самой ранней стадии своего развития.

Совсем недавно из телевизионных новостей я узнала, как где-то
в российской глубинке был пойман тихий скромный рабочий – то ли
слесарь, то ли токарь – который держал у себя в подземелье под
домом двоих несовершеннолетних девушек, используя их в качестве
наложниц. Он соорудил в огороде рядом со своим домом на десятиметровой
глубине настоящее бомбоубежище, которое могло бы ему очень пригодиться
на случай непредвиденной атомной войны. Можно с полной уверенностью
сказать, что он бы нисколько не пострадал и какое-то время совершенно
спокойно там бы жил: с такой основательностью и размахом там было
все оборудовано. Он провел туда даже воду и свет, сконструировал
специальную систему подачи воздуха, а также установил телевизор
и магнитофон... Вот эта основательность, а также количество усилий
и времени, которые потребовались этому несчастному для того, чтобы
соорудить под землей это комфортабельное убежище, меня больше
всего и впечатлили! Однозначно можно сказать, что он вложил в
него гораздо больше сил и средств, чем даже Головкин в свой жуткий
бункер под гаражом. И все для того, чтобы удовлетворять там свои,
в общем-то, самые естественные и непритязательные потребности,
свойственные любому взрослому человеку. К тому же и обращался
он со своими заложницами довольно-таки гуманно, а когда у одной
из них во время этого заточения родился сперва один, потом и второй
ребенок, то он этих детей каждый раз заботливо подкидывал к порогам
зажиточных, по его мнению, домов. Вот этот, судя по тому, что
я видела, тихий голубоглазый светловолосый человек с довольно
приятной наружностью и располагающими к себе манерами, на мой
взгляд, гораздо больше тянет на героя нашего времени, чем описанные
мной выше жуткие маньяки. Особенно символичен, как я уже сказала,
его тщательно оборудованный и зарытый на десятиметровую глубину
бункер. Что ни говори, а это вам не тайный дневничок главного
героя набоковской «Лолиты»!

Однако и жуткие маньяки, и тихий слесарь, и даже персонаж Набокова
так и не стали подлинными героями современного искусства, определяющими
самое в нем существенное, то есть стиль. И дело даже не в окончательной
утрате этими героями последних признаков какой-либо впечатляющей
положительности или демонического размаха, как порой приходится
слышать. И я со своей стороны постаралась как можно более наглядно
это продемонстрировать. Дело в том, что писатель-постмодернист
потому и является таковым, что не ищет никаких героев вокруг себя.
Единственным, что его по-настоящему интересует и волнует, является
новый метод, который почему-то часто называют «художественным»,
хотя он практически ничем не отличается от обычных методов, какие
всегда использовались в науке. Это и делает центральной стилеобразующей
фигурой постмодернистского искусства не каких-нибудь традиционных
забавных, экзотических или пугающих персонажей, а самих писателей
и, в еще в большей степени, идеологов постмодернизма, изобретателей
всевозможных новых методов и методологий.

Ярким примером такого культурного героя постмодернизма является
недавно скончавшийся Жак Деррида со своей пресловутой «деконструкцией»
и т.п. Я готова допустить, что и у него где-нибудь в тайничке
хранится дневничок, в котором он подобно набоковскому Гумберту
Гумберту, признается в своих тайных пороках, но все это уже не
имеет ровным счетом никакого значения для так называемого постмодернизма,
так как научный образ мышления и жизни профессора Деррида и ему
подобных навсегда определили стиль новейшего искусства. И если
бы меня кто-нибудь спросил, что я считаю главной и самой характерной
чертой современного искусства, то я бы вероятно, не задумываясь,
могла на это ответить. Скука довлеет над современным искусством
и является главным и определяющим его качеством! Все остальное
зарыто на десятиметровую глубину «под землей» и даже гораздо глубже.