Литературная критика

Чистота непроницаемых сфер

Говоря о характерной дегенеративности современного искусства, я,
естественно, подразумеваю его «уродство». Просто слово «урод» в
данном случае звучало бы несколько двусмысленно, так как
уроды вообще-то в опекунах не нуждаются -– в отличие от
дегенератов, олигофренов и прочих умственно-отсталых личностей с
капающей изо рта слюной и трясущимися ручками. Но это только
в быту и повседневной жизни, где в соответствии с
установленным в обществе порядком регулируются права собственности,
годность того или иного индивидуума к труду и мера его
ответственности за совершаемые поступки. Зато в искусстве в опеке в
первую очередь как раз и нуждаются эстетически
неполноценные существа, то есть уроды. Так что «дегенерат» в применении
к искусству – это не более чем метафора, чтобы всем было
понятнее.

Чем уродливее искусство, тем сильнее его творцы нуждаются в
поддержке извне. Так называемое «социалистическое искусство»
наглядно это продемонстрировало. Настолько наглядно, что ничего
более к этой наглядности ни прибавить, ни убавить теперь уже
просто невозможно. Советские поэты и писатели нуждались в
государстве, как в мамочке, без которой они так и не научились
самостоятельно ни передвигаться по жизни, ни, тем более,
творить. «История и время это показали», – так, кажется, в
подобных случаях принято говорить. За других не ручаюсь, но лично
я сегодня не могу слушать без чувства щемящей жалости
состарившихся членов СП, лишившихся своих комфортабельных
квартир, машин и прочих привилегий, причитающих по поводу утраты
современным обществом духовных и нравственных ценностей.
Приходится признать, стенания государственных мужей по тому же
поводу выглядят куда более солидно и естественно. Если же о
добре и нравственности вдруг начинает вслух разглагольствовать
какой-нибудь молодой начинающий литератор – значит, он тоже
ищет поддержки со стороны государства и ждет от него
какой-нибудь подачки. Ни о каких других мотивах его поведения в
наши дни и речи быть не может! Тема добра и нравственности в
литературе к настоящему моменту полностью и окончательно себя
исчерпала! Единственное, что способно помешать заполучить
какому-нибудь пронырливому юнцу подачку от государственного
или же якобы «негосударственного» фонда – это чересчур
длинная очередь из желающих быть отмеченными за свое служение
добру. Вот это, пожалуй, самая серьезная проблема, с которой
неизбежно сейчас столкнется писатель, решивший посвятить свое
творчество возрождению нравственности. И я прекрасно знаю,
что говорю.

За всю свою жизнь мне, например, не удалось получить еще ни одного
гранта ни на одну более или менее осмысленную художественную
акцию, конференцию или там самый жалкий семинар, сколь бы
масштабными и интересными они не были по своему содержанию.
Куда там! Стоит только сунуться в какой-нибудь фонд, как
натыкаешься там на такие требования к потенциальному получателю
халявных бабок, что, как я ни старалась даже близко подогнать
свой замысел под эти требования, мне это еще ни разу не
удавалось. И самое смешное, что эти требования всегда больше
всего пугали меня свой вопиющей простотой! Грубо говоря, чтобы
получать бабки на свои творческие проекты, надо быть либо
представителем нац. или сексменьшинства, либо, наоборот,
многодетной матерью, либо гражданкой отсталой среднеазиатской
республики, либо инвалидом по зрению, контуженным ветераном
афганской войны, либо, наконец, просто слабой женщиной (это
самый мягкий вариант), ну, или же тебе нужно изъявить
готовность посвятить свою жизнь служению и спасению кого-нибудь из
этих убогих существ, то есть практически перейти на их
иждивение. А все это, собственно, и означает, что художник
поставлен в современном обществе перед вполне очевидной
альтернативой, а точнее, общество при помощи тщательно разработанной
системы поддержки и материальных поощрений ему недвусмысленно
намекает: или же ты публично признаешься в своей
неполноценности или же будешь пахать в поте лица и выкарабкиваться из
дерьма самостоятельно пока, действительно, не окажешься
где-нибудь в хосписе, с трясущимися руками, в полном маразме, и
тебе уже ничего не будет нужно, даже бабок. Естественно,
подобная перспектива мало кого прельщает – тут нет ничего
удивительного. В свое время академик Павлов наглядно
продемонстрировал на животных, как можно при желании вырабатывать у них
всякие условные и безусловные рефлексы. Человек же, по моим
наблюдениям, поддается подобной «дрессировке» еще быстрее и
легче, чем животные.

Нет никаких сомнений в том, что за прошедшее столетие описанная мной
система «воспитания чувств» привела к появлению абсолютно
новой породы людей, отличающихся такой простотой жизненных
рефлексов и мыслей, какие даже поборнику «опрощения» вроде
Льва Толстого не могли присниться в самых сладких снах и
грезах. И теперь, когда я вижу, как на экране ТВ какая-нибудь
вполне сытая и довольная жизнью голливудская актриса, сверкая
белоснежной улыбкой, спешит сделать заявление для прессы о
том, как она только что отслюнила миллион долларов жертвам
цунами на Таиланде, то я прекрасно понимаю, откуда у нее этот
лишний миллион. Просто она не только не стыдится публичного
проявления простоты своих чувств и мыслей, а иначе вообще
чувствовать и мыслить не умеет. А все эти тонкости и нюансы ей
элементарно до лампочки! Она, в отличие от меня, наверняка с
детства привыкла чувствовать себя среди всей этой четко
отлаженной системы грантов, премий и поощрений, как рыба в воде,
ежик среди елочных иголок, крот в своей подземной норке,
белка на дереве, медведь в берлоге, гиппопотам на берегу
Амазонки, короче, совершенно естественно. Поэтому и реакция на
произошедшую трагедию в далекой Азии у нее такая спонтанная и
искренняя.

Стоит ли удивляться после этого, что, как только позиции государства
в России были серьезно поколеблены, так сразу же
значительная часть наиболее сообразительных и ушлых дегенератов (а
точнее, неполноценных уродов) от него отшатнулись и стали
искать себе поддержки среди ученых, цепляясь уже за науку как за
новую «мамочку» или даже, точнее, «няню», временно
заменившую им захворавшую мать. Отсюда понятно, почему весь этот
сверхсложный туманный и наукообразный постмодернизм пришел в
Россию с существенным опозданием по сравнению с Западом, то
есть всего лет пятнадцать-двадцать назад, вместе с крушением
«тоталитаризма», «командно-административной системы» и т.п.. А
раньше здесь даже слова такого – «постмодернизм» -– никто
не слышал и не произносил вслух, и все головокружительные
литературные карьеры самыми отъявленными уродами и дегенератами
делались исключительно за счет политики. В сущности, вся
история отечественной литературы последних пятнадцати лет
укладывается в до смешного простую формулу: как только прямое
насилие стало невозможным, писателям пришлось прибегнуть к
хитрости и прочим «интеллектуальным» уловкам.

Ныне же, когда государство снова начало укреплять свои позиции,
число писателей, выступающих за добро и нравственность, опять
стало расти в геометрической прогрессии. И теперь, кажется,
разве только ленивый способен отказать себе в удовольствии
лягнуть напоследок ставший не особенно нужным постмодернизм -–
даже те, кто совсем недавно находил себе в нем временное
убежище, от этого не отказываются. Безусловно, в этой простоте
мотивов человеческого поведения есть нечто пугающее, однако
надо иметь мужество глядеть правде в глаза. Главный же
вывод, который можно сделать, окинув беглым взглядом историю
отечественной литературы последних двух десятилетий, заключается
в том, что уроды и дегенераты всех мастей так и будут до
скончания веков метаться от поисков нравственности к поискам
истины и обратно, ибо ничего другого в этой жизни им просто
не остается. И продолжаться так будет до тех пор, пока это
бессмысленное стадо не вытопчет на земле последние проблески
прекрасного, утонченного, все нюансы, оттенки и легкие
изящные изгибы…

И все это потому, что красота изначально не имеет абсолютно никакого
отношения ни к добру, ни к истине. Видимо, это заложено в
самой природе этого явления, которую, должна признаться, мне
трудно до конца понять. Поэтому и искусство представляет
собой абсолютно замкнутую сферу, выход за пределы которой
совершенно невозможен. Однако все обозначенные мной расхождения
для меня совершено очевидны. Примерно то же самое можно
сказать о политике и науке. Все эти сферы представляют из себя
нечто вроде огромных прозрачных стеклянных шаров, отчего их
границы вроде бы и не видны, но какие-либо пересечения этих
«шаров» абсолютно исключены, а если вдруг подобное пересечение
случится, то только ценой уничтожения одного из них,
который тут же разлетается на мелкие осколки… Церковь,
обозначившая некое триединство добра, красоты и истины, всего лишь
продемонстрировала таким образом свою склонность к бесконечной
мимикрии и способность приспосабливаться попеременно к той
или иной основополагающей сфере человеческой деятельности -–
политике, науке или же искусству -– в зависимости от
сложившихся в данный момент в обществе расклада сил и конъюнктуры.
Само же это триединство является чистой фикцией, пустым
схоластическим домыслом, многократно выводимым на «терпеливой»
бумаге, но никаких реальных подтверждений не имеющим…

Лично я никогда не встречала умного или же доброго человека, который
был бы одновременно еще и красивым. И наоборот, красота
человека исключает наличие у него какого-нибудь ума или же
добрых побуждений и сочувствия к окружающим. Даже упоминавшаяся
мной выше голливудская звезда, несмотря на всю свою
смазливость, в момент передачи бабок на благотворительные цели вдруг
теряет все свое очарование, по крайней мере, на несколько
мгновений, пока длится вся эта процедура. Просто удивительный
феномен, над которым многим следовало бы задуматься… В
каком-то смысле, эти качества напоминают мне еще и что-то вроде
несовместимых при приготовлении различных блюд продуктов или
же приправ: как соль и сахар, например, или же, как сахар и
перец… Забавно, что даже склонные к морализаторству и
смешению этих качеств и свойств человеческой натуры русские
писатели девятнадцатого века даже не пытались изобразить в своих
произведениях какого-нибудь более-менее значимого персонажа,
который бы помимо своего основного занятия -– служения
государству или же науке -– еще бы на досуге всерьез занимался,
например, стихосложением. Видимо, на бессознательном уровне
какое-то врожденное эстетическое чувство все же указывало им
на полную несовместимость этих сфер человеческой
деятельности, несмотря на вдалбливаемую им с детских лет схоластику и
прочую чепуху. А первая же серьезная попытка ввести такого
героя в литературу, предпринятая Пастернаком, закончилась
полным провалом. Его сочиняющий стихи доктор Живаго получился
на редкость убогим и ущербным существом, в сравнении с
которым даже заведомо комичный капитан Лебядкин выглядит настоящим
Аполлоном…

И наконец, политики постоянно называют красоту «злом», ученые –
«глупостью». Скорее всего, это происходит оттого, что человек,
погруженный в одну из этих внешне прозрачных сфер, становится
практически невидим для окружающих, или же они видят его
искаженный образ. То есть, тут присутствует какой-то
оптический обман зрения, наподобие того, какой можно было наблюдать,
когда в былые времена люди, гуляя по какому-нибудь парку
культуры, заходили в «комнату смеха» и глазели на свои
отражения в кривых зеркалах. Вряд ли политики и ученые когда-либо
сами всерьез задумывались о причинах своего столь
неадекватного речевого поведения, однако со стороны этого просто
невозможно не заметить. Я же – исключительно для того, чтобы
изъясняться на понятном представителям этих сфер языке – всегда
называла и буду называть их добро «злом», а ум – «глупостью».