Беломорье
Нам предстояло побывать в горле…
Конечно, никто не собирался нас сожрать. Горлом с незапамятных
времен поморы называют узкий пролив, связывающий Белое море с
Северным Ледовитым океаном. Каждые шесть часов через Горло
океан заталкивает в море колоссальный объем студеной воды, и
каждые следующие шесть часов высасывает обратно. Это приливы и
отливы. Койпога и Прибылая Вода на поморском наречии.
Поэтому в Горле всегда ледяной ветер, а льды толпятся, бывает до
самого июля.
На этот раз льдов не было. Яркое полярное солнце накаляло
металлический корпус корабля, но океанский ветер сразу же сдувал тепло
в море.
![]() |
Мы шли на «Клавдии Еланской». Большой океанский лайнер, с барами и
кинозалами, последний привет цивилизации.
Но бары нас не интересовали.
Восемь часов мы повели в «третьем классе» – каюте величиной со
школьный кабинет, уставленной драными авиакреслами. Мы
приглядывались к современным поморам, которые возвращались в свою
родную деревню Чапому.
Когда-то министр царского правительства Сергей Юльевич Витте назвал
поморов «сталью русской нации». Эти на сталь никак не
тянули. Пьяные мужики и подростки, женщины груженные тюками и
коврами. Одна «поморка», оказавшаяся впоследствии переселенкой
из Мордовии, пересыпая свою речь отборным матом, рассуждала
вслух, влезет ли в карбас купленный в Архангельске диван.
Но таковы были не все. Скромно и сурово сидели северные старушки,
неодобрительно взирая на вакханалию. Лицо одной было особенно
красиво и непреклонно. Ее глаза не осуждали своих
измельчавших соотечественников, они смотрели печально и сочувственно,
но твердо. Пожалуй, к ней подходило слово «сталь». Я сразу
понял, что именно с ней мы будем больше всего…
А звали ее Августа. Августа Владимировна Сурядова (отступление про
имена? Феозва, Миропия, Фелицада и т д).
К вечеру показался Терский берег. Над горизонтом торопливо высунулся
шпиль Никодимского маяка. И хотя до высадки было не менее
двух часов, поморы высыпали на нос судна, всматриваясь в
даль. Мой военный бинокль был нарасхват.
Между тем создалась любопытная ситуация. Ожидалась остановка в
Чапоме, после этого «Клавдия Еланская» должна была свернуть в
Баренцево море, к Мурманску. У всех пассажиров, следующих
дальше, были спецпропуска, так как северное побережье Кольского
п-ова – погранзона. У меня же такого пропуска не было. Он мне
впрочем, был и не нужен, так как я собирался высадиться в
Чапоме… Но вот загвоздка: Чапома – деревушка в 20 домов,
никаких причалов нет, да и мелко для нашего теплохода. Оказалось
«Клавдия» остановиться в 2 км от берега, а с берега за
пассажирами придут доры и карбаса, родственники заберут своих.
У нас же в Чапоме не было не то что родственников, но и дальних
знакомых. Обычно все места в лодках заранее посчитаны, и было
совершенно непонятно, как мы попадем на берег. Команда корабля
пообещала нам, что если мы не впросимся к кому ни будь в
лодку, нас просто выкинут за борт.
Выручили «остатки былой славы». Было дело, работал я в программе «до
16 и старше», и вот один молодой помор узнал меня, и,
будучи весьма рад лично познакомиться с «телезвездой», обещал
взять меня в свою лодку.
Теплоход бросил якорь. Поморские карбаса облепили корабль как пчелы.
Суматоха началась страшная. Чапомцы, со своими тюками и
коврами, вовсе не напоминали легендарных степенных поморов. В
своей суете, они больше напоминали эксцентричных малороссов
или одесситов. Чего стоила погрузка плюшевого дивана в
большой карбас, который просев под тяжестью, едва не зачерпывал
бортами. Полюбуйтесь на фотографиях (лет еще 60 назад ни
одному помору и в голову не пришла бы такая мысль – за диваном в
Архангельск. Все делалось на месте, своими руками, и обильно
украшалось резьбой и естественными травяными красками, в
крайнем случае, помор сходил бы на своей лодье в «Норвегу», за
железной кроватью «с шарами»).
Лишь пожилые поморки (они не любят слово «бабушки», предпочитая ему
«женки») не теряли чинности и степенства.
И вот «Клавдия Еланская» осталась на горизонте, а наша лодка вошла в
устье реки Чапомы. Коренастые поморы выносили своих женок
из лодок на берег кто на руках, кто на закорках.
Мы вступили на легендарную землю «Терры», «Гиперборреи», Русской
Лапландии – Терского берега Кольского полуострова. На небе
полыхало ночное зарево. Закат, сразу же превращающийся в
рассвет…
Местная власть определила на ночлег в местную школу (просторная изба
о трех комнатах, одна комната гордо называлась «спортзал»),
и мы, завесив окно картой мира, чтобы хоть как-то сгустить
сумерки, повалились в спальники.
Перед этим я успел воткнуть в карту, в место, где примерно находится
Чапома, красный флажок.
***
Чапомские избы прикрепились к плоским скалам – «бараньим лбам». Из
горла почти постоянно дует арктический ветер, непонятно как
вообще деревню еще не сдуло в море. Ни кустика, ни деревца,
ни полисадничка. Километрах в сорока от берега – локальный
беломорский полюс холода.
По берегу трупы тюленей – остатки весенней зверобойной кампании. Разбитые
и догнивающие карбаса на взморье тоже напоминают трупы.
Как и встарь, на широкой полосе отлива поморы городят ставные невода.
Августа Владимировна недовольно взирает на это в окошко своей
маленькой избушки: «Гляди-ко, у самого устья городят! Поскорей да
побольше хотят. Если б старики оттуда встали (Августа машет
рукой в сторону кладбища), плохо б мужикам пришлось. Да
разве ж тут межень нерест пройдет? Сегодняшним днем живут,
словно мошкара!»
Сама Августа Владимировна свой невод ставит от устья за версту.
![]() |
Собираем поющих женок. Их уже совсем мало. Да и, как скажут фольклористы,
«репертуарчик не тот». По-настоящему старинных песен уже не помнят,
в основном жестокие романсы, «яблочко», «подиспань».
Но все равно поют трогательно, задушевно.
На свете есть много красивых морей И песен о них не мало У белого моря нет песни своей Ни разу оно не слыхало… Где бы я ни был, в каком краю И на каком просторе Я эту песню тебе пою Белое море!
– Тыры мыны, тыры мыны, тырымына-на! – восклицает Августа, стремясь
голосом заменить отсутствующую гармонь.
Как и в каждой поморской деревне, здесь есть собственная песня о Родине:
-В Чапоме есть молочная ферма
Электричество в Чапоме есть
А оленей, оленей наверно
Златорогих оленей не счесть…
Однако сейчас ничего этого в Чапоме нет. Электричество – два часа
утром и два часа вечером от дизельного движка. Олени одичали и
разбрелись по тундре. Ставшая ненужной сбруя оленьих
упряжек преет на чердаках. Почти всех коров забили и съели, а за
сметаной теперь раз в месяц плавают в Архангельск, между
прочим, в другой субъект Федерации. Бродит по деревне несколько
телят, которых ласково зовут «бомжами». Потому что пасти их
некому. Их пасет… конь! Да-да, весьма умный конь, он не дает
маленькому стаду разбредаться по тундре, и в случае
необходимости может дать теленку под зад копытом.
Хлебный график в Чапоме похож на зебру. День – черный, день – белый,
день – выходной. На хлеб надо записываться с вечера, как
когда-то в перестройку надо было записываться в очередь на
фирменные сапоги. Печет на всю деревню всего одна пекариха –
Галина Александровна Сурядова, по профессии между прочим
гидрометеоролог.
– Я с печкой – одного возраста, – шутит она.
Выбраться из Чапомы сложнее, чем попасть туда. «Клавдия Еланская»
заходит раз – два в месяц, а самолет АН-2(кукурузник) летает
«по погоде».
Ждать самолет начинают с утра. Чапомцы то и дело бегают на почту,
где телефонист с тревогой «держит руку на пульсе».
– Вылетел из Умбы!
– Сел в Оленице!
– Обедает в Чаваньге!
…Полет кукурузника переживают как захватывающий сериал…
Наконец, желающие улететь садятся в армейский Урал, который здесь
гордо называют «рейсовым автобусом», и, подпрыгивая до небес,
едут на аэродром – более менее ровную площадку меж тундровых
сопок. В грузовике все обилечиваются – получают маленькие
кусочки картона с нарисованным синим тюленем и надписью:
беломорский рыбак. Это название местного, некогда богатого
колхоза. Сейчас колхоза нет, а бывший председатель скрывается от
следствия.
Прилетает кукурузник, раскрашенный в российский триколор, и в
мгновение ока переносит нас в другую деревню – Чаваньгу. Несмотря
на схожесть названия, здесь все иное.
Деревня заслонена от арктического ветра скалой, и хотя это севернее
Чапомы, климат чуть мягче, и скромные кустики у крылечек
чаваньжане гордо называют палисадниками. Взрослая рябина тут чуть не по колено.
![]() |
Но все это стало ясно чуть позже. А сначала мы с моей спутницей
стояли на правом берегу бурливой реки Чаваньги, и смотрели на
противоположный, где недоступно красовалась деревня. Мы
воображали, что сейчас не 2002, а 1902, и
ждали, когда поморы, обгоняя друг друга, поспешат к нам на карбасах,
чтобы скорее переправить.
Ждали долго. Кричали. Попробовали вброд – нереально.
Местные, с того берега рассматривали нас с ленивым интересом.
Наконец кто-то махнул рукой – идите, мол, вверх по течению. Мы
пошли, ничего другого не оставалось.
Километра через полтора мы увидели чудо поморской механики –
подвесной мост. В центральной России мне приходилось видеть мосты
из жердочек и досок, но мост из охватных бревен! Газель бы
проехала по нему без труда…
Зам пред колхоза понял нас как-то уж совсем буквально.
Не дав даже вздохнуть с дороги, потащил по деревне.
-Вам нужны старики? Пойдемте?
– А не поздно?
– Разбудим!
Едва мы успевали разговориться с какой-нибудь бабушкой, зампред
вскакивал: «Ну, пойдемте, нам еще к таким-то надо успеть!».
Продолжение следует.
Необходимо зарегистрироваться, чтобы иметь возможность оставлять комментарии и подписываться на материалы