Проза

Я не знаю, что это. Может, это уже старость. Это когда ты смотришь
на какую-нибудь красавицу, всю размалёванную, может, косметика
на ней уложена и с умом, профессионально, ты смотришь на неё,
она смотрит на тебя, мило хлопает ресницами, своими накрашенными
ресницами, или приоткрывает накрашенный ротик, а ты, вместо того,
чтобы восхититься ею, возжелать её или, на худой конец, смутиться,
смотришь на всё это и думаешь, вот именно, просто думаешь: что
будет, если смыть с неё всю эту косметику, тушь с ресниц смыть,
помаду с губ стереть, пудру соскоблить, да, что от неё останется
после этого, и какой она будет на следующее утро после ночи с
тобой – без косметики, опухшая, с запахом изо рта, на голове чёрте
что, она зевает непрерывно, она совершенно ничего не понимает
и не может сказать ничего разумного, и ты тогда думаешь, где же
ты, красавица, где та, что так мило и жеманно приоткрывала свой
ротик? Где ты?

Это будет завтра. А через год? А через пять лет? А через десять?
Я не знаю, может, это старость, моя старость. Старость – это когда
ты думаешь о том, что будет потом. Глазки она мне строит, видите
ли. Красавица. И знает ведь, что красавица. Ну и что, ну и что,
скажу я ей. Допустим, красавица. Допустим, подойду, познакомлюсь.
Допустим, ты убедишь меня, что ты действительно такая чудесная-расчудесная.
Ну, женюсь на тебе – да, хорошо. И что? И что? Через пару лет
– буквально через пару лет мы будем возвращаться домой после проведённого
где-нибудь загородом уик-энда и перед самым домом сядем на скамейку
в каком-нибудь скверике, у меня будет банка пива и у тебя будет
банка пива, ну, хорошо, банка джина-тоника, сядем мы, значит,
а между нами будет лежать упаковка чипсов или чего-нибудь такого,
и мы будем молча пить своё пиво и думать каждый о своём, а между
нами будет лежать эта пачка чипсов… Ладно, ладно, не будем мы
сидеть на этой лавочке, потому что приедем домой на своей машине
– и что же? Что от этого изменится? Будем сидеть на диване перед
телевизором, каждый со своим пивом, а между нами будет лежать
эта пачка чипсов, и мы будем думать каждый о своём, а потом мы
пойдём в спальню и займёмся любовью, и каждый будет думать о своём,
а между нами будет эта проклятая пачка чипсов…

Да, скорее всего, это старость. Увы! И ведь никто, кроме тебя,
не ответит на этот вопрос. Друзья-приятели-знакомые, они, конечно,
замашут руками – ну что ты! какая старость! да ты молод и полон
сил! А враги, у меня ведь есть враги, могущественные враги, они,
конечно, скажут – пердун ты старый, действительно, сидел бы, не
совался никуда. Посторонние люди? Да они тоже все «друзья-враги»,
каждый о себе и для себя, каждый что-то рассчитывает получить
от меня – ничегошеньки путного они мне не скажут. Сомневаешься?
Да возьми хотя бы продавщиц: если я покупаю молоко или хлеб, то
я для них «мужчина», а если бутылку пива – «молодой человек».
Глупости какие!

Старость, она подкрадывается незаметно. Ты смотришь в зеркало
и думаешь, что для своего возраста выглядишь очень даже неплохо.
Это же говорят тебе и твои близкие. Те, которые друзья. Как бы
друзья. И ты слушаешь их. Потому что они говорят то, что ты хочешь
услышать, так ведь? В итоге ты уверен, что у тебя ещё куча времени,
и ты добьёшься всего, чего хочешь. И кого хочешь. Но в один прекрасный
день ты срываешься – и в метро, в толчее, наезжаешь на какого-нибудь
сосунка. Наезжаешь только потому, что тебе не понравилось, как
он сидит, как он одет, как он ведёт себя. И ты почти сразу понимаешь,
что наехал на ни в чём неповинного сопляка только поэтому. Он
так юн и зелен, у него всё впереди – а ты… Кровь в голову бросается,
когда вспоминаю этого цыплёночка. Да, теперь-то я понял – больше
всего я ненавидел эту его кепку с длинным козырьком, под которым
можно скрыть свой колючий взгляд и прыщавое личико.

Колючий взгляд? У кого? У него или у тебя?

Да, старость подкрадывается незаметно. Знаю-знаю: не успею свыкнуться
с тем, что я уже окончательно «мужчина», а никакой не «молодой
человек», как мне уже начнут уступать место в общественном транспорте.
Теоретически начнут, кто ж сейчас место уступает? Вот именно,
машину, хочешь, не хочешь, надо покупать…

Машина машиной, а жениться тебе давно уже пора, вот что. Холостой
мужчина – это как холостой ход у двигателя: он вроде работает,
а что толку. Это как холостой выстрел ружья: оно стреляет, а что
толку. И мужчина так же – вроде бы мужчина, а что толку. Старый
ты пердун…

Дожили. Это всё погода так на меня действует, чёрт бы её побрал.
За окно тошно смотреть, а ведь всё смотрю и смотрю, смотрю и смотрю…
А что там можно увидеть? Грязь, лужи, всё серое и полинявшее.
Тоска. Окно немытое… Уже сколько лет… Или десятилетий? Кто его
здесь помоет? Кого это волнует? Всё в подтёках, каких-то пятнах,
а в левом верхнем углу мох растёт. Или лишайник… Неудивительно,
что даже в весенние деньки отсюда смотреть так тоскливо.

Ну, хватит! Надо всё же к работе вернуться, глаза б мои её не
видели. Тьфу! Эх, зря мы Берлинскую стену раздолбали! Вот именно,
точнее не скажешь! Это постоянная присказка моего шефа, полковника
Естапьева Владимира Николаевича. Вон, опять кашляет. Я его кашель
из миллионов, миллиардов кашлей узнаю. Даже если он вот как сейчас,
всего-навсего по коридору пройдёт. Пронесётся. Со своей неизменной
папкой – уж я-то знаю. Специфический у него кашель, особенный
такой.

Ладно, давай-ка к работе – а то ещё чего доброго застукает тебя
Владимир Николаевич, мечтательно таращимся в окно и в носу ковыряющимся.

Угу. Так точно. Слушаюсь.

Читаю распечатку телефонного разговора:

Вагонов: У телефона.

Скрижальский: Стас?

Вагонов: А, Гарибальди, привет.

Скрижальский: Знаешь, всё это бессмысленно!

Вагонов (пауза): Что бессмысленно? О чём ты?

Скрижальский: Ну, наша деятельность, наша организация.

Вагонов (пауза): Да что же ты такое говоришь!

Скрижальский: Погоди ты, я не имею в виду, что мы тут хернёй полной
занимаемся… Я хочу сказать, что в широком смысле мы мало что изменим,
если… то есть… когда победим. В общечеловеческом смысле ничего
не изменим.

Вагонов: Это почему же? Как так?

Скрижальский: Потому что мы не сделаем людей счастливыми.

Вагонов: Что? (посторонний шум)

Скрижальский: Да, счастливыми (пауза). Каждая партия обещает что-то
конкретное. Либералы – возможность зарабатывать бабосы до усрачки
и жить-посирать в своё удовольствие. Нацики обещают чистоту: мол,
обособимся как нация, по крови, так сразу и заживём лучше всех,
никто нам не будет мешать, самыми сильными будем, потому что мы
чисты… Мы, вот… землю… фабрики, заводы… А людям-то на самом деле
не это нужно!

Вагонов: А что же?

Скрижальский: Счастье им нужно!

Вагонов: Счастье? Но разве жить нормально – именно то, за что
мы боремся – разве это не счастье? Разве…

Скрижальский: Так ведь работать-то всё равно придётся! Заморочки
семейные и бытовые всё равно останутся! Соседи вредные всё равно
останутся! Конфликты на работе, в общественном транспорте – всё
это останется! Неужели ты в самом деле думаешь, что мы избавим
людей от этого?!

Вагонов: (невнятное бормотание)

Скрижальский: Да потому что люди-то останутся людьми, а там хоть
заводов, хоть фабрик им накидай ваг… кучами – они же самими собой
останутся!

Вагонов: Ну и что же нужно делать, чтобы дать счастье всем людям?
Ты знаешь это?

Скрижальский: Да, знаю.

Вагонов: Ну?

Скрижальский: Нужно ввести принудительное употребление канабиса.

Вагонов: Что?! Да ты что, обкурился?!

Скрижальский: С чего ты взял? И вообще, какое это имеет отношение
к делу! (Гудки оборванной связи.)

Тьфу ты, я-то думал! Осчастливили… Господи, ну и работёнка у меня!
Вот такими «спасителями» я и занимаюсь. Это не так уж и интересно,
как может показаться со стороны. Вот ещё один: Мартынов Евгений
Александрович, 1982 года рождения, – я их всех по памяти знаю.
Да, я своё чёртово дело знаю! Мартынов – поэт. Его последний опус
– зачитан на ихней последней сходке, вот она, распечаточка – стилизация
под Маяковского. Хочешь послушать? Пожалуйста: «Ты не куришь?
Не пьёшь? Радуйся – здоровым помрёшь!». Ну и что мне с этой хернёй
делать? Подтёр бы задницу этим листком, делов-то – так нет же,
нужно запротоколировать, подшить, приобщить к делу. Один бездельник-пиздельник
сочинил эту лабуду, другой услышал, изложил на бумаге – а я должен
со всем этим маяться. Зато все при деле!

Эти идиоты думают, что если кто-то левый радикал, то, значит,
из стихов он обязан любить Маяковского, а вот Йейтса со всей его
мистикой он должен на дух не переносить. «Эти» – в смысле начальство.
Владимир Николаевич к ним не относится, но от него ведь не так
уж много и зависит. Решают-то всё там, наверху: Маяковский – это
левакам, а Йейтс – это оккультистам, так что, не суйтесь.

К чему это ты?

Да вот, маюсь, что мне делать со вторым стишком этого треклятого
Мартынова – он его, определённо, под Йейтса писал: розы, старухи
с бурлящими котлами, рыжеволосая красавица. В какой-нибудь ирландский
клуб сходил, ну и возбудился. В смысле, вдохновился. Так что прикажешь
мне с ним делать? Не вписывается стишок в облик революционера-коммуниста!
Ох, отложу-ка пока в сторону, потом разберусь. Да-да, потом.

Так, а что у нас здесь делается? Опять красные! Сегодня у меня
прямо красный день календаря! Тоже собрание. Тоже выступали. Тоже
обменивались мнениями. Ах, они, видите ли, «Азбуку коммунизма»
Бухарина и Преображенского обсуждали! Да читал я эту вашу азбуку
– туфта! По долгу службы читал, конечно, я ж не ненормальный,
личное время на такое гробить. Ладно, эти зайцы тоже подождут,
всё равно, после того, как Вадька Морозов свалил от них и организовал
печально известный КРАБ, они не «взрывоопасны». Этот КРАБ, кстати,
мы называли «Крабом мороженым» – не в том смысле, что организация
морозовская, а в том, что там одни отморозки собрались. Ладно,
бухаринцы-бухарики, у меня ведь о вас есть более интересный источник
информации, так что тоже в сторонку, голубчики. И потом, вы у
меня не одни.

Тут ведь что главное – важно распознать, кто он, этот революционер,
– «прирождённый иконоборец» или, как говорится, «революционный
выкормыш СМИ» (это не мои термины, я их в одной книжке вычитал).
Первых – мало, в основном все вторые. Чего ты хочешь, если футболки
с Че Геварой носят даже офисные шестёрки. Откуда эти гаврики узнали
о Че? От старших товарищей? От настоящих революционеров, с которыми
случайно в метро познакомились? Что за бред! Из ящика и узнали,
холуи. Скучно им, видите ли, штаны протирать в своих офисах, вот
и цепляют значки – кто Че, а кто Алоизыча. Некоторые из них даже
вступают в какие-то организации – якобы по велению сердца – но,
как правило, и полгода в них не удерживаются. Потому что кому
такие позёры нужны?

Вот, например, то, что я называю классикой: «Дайте мне автомат,
что ли, или пистолет, или меч самурайский, да финку хотя бы дайте,
я и с ней справлюсь, да какое там, я голыми руками справлюсь,
я их всех поубиваю!» – это так один заяц на приёме в комсомольскую
ячейку вопил. Записано, у нас всё записано – в папке эта его «заява»
лежит, в комнате через одну от моей по коридору, на второй этажерке
на пятом ярусе, вторая слева. Это я тебе, не вставая с места,
могу сказать. Я своё чёртово дело знаю! Всех знаю – и красных,
и коричневых, и зелёных, и голубых… Нет, голубые – не по моей
части, хе-хе. Так о чём это я? Ах, да! Эти бараны поверили ему!
Приняли! Стало на одного комсомольца больше! И что? Да ничего!
Через полгода он мне вот здесь, на этом самом месте, на этом самом
стуле плакался, сопли по щекам размазывал! Человек-дымоход – одно
слово.

Господи, как вы все мне надоели! НАДОЕЛИ!

К счастью, оправдание для ухода с работы всегда можно найти. Если
не для начальства, то, по крайней мере, для себя. Например: сегодня
я не выспался. Из-за того-то. Или из-за той-то. Жутко не выспался.
Как тут работать? Да у меня всё из рук валится! Или: что-то я
приболел. Действительно приболел, не вру я! Нет, не серьёзно,
так, простудился – суставы ломит и голова болит, но ты сам понимаешь,
что в таком состоянии лучше просто полежать и ничего не делать.
Да, и ещё могут быть семейные проблемы.

Тьфу, какие у тебя семейные проблемы, у тебя же нет семьи.

Хорошо, бытовые проблемы. Ой, да мало ли что! Ну какая тут работа!

Всё, мальчики, на хрен, в сейф, все в сейф. Ну-ка, идите к мамочке
– вот так вот. Щёлк! Фу, с глаз долой – из сердца вон! А начальству
скажу, что у меня плановая встреча с агентурой. План-то этот никто,
кроме меня, не знает! Агентуру – тоже. Ну, почти никто. Владимир
Николаевич – этот знает почти всех моих птенчиков. Я ему доверяю.
Искренне. Тебя это удивляет? На самом деле у нас тут мало кто
доверяет друг другу. Работа такая, хе-хе.

* * *

Хорошо на улице! Не шибко, конечно, отличается от того, что я
видел из окна, но это всё же лучше, чем в кабинете своём сером
сидеть. Погуляю. Просто погуляю.

Смотри-ка. Вчера её здесь не было. Надписи. На стене дома. Видимо,
рассчитана на то, чтобы её увидели и прочитали из окон противоположного
дома. Из какого-то одного окна, определённого. Надпись такая:
«Прости меня мать». Без запятой. Эк тебя скрючило, коли на стенках
начал писать! А у меня матери уже нет. Как и всякому сыну, мне
есть за что просить у неё прощения, но – поздно. Не люблю я вспоминать
о матери. Есть причины. Уважительные.

Иду дальше.

А здесь всё без изменений: на трансформаторной будке чёрной краской
намалёвана свастика, потом крест-накрест зачёркнута красной краской,
рядом нарисованы красные серп и молот, которые, в свою очередь,
облиты голубой краской, и ей же на оставшемся месте стенки написано
нецензурное слово из трёх букв. Дети. Мнят из себя идейных, а
на самом деле – дети. Взрослый разве станет рисовать и писать
на стенке?

Я вот что думаю. Неофициально, без всяких рапортов и докладных
– просто думаю. Так вот, почему одни идут в красные, а другие
– в коричневые? Они, что, так уж разительно отличаются друг от
друга, эти коммуняги и фашики? Нифига они не отличаются!

Всё очень просто. Те, кто не может контролировать свою злобу,
свою озлобленность на общество, те присоединяются к коричневым,
а те, кто ещё способен контролировать своё отвращение к обществу
и тому, что они называют Системой (обязательно с большой буквы!),
те становятся красными. Чушь всё это про «среду воспитания», «круг
общения», «образование» и т. д. и т. п. Ну, да, среди фашиков
гораздо больше необразованных пэтэушников и прочих лоботрясов,
но это не главное. Есть же среди них и люди с высшим образованием.
И, с другой стороны, среди леваков есть и такие, которые, может,
и восьми-то классов не окончили. Дело не в воспитании, общении
и образовании человека, дело в его характере.

В фашики идут потому, что там проще вымещать свою злость – достаточно
собраться толпой. И попить пива. Красные же – те могут и подождать.
Они могут затаиться. Они могут готовить месяцами взрыв какого-нибудь
никому не нужного памятника, они могут разбрасывать гневные и
обличительные листовки. В конце концов, они могут просто помитинговать
– и этим насытить свою злобу против Системы. Красные действуют
так не потому, что они умные и осторожные, а потому что они не
сгорают от своей злобы. Фашикам – им невтерпёж, вот и всё. Поверь
мне, и у них хватает ума на бомбы и листовки. Просто они не могут
так долго ждать. Им всё нужно прямо сейчас. Немедля. Им нужен
кто-то конкретный, чтобы нанести ему удар, чтобы освободиться
– потому они и гоняют чёрных. Так проще. Красные – они люди подобрее.
Им не нужно что-то конкретное. Они довольствуются атаками на размытое
понятие Системы. И на её институты.

Всё это чушь, все эти «политические разногласия» между коричневыми
и красными. Просто люди разные. Одни не могут ждать, другие –
могут. Но и те, и другие зависят от того, с чем они борются. Ты
думаешь, все эти скины обрадуются, если однажды на улице им вдруг
не попадётся ни один «гастарбайтер из южных республик», а все
сплошь будут голубоглазыми блондинами? Серьёзно? Не смеши меня.
Ведь им тогда не на кого будет направлять свою злобу. Напьются
на радостях – а на самом деле от тоски – да и переколошматят друг
друга. Всё это чушь – идеология. Любая – и коричневая, и красная
– всё чушь. На скинах это видно отчётливо: у каждого из них если
не родственники, то, по крайней мере, друзья, знакомые – далеко
не чистых кровей. Да и сами они вовсе не голубоглазые блондины.
Вон – сплошь шатены, брюнеты, кареглазые. Плевать им на идеологию.
Плевать им на будущее. Плевать им на детей белой расы. У них есть
одна только злоба, и им некуда её девать.

То же и красные, как я говорил. Спроси их, что они будут делать,
когда поломают эту Систему. Они тебе ничего не скажут. Потому
что сами не знают. Вон, полчаса назад читал их болтовню-междусобойчик.
Это не то, что на массы рассчитано. Вот именно. Не знают они.
Не знают. Что будут с народом делать, когда заполучат его. Поэтому
им и нужна Система. Типа бороться с ней. А на самом деле, чтобы
вымещать свою злобу. Просто они добрее фашиков, и им проще укрощать
свою злобу. Каждый выбирает объект для своей ненависти соразмерно
своим силам. Своей злобе. Какая там идеология. Не смеши меня.

У меня есть ответ и на вопрос, как остановить – от нас ведь именно
этого требуют? – как остановить эту «красно-коричневую чуму».
Да проще простого: надо разработать прибор, который бы определял
уровень, степень или чёрт знает что злости в человеке. И всё!
А там уж и плясать от печки, там видно будет. Вот что надо делать,
а не собирать «ценную информацию»: кто, где, что сказал, кто какой
митинг организовал, кто что издал, у кого какие с кем отношения,
кто и почему куда перешёл, кто склонен к организации беспорядков
и т. д. и т. п. Я – вонючий бюрократ со всеми своими папками.
И таких, как я, десятки. Может, и сотни – я боюсь вникать в нашу
структуру. Систему. Честное слово – боюсь. Но одно знаю точно:
всё, что мы делаем – туфта. Воду в ступе толчём.

Вода… «Смотри, они, как дураки, пытаются плыть, а не получается»,
– три престарелые тётки (лет сорок-сорок пять, лиц их я так и
не увидел) обсуждают уток, которые пытаются плыть против течения.
Тётки и я стоим на небольшом мостике через речку. Утки под нами.
Тётки – обыкновенные служащие, весь день просиживающие в какой-нибудь
конторе. Тётками я их называю по старой привычке. По привычке,
что я не старый. Тоже мне… На их месте можно было бы выразиться
и более поэтично, например: утки вовсю загребают своими лапками,
красными и перепончатыми, в воде они видны изумительно хорошо,
эти красные перепончатые лапки, но все их усилия проходят даром,
потому что течение слишком сильное, слишком сильное течение… Так
ведь они правы, эти тётки: зачем грести против течения? А я, я
гребу? Да, наверное. Но я так же, как и эти утки, торчу на одном
и том же месте, всё торчу и торчу, никуда не двигаясь. И ещё у
меня нет крыльев, чтобы плюнуть на всё и полететь, полететь куда
я хочу, потому что я ведь не тупой селезень. Почему у меня нет
крыльев? Какое мне дело до всех них, до этой их «чумы»? Нет мне
никакого дела до неё, но она затягивает меня, словно омут, и я
ничего не могу поделать с собой, снова отдаюсь ей, и думаю, думаю,
думаю о ней. Сволочи. Все сволочи.

Как же, как же! Требуют ведь от нас! Спасите, уберегите наше общество
от «чумы»! Вот именно! И каждый норовит ткнуть тебя носом в это
дерьмо, поучить, как правильно бороться со всеми этими экстремистами.
А если, упаси боже, мы провороним что-нибудь! Ах, такой хай поднимется!
Газеты просто тошно в руки брать! Их всегда тошно в руки брать,
поносят там нас или нет – всегда! Учат-учат-учат! Всегда! Де,
самое главное – это вычислить, кто даёт им – красным, коричневым,
зелёным – деньги. Да! Откуда у них средства содержать домены первого
уровня, как они могут вот так запросто печатать вагоны листовок,
откуда у них средства на амуницию, на организацию митингов и т.
д. и т. п.? Ну, то, что средства приходят от известного олигарха,
это им известно, а от нас они требуют доказать это. А пока мы
будем доказывать, они будут взахлёб писать и об этом олигархе,
и обо всех этих радикалах-экстремистах. Красных-коричневых-зелёных!

Вот именно! Олигархи банкуют, экстремисты шевелятся, журналисты
пишут о них, мы гоняемся за теми и другими – да, и за журналюгами
в том числе, – в общем, все при деле, все довольны друг другом.
Жизнь кипит и бурлит! Ату их, ату!

На самом деле Системе нужны все эти радикалы-экстремисты-похуисты.
Да! Это взаимно! Они дают ей возможность держать всех в узде!
Обыкновенных людей, я имею в виду. Как же, как же! Чуть что, сразу
в крик: посмотрите, что делается! А-я-яй! Будьте осторожны! Будьте
бдительны! Фашизм! Завтра задымят крематории! Коммунизм! Завтра
заработают гулаги! Будьте ещё бдительнее! Они всегда так! Всегда!
Тьфу! Фашизм? Что такое фашизм? Раскидают несколько сотен листовок,
издадут пару журналов и грохнут тройку-другую гастарбайтеров или
иностранных студентов. Это, что, действительно какая-то угроза
Системе? Не смеши меня! Коммунизм? Большевизм? Вот эти прыщавые
панки сокрушат Систему? И установят новый порядок? Не смеши меня,
пожалуйста, у меня сегодня что-то с животом, и мне больно смеяться.
Очень больно.

***

Сижу в кафешке, где обычно встречаюсь с одним моим весьма ценным
клиентом. Т. е. осведомителем. Но сегодня у меня не приёмный день.
Его здесь не будет – и слава богу. Сам не знаю, зачем припёрся
сюда. Место это мне не нравится, совершенно не нравится. Меня
тошнит от него. Но я всё равно пришёл сюда. В эту ненавистную
забегаловку, отделанную по евростандарту. О, всё чики-паки! Сижу
с чашечкой кофе. Культурно. И газету читаю не менее ненавистную,
чем эта кофейня. Да, это и есть моя жизнь: работу – ненавижу,
кафешку – ненавижу, газету – ненавижу, тем не менее сижу здесь
с этой газетой и думаю о работе. Да!

Ну, чем вы меня сегодня порадуете? Ага, вот – ещё один. Ишь ты,
сотрудник РАН, как же, как же. И что ты там вякаешь, пердун старый?
Ух, Смирнова-Осташвили вспомнил, охренеть можно! Мол, с тех пор
– аж с 1990 года! – националистов больше не сажают! Нет сил моих
больше! Слеп, как интеллигент! Да, как и положено интеллигенту!
Да кому они нужны, эти националисты?! Хотя бы посмотрел, что они
делают! Я это не устану повторять! Ничего они не делают! Да! Что
там одна таджичка, забитая до смерти! Что с того? Что с того!
Что с того! Через ***скую таможню два центнера героина провафлили!
Да! Аккуратно расфасованный в полиэтиленовые мешочки по одному
килограмму героин провафлили! Да! Двадцать миллионов баксов провафлили!
Да! Вот именно! Дали кому надо на лапу – и всё шито-крыто! Кто-то
отвернулся, кто-то закрыл глаза, кто-то зевнул, кто-то посрать
отошёл, кто-то девушке по мобиле позвонил – и прошла машина, в
обшивке кузова которой покоилось два центнера героина! Откуда
я это знаю? Откуда? От верблюда! Да! А что, я могу с этим что-то
поделать? Я могу бороться с этим? Могу?! Нет! Ни хрена я не могу!
Ничего! Я – ничто! Я… Они мне скажут – у тебя есть своя работа,
ей и занимайся! Вот! Потому что им тоже дали на лапу!

Да далась этому рановцу таджикская девочка! РАН-СРАН! Она б и
так подохла в таборе своём сраном, её б через пару лет папаша
родной продал куда надо – и всё! А два центнера героина – ты вообще
понимаешь, что это такое?! Все эти сраные фашистские газетёнки
и журнальчики, да и левацкие сюда же в одну кучу – лужа ослиной
мочи по сравнению с этими двумястами килограммами героина! На
двадцать миллионов баксов их всех с потрохами можно купить и перекупить!
И ещё останется! Ты вообще представляешь, что такое эти два центнера
героина?!! Ты представляешь?!!! Двести мешочков по килограмму
каждый! Двести тысяч граммов героина! Ты представляешь?! Это от
двух до четырёх миллионов доз!!! А если разбавить, то и все десять!!!
Десять миллионов доз!!! Десять миллионов доз!!! Десять миллионов
доз!!! А! А то и больше! Ты! Представляешь?!!! А?!!! Какие там
фашисты! Какие анархисты! Куда ты смотришь?! Куда?!!! Человек,
больной раком, он будет давить на себе вшей, – разумеется! – но
что там эти гниды, когда он изнутри в труху превращается?! Ха-ха!
Героин убьёт тебя вместе с твоей сраной РАН быстрее любого фашиста!
Да! Посмотри-ка на него! Фашистов он ищет! Ха-ха! Двести килограммов
героина – вот настоящий фашизм!!!

Я поделился с тобой некоторыми своими сверхценными идеями. Наблюдениями.
Может, ты их знаешь. Да, конечно, ты их знаешь. Но мне было приятно
напомнить их тебе. Да, я, наверное, излишне эмоционален. Истерично
эмоционален. Но ты б на моём месте ещё не так запел. Я слишком
много знаю, я слишком хорошо знаю реальность – не ту, которую
подают в газетах, не ту, которою продают в газетах. Эх, глаза
б мои не смотрели! А, что это? О! Вот, пожалуйста! Да, они всё-таки
написали! Ну, молодцы! Вот что сообщает пресс-служба прокуратуры
города ***: следователь федеральной службы по контролю за оборотом
наркотиков по *** схвачен при получении взятки в размере ста двадцати
тысяч рублей за прекращение уголовного преследования в отношении
подозреваемого! За-ме-ча-тель-но! Мало того! Этот следюга также
передал подозреваемому – по уголовному делу о распространении
наркотиков!!! – более шестисот граммов героина!!! – для последующей
реализации!!! А? Так это в газете только единичный случай! А в
реальности! А сколько не поймано! Представляешь? Два центнера
героина! Ещё два центнера героина! И ещё два центнера героина!
Две тонны героина! Двести тонн героина!!!

Нет, я не выдержу!!!

А девочка красивая была. Таджичка-то. Жениться тебе надо, вот что.

Продолжение следует.