Проза

Бывает же такое! Похожий на недоноска, бледный, очкастый студентик
влюбился в девицу с глянцевой внешностью. Запав на
блистательную однокурсницу, убогий паренек потерял покой, а девушка,
как водится, не замечала страдальца в упор.

Когда однажды, во время занятий по английскому языку им выпало
озвучить диалог мистера Смита и миссис Браун, она даже не
удосужилась поинтересоваться, чей это тихий голос отвечает на ее
казенные вопросы. Девица разговаривала, по сути, с пустотой.

Они оба только-только поступили в институт, и оба захлебывались
новыми, незнакомыми ощущениями. Только для нее эти ощущения были
приподнято-возвышенные, а для него –
воспаленно-болезненные. Звали их Оля и Витя.

Как-то раз заболевший староста попросил Витю собрать деньги на
проездные билеты, предоставив чудовищу возможность «засветиться»
перед красавицей.

– Это…типа… деньги на проездной давай, – прогундосил очкарик.

Оля подняла глаза от конспекта. Перед ней стояло невразумительное
чмо в отстойном детском свитере и, глядя в пол, чего-то
теребило в карманах. От него пахло школьной столовой.

Оля молча вытащила из бумажника деньги и протянула их немощи в штанах.

– Ты поедешь летом в студенческий лагерь? – задал Витя заранее
подготовленный вопрос. Он постарался произнести его как можно
развязней, но голос некстати дрогнул.

– Че-го-оо??? – сморщилась Оля. – Тебе чего надо?

– Да так, ничего… – мгновенно отступил Витя. – Просто спросил.

После этого разговора он не подходил к ней месяц, пока им не
пришлось все-таки случайно познакомиться.

Как-то перед самым Новым годом первый курс возвращался с занятий.
Было темно. Шли, естественно, кучкой. Витя беседовал со своим
приятелем,»ботаником», о чудесах новой компьютерной игры.
Оля тоже находилась среди сокурсников. Она обособленно шла
неподалеку от Вити и молчала. Ее никогда не интересовали
желторотые одногруппники. Кроме того, Оля была явно не в духе: всё
мяла перчатку и озиралась, хмурясь, по сторонам, будто
высматривала кого-то. Обычно она всегда возвращалась из
института со своим «лосем»-пятикурсником под ручку. Но в тот вечер
ее кавалер отсутствовал.

Когда компания подошла к обледенелой дорожке, Оля вдруг схватила
Витю за локоть и сказала:

– Ну-ка, дай я за тебя подержусь.

От неожиданной просьбы Витя потерял дар речи. Он запнулся на
полуслове, не договорив, что убить летающего крокодила из новой
«трехмерки» возможно лишь огнеметом. Изумленный «ботаник» тут
же быстрым шагом ушел прочь.

Тонкая Олина кисть оплелась вокруг Витиного локтя и очкарик
почувствовал знакомую нервную сухость во рту. « Как перед
вступительным сочинением,» – подумал он.

Возможно, Витя потерял равновесие из-за жуткого волнения, а может
быть из-за непривычки ходить с девушкой под руку, да еще по
гололеду, но упал он лихо, как в кино. Сперва Витины ноги
быстро засеменили по ледяной поверхности, потом он изогнулся
дугой и, крепко уцепившись за Олин рукав, совершил витиеватый
акробатический пируэт.

Хрупкая Оля пронзительно заверещала и попыталась освободиться от
неуклюжего помощника. Но Витя вцепился в нее мертвой хваткой и,
падая, завалил Олю таким образом, что она оказалась точно
под ним.

Однокурсники быстро окружили место происшествия. Остолбеневший Витя
глядел на них и на поверженную девушку сквозь сетку разбитых
очков. На левой стороне Олиного лица кровавили две
неглубокие ссадины. Витя вскочил на ноги и зачем-то кинулся за
Олиной шапкой.

– Ну, чего смотрите? – крикнула Оля, рыдая. – Дайте руку хоть!

Два парня подхватили Олю подмышки и помогли доковылять до ближайшей
скамеечки. Витя заметил, что, кроме лица, у нее еще разбиты
коленки.

Тяжко охнув, Оля опустилась на лавку и зарыдала. Витя с идиотским
видом попросил у нее прощения.

– Чего! – взвизгнула Оля. – А не пошел бы ты куда подальше, урод!

И вы все тоже катитесь к чертовой матери! Я и без вас до дома
доберусь! Слышите, не стойте над душой! Ну! Валите отсюда!

Ее крикливый голосок звучал совсем по-детски.

– Пойдем, пойдем, – потянул Витю ботаник, – она же припадочная. Лучше ее

не трогать. Еще треснет.

– Как же мы ее оставим? – насторожился Витя. – Может, у нее сотрясение?

– Ничего, – обнадежил ботаник, – посидит чуток. И тачку поймает.

Она не пропадет. Будь спокоен.

Витя неохотно побрел за однокурсниками, слушая вслед горькие Олины всхлипы.

Ему, живущему неподалеку от института, не надо было идти вместе со
всеми к метро, а потому, достигнув развилки, Витя попрощался
с приятелями и повернул к дому. Когда однокурсники скрылись
из виду, Витя обнаружил, что держит в руке смятую Олину
шапочку. Он повернулся и быстро зашагал обратно, в сторону
института.

Оля все еще сидела там, где ее оставили. Она уже не плакала.
Красивое лицо девушки, освященное бледным фонарным светом, выражало
полнейшую отстраненность.

– Я, это, шапку тебе принес, – промямлил Витя.

Оля, не поворачиваясь, взяла шапку и скомкала ее в руках.

– Ты… это … прости… – еще раз извинился Витя. – Я не хотел.

Оля нехотя повернулась.

– Курить есть?

– Нет… – растерялся Витя. – Но можно купить.

Оля махнула рукой.

– Не надо.

Некоторое время сидели молча.

– Слушай! – неожиданно встрепенулся Витя. – Я тут рядом живу. Может,
зайдем? Ведь у тебя кровь идет. А у меня мама – медсестра.

Оля ухмыльнулась.

– А она тебя не заругает, зайчик?

– Что ты! – Витя не уловил сарказма. – Моя мама добрая.

Оля подняла комок снега и приложила его к ссадине.

– Ну, пойдем… мне все равно.

Появление в доме красивой женщины со слегка нагловатыми глазами и
разбитым лицом повергло Витину маму в глубокое замешательство,
которое, впрочем, внешне никак не проявилось. Она умела
держать себя в руках.

– Это – Оля. Мой институтский товарищ, – представил сын гостью и,

опустив глаза, добавил, – ей надо оказать медицинскую помощь.

– Господи! – всплеснула руками мама. – Что случилось! Ну

проходите, проходите же, Оля, в комнату. Обувь не снимайте. Я сейчас все сделаю.

«Институтский товарищ» огляделся по сторонам и с еле заметной
усмешечкой плюхнулся на огромное, единственное в квартире кресло.
В комнате работал телевизор. Показывали любовный сериал.

– Так, ну-ка, посмотрим, – Витина мама заботливо склонилась над
лицом пострадавшей.

Красота сыновней приятельницы обожгла женщину до костей.

– Ну-ка, ну-ка…ничего страшного. Подумаешь, слегка кожа содралась… –

улыбнулась мама, а про себя подумала: «Не было печали… Вот принесла
нелегкая…И что у нее с моим лопушком может быть общего?».

– С-сс-сс, – прошипела Оля и, сморщившись от боли, дернула голову.

– Тихо, тихо…рану надо обработать, а то воспаление будет!

«И духи какие у нее пахучие, как у королевы, – продолжала
накручивать себя мама. – Ишь!».

Потом, разумеется, пили чай. Оля сидела с налепленными на скуле и
подбородке пластырями. Но даже эти «украшения» не смогли ее
обезобразить. Говорила исключительно мама. Про свою работу.
Она была не простой медсестрой, а операционной. Потому
рассказать было о чем. Но Оля и Витя ее не слушали. Каждый думал о
своем. Витя мучительно соображал, как бы ему произвести на
гостью лучшее впечатление, чтобы их отношения не
прекратились, не успев начаться. Оля же проклинала ушедшего от нее
пятикурсника.

После чая Витя пригласил гостью в комнату. Мама осталась на кухне.
Не зная, чем себя унять, она принялась подметать, хотя пол
был идеально чистым. А Витя тем временем взялся развлекать
девушку. Первый раз в жизни.

– Это мне три годика, – кивнул он на фотографию, висевшую около двери.

Оля взглянула на портрет заплаканного ребенка, с болезненными
кругами под глазами.

– А что там, в книжном шкафу? – спросила Оля.

– Это мои поделки! – Витя засиял от радости: наконец-то гостья
чем-то заинтересовалась. – Вот Ан-25, вот – Як-40, вот–
автомобиль «Руссо-Балт»… А это… – Витя с гордостью снял свое главное
сокровище. – Первый русский военный парусник «Орел»! Смотри!

Витя бережно поднес модель к Оле.

– Целый месяц клеил.

Затем принялись за фотографии.

«Что я здесь делаю, – думала Оля, разглядывая пожелтевшие карточки,
– бред какой-то…».

– Смотри, это – моя бабушка и ее родная сестра, тетя Рая. Снимок
сделан в 34 году, в Бердянске, а это – двоюродный дядя со своим
фронтовым другом под Кёнигсбергом, а это – моя мама на
первенстве по волейболу…

Несмотря, на всю нелепость происходящего, Оле не очень хотелось
уходить. Этот лох отвлекал ее от неприятных мыслей гораздо
лучше, чем подружка, которой она привыкла плакаться в подол.
Кроме того, убаюкивающее бормотание застенчивого очкарика
успокаивало нервы.

Пролистав все фотоальбомы, перешли к разглядыванию Витиных детских
каракуль и рож. Его младенческое творчество выглядело
невразумительно – сплошная каша. Лишь на одном листочке было
изображено вполне внятное существо – коричневый овал на семи
ногах.

– Что это? – оживилась Оля.

Витя стушевался и перевернул листок вниз изображением.

– Да так, ничего…

– Погоди! – Оля вытянула из-под его ладони рисунок. – Интересно, интересно…

– Да, ерунда это. Так…детские фантазии, – махнул рукой Витя и опустил глаза.

– Ты мне зубы не заговаривай! – полушутливо, полусерьезно
потребовала Оля. – Говори, кто это?

– Топтыш, – чуть слышно ответил Витя.

– Кто? Кто? – хохотнула Оля.

– Топтыш, – повторил Витя, – понимаешь, когда я был маленький, мне
казалось, что он живет в моей комнате и, куда бы я не пошел,
Топтыш всегда со мной.

– Все понятно, – деловито заключила гостья, – у тебя никогда не было
друзей. Это – нормально. Обычное дело.

Оля, как и все в ее компании, считала, что отлично разбирается в людях.

– Интересно было бы взглянуть на него, – шутливо добавила она.

– Правда! – обрадовался Витя. – Мне тоже!

«Вот смурной! – подумала Оля, – и откуда только такие берутся!».

В комнату вошла мама:

– Какая же я растяпа! Вы же после института, а я вас даже не
покормила как следует. Ну-ка пойдем! У меня борщ горячий.

– Мама! – предупреждающе нахмурился Витя. – Ну что ты, как всегда!

– А что такого? Вы весь день не ели, а у тебя гастрит, между прочим. Давай,

давай, лопушок, не упрямься.

«Лопушок,» – ухмыльнулась про себя Оля.

– Мама! – сердито повторил Витя.

– Да пойдем же, – поднялась с кресла гостья, – чего ты маму не слушаешься?!

Сели за стол. Мама наполнила борщом глубокие тарелки и вынула из
кастрюли дымящийся кусок говядины. Положив мясо на доску,
принялась отрезать от него красноватые куски.

– Нож тупой, – бормотала мама, кромсая отварную плоть, – поточить некому.

Витя и Оля молча наблюдали за движениями женщины. Обоим было как-то неловко.

Конечно, после всего случившегося Витя заснул не сразу. Все вертелся
с боку на бок. Маме тоже не спалось. Из-за дефицита
квадратных метров мать и сын ночевали в одной комнате. Они лежали с
открытыми глазами, слушая тихий стук настенных часов и гул
соседского телевизора.

– Мама! Ты спишь?

Женщина откликнулась нарочито недовольным, заспанным голосом:

– Ну, чего еще?

– А откуда взялся Топтыш?

– Ты разве сам не помнишь?

– Не-а.

– Это тетя Лёля из Саратова его выдумала, когда тебе четыре годика
было. Как-то мы гостили у нее. А ты вдруг заболел. Серьезно
заболел. Воспаление легких. Да…Врачи говорили, что дело
плохо. А у тебя бред, жар. Все плачешь, кричишь. А тетя Лёля к
тебе подходит и говорит: «Сегодня к нам Топтыш придет и будет
сказки тебе рассказывать. Он большой и мохнатый, как
медведь. У него много ног, а головы вообще нет. Поэтому смотрит
Топтыш прямо из туловища». А дальше уж и не помню, чего она
понарассказывала, сказочница наша, Царство ей Небесное. Но ты
заснул. Бред прекратился. Лоб вспотел. Одним словом, кризис
прошел.

И вот потом, стоило тебе заболеть, а болел ты, сам знаешь, часто,
сразу начинал Топтыша звать на помощь. И вообще подружились вы
с ним. А как началась школа, он куда-то сгинул. Вить, а ты
чего про него вспомнил? А?

– Да так, просто. Сам не знаю…

Проснулся Витя от ощущения, что его кто-то трясет за плечо.

– Ну, чего смотришь? – спросил Топтыш, – первый раз меня, что ли, видишь?

Отработанным движением Витя нацепил очки.

– Ты?...

– Ну, а кто же еще?

Голос Топтыша звучал, как бульканье овсяной каши в кастрюле.

«Разбудить, что ли маму, – подумал ошарашенный Витя и глянул на лежащую

женщину, как на единственную, последнюю свою защиту, – нет, пожалуй,
не стоит. У нее слабое сердце. Не выдержит».

– Так ты что, настоящий?

– Ну, а какой же, плюшевый, что ли?! Конечно, настоящий!

– Надо же! – Витя хлопнул себя по коленке. – Уму непостижимо! Где же
ты был все это время?

– Там-сям. Мало ли мест на земле?!

Витя зажмурился. Посидел некоторое время в слепых потемках, а потом
рывком разлепил веки – Топтыш никуда не исчез.

– Как ты жил тут без меня? – проурчал гость.

– Ну, как…как все…нормально…А разве тебя не выдумали?

– Все может быть. А я смотрю, ничего не изменилось. Обои те же,
игрушки еще остались, и дерево за окном такое же разлапистое.
Дерево-паук, кажется. Помнишь, как оно качалось на ветру, а
иногда даже скребло ветками по стеклам. Да и Луна, все такая
же, глазастая. Как-то ты рассказывал, что куда бы человек
ночью не шел, Луна всегда будет следовать за ним по пятам. Я
еще смеялся над тобой, говорил, что это ерунда. Луна – ведь
блин, висящий в небе. Обыкновенный блин. Как же он может
передвигаться. Но ты не соглашался и спорил. Маленький был
совсем. Смешной. Выдумывал все. А над тобой смеялись. Помнишь?

Витя кивнул сонной головой.

– О, проигрыватель! – обрадовался Топтыш.– Давай пластинки слушать!
Люблю я сказки!

– Ты что? – зевая, протянул Витя. – Ночь на дворе. Какие сказки…
Маму разбудим…Но все-таки, откуда ты взялся? Как все
непонятно…Ведь это невозможно.

– Да, я всегда с тобой был, не понимаешь, что ли? Мы ведь никогда не
разлучались. Без меня ты был бы пустышкой. В каждом
человеке есть кто-то внутри. Только не все об этом знают. Этот
кто-то может сделаться невидимыми, но никогда не исчезает.

Потому что если человек опустеет изнутри, тогда…

Под бормотание Топтыша комната плавно затянулась дремотной паутиной,
а потом поплыла, поплыла в цветных потоках и незаметно
растворилась.

– Да ты не волнуйся, – говорил за завтраком ночной гость, – я к тебе
ненадолго. Мне перезимовать негде. Пустишь? Я под диваном
буду жить. Меня никто не увидит.

– Да я и не волнуюсь. Только сделай так, чтобы тебя мама не
заметила. Она этого не переживет.

– Будь спокоен.

Собираясь в институт, уже в прихожей Витя вдруг замер и неожиданно спросил:

– Слушай, ты мне друг или нет?

– Конечно, друг! – ответил Топтыш.

– Тогда я хочу попросить тебя о маленьком одолжении.

– Ну?

– Можно я тебя одному человеку покажу?

Топтыш испуганно дернулся.

– Какому еще человеку?

– Да есть одна. Нормальная девчонка, в принципе. Немного, правда,
заносчивая. Но

это – мелочи. Короче, нравится она мне, понимаешь? Хочется
чем-нибудь удивить. А чем? Ты – самое удивительное, что есть у меня.

– Не… – Топтыш попятился от Вити. – Ни за что.

– Не бойся. Она не злая. Не обидит.

– Как же, как же…знаю я их всех.

– Ну, пожалуйста! Ну, Топ!

– А она меня сама-то не испугается? – тихо спросил Топтыш, выбираясь из укрытия.

– Что ты! Разве тебя можно испугаться?

– Ну, ладно, – вздохнул Топтыш, – давай.

Некоторое время освобожденный от “физры” Витя наблюдал за
скользящими на лыжах одногруппниками. Они тренировались в парке,
неподалеку от института. Знакомая Олина шапочка то появлялась, то
исчезала в скоплении лыжников. Витя, волоча на своей спине
гигантский рюкзак, подошел поближе к лыжне и спрятался за
широким дубом.

– Оля! – тихо позвал он, когда девушка приблизилась к укрытию. – Я принес

его!

Оля остановилась и настороженно огляделась по сторонам.

– А, это ты, – сказала она, заметив высунувшееся из-за дерева
бледное личико Вити, – ну, чего тебе?!

– Я принес его.

– Кого?

– Топтыша.

Оля сошла с лыжни и подъехала к Вите.

Ты чего рехнулся? Какого Топтыша?

– Моего. Ты же сказала, что хочешь посмотреть на него.

– А-а-а… Ну-ну. Давай показывай.

Ей стало немного весело.

– Сейчас, – Витя принялся суетливо развязывать рюкзак, – сейчас.

Смотри!

Из мешка на ослепительно-белый снег вывалилось бурое лохматое
создание о семи ногах и съежилось в комок.

Побледнев, Оля скользнула назад, но тупые концы лыж врезались в сугроб.

– Ты, что, одурел совсем?! Убери это немедленно!

Девушка с трудом развернулась и, быстро работая руками-ногами, унеслась вглубь

парка.

Вот видишь, – сказал Топтыш. – Я же предупреждал…

– Молчи уж, – недовольно огрызнулся Витя, – из-за тебя все. Что
теперь делать? Она ведь после этого меня за километр обходить
будет. Ладно, пошли домой!

– Слушай! А на что она нам сдалась?! – спросил Топтыш. – Тоже мне фифа!

– А ты-то кто?! – рассердился Витя. – Образина несчастная!

Ничего не ответив, Топтыш шмыгнул в рюкзак и замер.

«Вот всё и кончилось, – печально подумал Витя, – да по-другому и
быть не могло».

Однако на самом деле ничего еще не кончилось. После занятий Оля сама
подошла к нему и предложила выпить кофе. Они спустились в
институтский буфет и уселись за дальний столик. В колонках,
подвешенных под потолком, звучала монотонная, ухающая музыка.
Сидящие за соседними столиками студенты громко
разговаривали, пили пиво и безостановочно курили – одну сигарету за
другой. Казалось, им не было никакого дела ни до Оли, ни до
Вити, но на самом деле многие из них внимательно следили за
странной парой.

– Я все поняла, – уверенно заявила Оля, – да, я все поняла. Я
поняла, в чем причина твоих проблем.

– А что за проблемы?

– Ну…как тебе сказать…ну, ты какой-то никудышный, сам не понимаешь,
что ль?!

– Да. Я такой, – уныло согласился Витя и принялся протирать очки.

– Ну, вот. А знаешь почему?! Этот твой чертов Топтыш во всем
виноват! Пойми ты – хватит с ним нянькаться! Ты же взрослый
человек, а ведешь себя, как дитя. Гони всех этих Топтышей к
чертовой матери! Всё, детство кончилось! Мы уже большие,
понимаешь?!

– Понимаю… – чуть слышно ответил Витя.

– Вот и хорошо. Прогони его, и все будет ok.

Оля прижала пальцы к вискам и, глядя в чашку, тихо заплакала.

– Как мне все осточертело, – всхлипнула она. – И ты еще со своим
Топтышом дурацким! Хоть бы кто-нибудь меня попытался понять,
хоть капельку! Вот тебе, чего тебе от меня надо? Что ты прилип
ко мне?

Витя растерянно заерзал на стуле.

– Все глупо! – вдруг вскрикнула Оля и нарочито громко, специально,
чтобы все вокруг слышали, добавила:

– Кругом одни идиоты. Полудурки одинаковые. Ничего не знают и не
соображают. Только болтать умеют. А ты вообще – кретин, видеть
тебя не могу.

Оля встала из-за стола и решительно направилась к выходу.

Когда Витя пришел домой, Топтыш, ленно развалясь в широком кресле,
читал книгу «Карлик Нос». Как он это делал, при полном
отсутствии головы, а, следовательно, и глаз, было совершенно
непонятно. Но Топтыш читал, и читал, по всей видимости,
увлеченно.

– Привет, – поздоровался Витя.

– Здравствуй, – ответил Топтыш, – вот так история: мальчика
заколдовала одна старуха и продержала его взаперти много лет, а
когда он вышел из ее дома, то оказался карликом с длинным носом.
Но потом…

– Слушай, – перебил Вития, – эта история всем известна. Я хочу
сказать тебе важную вещь: конечно, мне приятно, что ты появился
но… как бы тебе сказать…. – Витя не мог подыскать нужных
слов. – Это самое…типа, нам лучше расстаться.

– Как?! – изумился Топтыш, выронив книгу из лап. – Как?

– Ну, понимаешь, – Витя почесал затылок. – Я уже большой. Видишь –
студент. Мне девушка нравиться, а я такой нескладный. Она
говорит, что это все из-за тебя.

– Да, да… понимаю… -– Топтыш спрыгнул с кресла и заметался по
комнате. – Но мне бы только перезимовать. Мое зимовье дорожные
строители бетоном укатали. А весной я уйду навсегда. И больше
ты меня никогда, никогда не увидишь. Честное слово. А я бы
здесь, как-нибудь, под диваном…

– Нет, – Витя отвернулся от Топтыша, – ты уж прости, никак не могу.
Правда, не обижайся. Я уже вырос. Взрослый я.

– Ну, ладно… – вздохнул Топтыш. – Но, может быть, еще одну ночку? А?

– Нет!– первый раз в жизни озлобленно рявкнул Витя и топнул ногой.

Топтыш испуганно выскочил из квартиры. Дверь захлопнулась. Потом
Витя долго и мучительно боролся сам с собой, слушая, как его
приятель топчется на лестничной клетке.

«Может, его вернуть? – всхлипывал один голос. – Жалко ведь?».

«Нет! – жестко возражал второй. – Нет! Все кончено! Поздно! Детство
прошло! Даже не думай! Все!».

В конце концов Топтыш исчез. Витя послушал его удаляющиеся,
шлепающие по лестнице шаги и рухнул на кровать.

В ту ночь ему первый раз в жизни ничего не снилось. То есть
абсолютно ничего. Какое-то сплошное черное бесконечное пятно.

Проснувшись, он увидел, что все изменилось. Мама, мывшая на кухне
посуду, показалась ему самой обычной, ничем не отличающейся от
своих ровесниц стареющей женщиной. Витя даже удивился, как
он раньше не видел ее настоящее лицо.

«Зачем она рядом? – недовольно подумал он. – Чего она привязалась.
Пора бы уже понять, что я теперь сам по себе. Сделала дело –
гуляй смело».

– Витюш, иди завтракать, – улыбнулась мама, – остывает.

Каша, хлеб, вареное яйцо и сыр показались ему совершенно
безвкусными. Но он молча, без отвращения и без удовольствия, проглотил
все, что перед ним стояло.

– Ты сегодня какой-то странный, – заметила мама.

– Нормальный, – коротко ответил сын.

Женщина настороженно посмотрела на него.

– Ты не болен?

– Все в порядке.

Спрашивать вроде больше было не о чем, и завтрак закончился в
гробовом молчании. Также, не говоря ни слова, Витя собрался и
тенью улизнул за дверь, чуть слышно бросив: «Пока».

В институте он увидел обычную картину: студенты серой массой
слонялись по этажам и коридорам, с тубусами, папками и портфелями.
Все они были похожими один на другого, и Витя чувствовал,
что в головах у них то же самое, что и у него. Он был одним из
них, не более. По дороге к своей аудитории Витя заметил
большую компанию, столпившуюся около окошка. Он подошел
поближе.

Незнакомый студент, длинноволосый парень, сидел на подоконнике и пел
песню. Вокруг него стояли слушатели, человек пятнадцать и
ритмично кивали головами. Гитарист тоже качался из стороны в
сторону, вкладываясь в каждое слово. Он пел что-то для Вити
непонятное, странное, но очень важное для всех остальных.
Одна из девушек, слушавших его, прижала к верхней губе платок
и смотрела на певца влажными розовыми влажными глазами.

В конце песни, когда парень запел совсем тихо, и многие из
слушателей затаили дыхание, чтобы не пропустить самые главные слова,
Витя вдруг громко и холодно расхохотался. Он не мог больше
спокойно смотреть и слушать это нелепое, глупое и
бессмысленное представление. Резко на полуслове прервав свою песню,
гитарист с недоумением и ужасом посмотрел на хохотуна. Витя же
залился еще сильнее. Публика повернула головы.

– Слушай ты! – прошипел с побелевшим от ярости лицом стоявший в
кружке здоровый студент. – Тварь очкастая. Я тебе сейчас пасть
порву.

Витя замолчал и хмуро вцепился в здоровяка своим колючим взглядом.

– Да не связывайся с ним, – хлопнул по плечу крепкого парня один из
слушателей, – козлов-то много, на всех жизни не хватит.

Гитарист соскочил с подоконника и унесся в аудиторию, а слушатели
разошлись кто куда.

В перерыве, после второй пары, он увидел Олю. Девушка подошла к нему сама.

– Привет! – сказала она. – Куда пропал?

Ее голос стал другим, растерянным и слабым.

– А…привет, – ответил Витя, – никуда не пропал.

– А я… вот, тебя хотела пригласить в гости. Я же у тебя в гостях
была. Теперь ты ко мне приходи. С мамой моей познакомишься.

– Зачем?

– Как зачем, – Оля пожала плечами, – посидим, поболтаем, фильм посмотрим.

Витя внимательно взглянул на нее и увидел перед собой ничем не
примечательную девчонку, одну из тысячи. Разве что немного
красивее других, но в целом такую же, как все.

– Я подумаю.

– Что??? – Олины глаза свирепо засверкали.– Да пошел ты! Лопушок
хренов! Нужен ты мне больно, очкарик!

Витя повернулся и спокойно зашагал на лекцию.

– Подожди! – Оля цепко ухватилась за его плечо. – Да подожди ты! Не
уходи. Пойдем со мной, я тебе что скажу.

– Зачем?

– Пошли, узнаешь.

Они оказались в крохотной аудитории. Оля заперла дверь.

– Садись сюда, – указала девушка на один из стульев, – послушай!
Ну…как тебе сказать…ну…ты мне нравишься…

Оля опустила голову и замолчала. Витя посмотрел на часы и понял, что
опаздывает на лекцию.

– Может, чуть попозже поговорим, – предложил он.

Но Оля его не услышала.

– Понимаешь, ты не такой, как все…ты интересный. С тобой как-то
хорошо…не так, как со всеми. И Топтыш твой…

Топтыш – выдумка, – отрезал Витя.

– Пускай. Но он такой забавный. Обними меня…

– Зачем?

– Ты боишься?

– Не боюсь. Просто не вовремя. Лекция уже началась.

Витя поднялся и направился к выходу из аудитории.

– Но…когда?

– Когда-нибудь. Увидимся. Созвонимся.

Витя понимал, что никаких причин звонить Оле у него не будет, и
ответил так, чтобы побыстрее попасть на лекцию. Приближалась
первая сессия.

сентябрь 2002 – декабрь 2004