Литературная критика

За Границей №11

Фредерик Виту

Фредерик Виту – романист, эссеист, ведущий обозреватель
влиятельного парижского еженедельника «Нувель обсерватер», член
Французской академии, автор многочисленных теле- и киносценариев.
Написанная им в 1988 году биография Луи-Фердинда Селина была удостоена
сразу двух престижных премий: Фемина и Гонкуровской. Но, пожалуй,
настоящую известность принесла Фредерику Виту совсем небольшая
книжечка, посвященная не самому Селину, а его коту Беберу, которая
так и называется: «Бебер, кот Луи-Фердинанда Селина». Вероятно,
это единственная биография двадцатого столетия, посвященная не
человеку, а животному.

Маруся Климова: В вашей книге про Бебера меня
уже давно занимала история о том, как Селин и его жена во время
скитаний в конце войны попытались оставить своего кота у бакалейщика
в Копенгагене, однако тот разбил окно и нашел своих хозяев в отеле
в другом районе города. Это правда или же вымысел? Сам Селин,
насколько я помню, об этом факте нигде не пишет…

Фредерик Виту: Я не могу вам с абсолютной уверенностью
подтвердить или же опровергнуть достоверность этой истории, поскольку
я сам не был ее свидетелем. Однако мне ее рассказала непосредственная
участница этих событий – вдова Селина, Люсетт Детуш. Селин умер
в 1961 году, и с ним, естественно, я знаком не был, так что Люсетт
– это, можно сказать, единственный оставшийся в живых свидетель.
Люсетт – очаровательная женщина, я очень ее люблю, но, конечно
же, необходимо чрезвычайно внимательно относиться к ее рассказам.
Она всегда с огромной нежностью говорит о Селине, но иногда путает
даты, имена, а порой и вовсе что-то забывает, подменяя факты собственными
фантазиями. Но что касается конкретно этого анекдота, то я не
думаю, что она его придумала – такое придумать очень сложно. Может
быть, она кое-что прибавила от себя, приукрасила... Но, в целом,
я склонен верить, что это правда. И потом, мне всегда очень нравилась
одна реплика из вестерна Джона Форда «Человек, который убил Либерти
Вэлэнса», где еще играли Джон Уэйн и Джим Стюарт: «Между правдой
и легендой всегда выбирайте легенду!» А эта история, на мой взгляд,
прекрасно иллюстрирует силу характера и самостоятельность этого
кота, который, благодаря Селину, стал одним из самых необыкновенных
и ярких героев современной французской литературы.

МК: Раз уж мы заговорили о Селине и тех далеких
годах, то я не могу не вспомнить, что в одном из последних своих
романов «Друг моего отца» вы затрагиваете крайне болезненную для
ваших соотечественников тему: я имею в виду так называемый французский
коллаборационизм времен Второй мировой войны. Более того, вы пытаетесь
взглянуть на события тех лет через призму судьбы своего отца,
который, если не ошибаюсь, был даже осужден на тюремное заключение
за сотрудничество с немецкими оккупационными властями, то есть
в определенном смысле разделил судьбу того же Селина. Все это,
безусловно, очень интересно и познавательно, однако, мне кажется,
многие на вашем месте предпочли бы обойти все эти факты молчанием…

ФВ: Во Франции, действительно, очень долго все, что
касалось четырех лет немецкой оккупации, а также политики маршала
Петэна, которая привела к поражению французов, было окутано завесой
молчания. Забавно, что я родился в августе 1944 года в небольшой
деревушке в центре Франции: за два часа до моего рождения немцы
покинули Францию, а через три часа после моего рождения во Францию
вошли американские войска. Мой отец во время оккупации был сотрудником
небольшой, но достаточно популярной в Париже газеты «Ле пти паризьен»,
которая тогда продолжала выходить под немецкой цензурой. И он,
как и девяносто процентов всех французов, искренне поддерживал
политику маршала Петэна, потому что считал ее единственно возможной
в той ситуации. Однако мой отец, в отличие от большинства французов,
не пытался усидеть сразу на двух стульях, то есть никогда не заявлял
о своей поддержке движения Сопротивления, возглавляемого Де Голлем,
и одновременно о своем одобрении политики Петэна. Как это ни странно,
но, оказывается, большинство французов искренне тогда думали,
что Де Голль и Петэн действуют сообща, дабы совместными усилиями
преодолеть этот кризис. Ну а мой отец был стопроцентным петэнистом,
и в этом заключалась его ошибка. Он считал, что Петэн сделал правильный
шаг, когда попросил перемирия, поскольку Франция была совершенно
раздавлена немецкими войсками. Сразу же после Освобождения его
арестовали, затем судили и вынесли достаточно суровый приговор,
так как в то время к интеллигентам, сотрудничавшим с немцами,
относились особенно отрицательно. Тем не менее, мой отец не был
очень известным человеком и, в отличие от Селина, не писал антисемитских
книг, которые, между прочим, в свое время имели достаточно большой
успех. Фактически, как мне потом стало ясно из его дела, с которым
я ознакомился, моего отца осудили за одну единственную фразу:
«Мы не должны допустить, чтобы русские победили. Большевизм –
это зло!». К несчастью, он произнес ее не совсем кстати: как раз
накануне того, как в Нормандии высадились союзники. Он сел в тюрьму
в 1944 году, а через три года его освободили, хотя приговорили
к двенадцати годам.

У моей матери было трое детей, и она была вынуждена много работать.
Она даже сдавала часть нашей квартиры, чтобы заработать хоть какие-то
деньги. Правда я тогда был еще очень мал и почти ничего не понимал.
Но вот мой старший брат хорошо помнит эти трудные годы. Матери
постоянно не было дома, поскольку она все время работала, а в
нашей квартире жили чужие люди. Когда мой отец вышел из тюрьмы,
ему пришлось практически все начинать с нуля: перебиваться случайными
заработками, устраивать пресс-конференции, заниматься пиаром.
В общем нам было очень тяжело. Я помню, что даже одежду нам отдавали
знакомые, а мне всегда давали только половину яблока, а не целое,
как это обычно бывает. Теперь такое невозможно себе представить,
особенно во Франции, где царит изобилие, порой даже чрезмерное.
Только не подумайте, что я стремлюсь предстать перед вами в виде
невинной жертвы, отнюдь. Я вовсе не хочу вызывать у вас жалость,
так как моя семья находилась, скорее, даже в привилегированном
положении. И моего отца приговорили к двенадцати годам каторжных
работ, а освободили уже после трех... Но он никогда не рассказывал
о времени, проведенном в тюрьме. В нашей семье вообще об этом
никогда не говорили. Однако я уже давно хотел обо всем этом рассказать:
описать храбрость и героизм одних людей, а также трусость и подлость
других, все эти непримиримые противоречия. Ведь во Франции после
того, как оккупация закончилась, даже кое-где вспыхивала гражданская
война.

Вот так у меня и созрел замысел рассказать о своих запутанных
отношениях с отцом, прибегнув к помощи персонажа, который и на
самом деле существовал, то есть друга моего отца. Человек это
не совсем обычный, прирожденный авантюрист. Он был любовником
Жюльет Греко, менеджером одной из величайших французских певиц
Далиды – короче говоря, он совсем не походил на моего отца, добропорядочного
буржуа. Кстати, это человек до сих пор жив и я довольно часто
его встречаю. Правда он был не просто коллаборационистом-журналистом,
как мой отец, а пошел гораздо дальше: в самом конце войны он записался
в немецкую армию. В 1944 году он заявил: «Главный наш враг – это
большевизм, и я хочу участвовать в последней битве с большевиками!»
Немцы уже собирали свои чемоданы и покидали Париж, а он пришел
к ним и сказал: «Я хочу помогать вам бороться с русскими.» И его
отправили на фронт, куда-то в Восточную Пруссию… Вскоре он, естественно,
очутился в тюрьме вместе с моим отцом… Однако, пока мой отец был
жив, я не мог обо всем этом говорить, так как боялся его как-то
задеть или ранить. Мне хотелось, чтобы он мог спокойно дожить
свои дни. Вот почему я написал эту книгу только сейчас.

МК: То есть, именно эта невозможность рассказать
о своем отце и побудила вас в свое время взяться за написание
биографии Селина, который также был французским интеллектуалом,
осужденным за сотрудничество с немцами?

ФВ: Это очень интересный ход мысли… Однако сперва мне
хотелось бы подчеркнуть: многие писатели пишут книги, в которых
осуждают своих родителей, обвиняют их во всевозможных грехах,
обозначая таким образом полный разрыв с ними, однако в мои намерения
ничего подобного не входило. Какое право я имею судить кого бы
то ни было, если сам точно не знаю, какую позицию я бы занял в
то время: стал бы я героем Сопротивления, или же коллаборационистом,
а может, просто бы выжидал, ничего не предпринимая, подобно большинству.
Некоторые мои друзья написали о своих родителях с большой неприязнью.
Например, Доминик Фернандес, которого я очень люблю, написал чрезвычайно
жесткую книгу о своем отце Рамоне Фернандесе, который, как известно,
был одним из ведущих интеллектуалов франко-немецкого коллаборационизма.
Однако я ничего такого делать не собирался!

Ну, а что касается моего интереса к Селину: вы правы, я начал
им заниматься именно из-за моего отца. Хотя это далеко не единственная
причина. И обратите внимание, когда я учился в университете –а
это было через шесть лет после его смерти – этот писатель фактически
был под запретом. Так что, я первый решился написать о нем диссертацию.
О, это великий писатель, и теперь это все признают, но тогда это
было далеко не так очевидно… И я убежден, что это единственный
писатель, вобравший в себя весь 20 век. То есть, чтобы понять
20 век во всех его измерениях – идеологическом, социальном, экономическом,
и других – думаю, лучшего свидетеля, чем Селин не найти, ибо,
увы, но это лучший писатель 20 века! Поэтому я взялся за написание
его биографии еще и для того, чтобы лучше понять этот век и все
его заблуждения. И конечно же, мои биографические исследования
творчества Селина были, по сути, попыткой понять тот мир, в котором
жил мой отец.

Окончание следует.