Проза

Автобус появился в тот самый момент, когда, продрогнув на шальном
октябрьском ветру и устав тянуть шеи в сторону Якимовского, девчонки
собрались идти пешком. До большака. Шесть километров.

Поломки с рейсовым автобусом до Астафьева случались последнее
время так часто, что надеяться на него не приходилось. Водители
капризничали: то, не доезжая Астафьева, развернутся, то вообще
последний рейс отменят, и все из-за дороги, которая здесь не приведи
господи. Особенно весной и осенью. Трактора колесные вязнут, что
же про автобус говорить? Доехать до остановки – все равно, что
совершить подвиг. Но водитель «пазика», может по своей неопытности,
а может из-за упрямства, едва не садясь на задний мост, как раз
и пытался это сделать. И все же метров за десять, решив, что лучше
не рисковать, остановился, помигал фарами, давая понять, что дальше
ехать не собирается, и стал разворачиваться.

Боясь не успеть – мало ли дураков на свете: развернется и укатит
обратно, бывало и такое, девчонки полезли в грязь. Первой в вязкую,
засасывающую жижу вступила Света Березина. Мелкими шажками, удерживая
равновесие, она пробиралась к автобусу. Под ее короткими резиновыми
сапожками хлюпало и чавкало, но Света, стараясь не смотреть вниз,
шла все быстрее. Уже почти возле самого автобуса, обернувшись
на подруг, она столкнулась взглядом с Ирой Андрейченко, весело
подмигнула ей и чуть не растянулась, зацепившись ногой за какую-то
спрятавшуюся в грязи проволоку. В сапог набежала вода. Тяжелый
рюкзак врезался ремнями в плечи, но поправить его было никак:
в одной руке чемодан, в другой холщовая сумка с картошкой, будь
она проклята!

Ира тоже нагрузилась, как вьючная лошадь: тугая спортивная сумка
чуть ли не волочится по грязи, в руке свернутая фуфайка, сетка
с морковью и луком – от такой ноши, того гляди, пополам переломишься.

Ольга всех хитрее: связала ручки сумок меж собой и взвалила груз
на плечо. В телогрейке, застиранных брюках – не успела переодеться
после дойки – она похожа на беженку времен гражданской войны.
Хотя чего говорить, в рабочей одежде они друг друга стоят, все
как на подбор. Скотник Нилыч даже пошутил:

– Не то погорельцы идут, не то больные пробираются из тифозного
корпуса в туберкулезный!

Остряк.

Отскоблив с подошв шмотки грязи, девчонки поднялись в пустой,
пахнущий бензином автобус и, блаженно рухнули на первые сиденья.
Наконец-то! До слез в глазах они ощутили насколько же устали за
этот долгий месяц работы в подшефном совхозе. Ирине даже высказалась,
что, не вернись она сегодня в город, честно отбарабанив на ферме
положенные по графику четыре с хвостиком недели и сдав коров приехавшей
смене, то завтра по-хорошему или по-плохому все равно сбежала
бы отсюда. Месяц без выходных, без бани, без горячей воды – ничему
на свете не рад! Не зря из Астафьева сбежала вся молодежь. Ни
клуба, ни библиотеки, магазин и тот не каждый день работает, да
и какой от него толк, если на витринах шаром покати? Хотя, если
уж очень присмотреться, то можно увидеть сложенную из консервных
банок «Завтрак туриста» пирамидку, завезенный еще прошлой осенью
концентрат квасного сусла и торчащий из-за прилавка мешок с макаронами.
Ассортимент такой, что глаза разбегаются. Что же касается продуктов
первой необходимости, вроде сахарного песку или подсолнечного
масла, то их завозят вместе с хлебом через два дня на третий.
Село неперспективное, жилья не строится, в основном живут одни
старики.

– Отмаялись? – закрыв двери, сочувствующе спросил добродушный,
в годах водитель.

– Сполна! – за всех ответила Света. – Но, если бы вы не приехали,
наверняка, еще недельки на две остались бы. Животноводству – наш
ударный труд!

У нее хватало силы шутить.

Автобус тяжело стронулся с места, накренился на бок, и, надрывно
урча, пополз по дороге. Притихшее в надвигающихся сумерках Астафьево
оставалось позади. По стеклам стегал мелкий дождь. Разбитая, не
знающая асфальта, дорога петляла меж лесных зарослей и кустов,
и только когда автобус выбрался на взгорье, затерянное на просторах
родины село напомнило о себе длинным шпилем дореволюционной колокольни.
Астафьево. Как ни крути, а даже в названии села таится скрытый
призыв поскорее его покинуть: оставь его!

Вынув из кармана заранее приготовленную за проезд мелочь, Света
передала водителю:

– Три. До конечной.

– Без сдачи? – не оборачиваясь, шофер сгреб деньги и, не пересчитывая,
бросил в маленький чемоданчик. Билетов не дал. Какие билеты, хорошо,
что вообще приехал. В бездорожье два раза рейсовый автобус придет
– счастье! Попутного транспорта нет. Двух учениц третьего класса
и мальчишку по фамилии Хрущев возят в ближайшую школу на гусеничном
тракторе. Механизаторы смеются, подшучивают над ним: «Садись,
Никита Сергеевич!». А тот понять ничего не может, если родители
его Алексеем назвали.

До асфальтированной трассы тащиться ни много – ни мало, шесть
километров, и все по грязи. Случись у кого из стариков инфаркт
– «скорой помощи» не проехать, вся надежда на фельдшера, на Зою.
«На фелшара», как говорят местные женщины.

Работа в подшефном совхозе считалась на фабрике если не каторгой,
так ссылкой. И хотя все откомандированные на ферму получали среднемесячный
заработок на фабрике, плюс деньги, что выплачивал за работу совхоз,
желающих ехать по доброй воле не находилось. Семейные женщины
сразу наотрез отказались: «Лучше уволимся!». Не нашлось энтузиастов
и среди незамужних: кому хочется целый месяц навоз тачками вытаскивать,
да в грязи по колено ходить? И ведь что самое скверное: ни помыться,
ни отдохнуть после работы. Радио – и того нет. Общежитие – одно
название. Сарай у иного хозяина лучше. Пять железных кроватей,
сколоченный из досок стол, опять же самодельные табуретки, жалкая
пародия на шифоньер – вот и вся обстановка. Затертые до дыр обои
на стенах расписаны разными словечками и картинками, как в привокзальной
уборной; форточка в перекошенной раме не закрывается; половицы
прогнили, а унаследованная от Бабы-Яги печь дымит больше в дом,
нежели в трубу. Но главное – крысы, которых выгоняет из подполья
вода и, зверея, они чуть ли не кидаются на людей. Жуть.

Вот тогда на заседании расширенного профкома и решили посылать
в подшефный совхоз только незамужних женщин до двадцати восьми
лет. Комсомольский возраст. Вроде как для испытания на прочность.
По три человека в месяц. Если раскинуть на всю фабрику, за вычетом
больных и тех, кому уже стукнуло двадцать восемь, то каждой незамужней
комсомолке раз в два года выпадал месяц каторги. Молочко-то со
сметаной все любят.

Минули черные вековые заросли, автобус заскользил по мокрому шоссе
– и пассажиров прибавилось. В Труфалове с помощью девчат в «Пазик»
едва забралась бабушка-старушка в черной шали и черном бархатном
жакете, в Подайкине – седобородый, согнутый годами дед и женщина
с мальчиком-школьником. Входившие невольно косились на девчонок,
спрашивали, откуда едут, а когда узнавали, что это те самые астафьевские
доярки, о которых на днях писала районная газета, допытывались
об условиях работы, поголовье стада и непременно об удоях, которые,
уже давно никого не радовали: по 1900 килограммов молока от коровы.
Хотя стоит ли удивляться, если условий на ферме никаких, да и
подходе к животным нужна сноровка и умение. Березиной легче, у
нее дома корову держали. Ира Андрейченко тоже быстро сообразила
что к чему. Юркая, проворная, она так ловко отдаивала свою группу,
что ей даже профессиональные доярки завидовали. Труднее всех приживалась
Ольга Свешникова, с непривычки у нее ломило руки, ладони огрубели
и потрескались, и на ночь их приходилось смазывать вазелином или
детским кремом, который расчетливо прихватила Света Березина.

Сквозь забрызганное дождем ветровое стекло показались первые огоньки
областного центра, замельтешила залитая неоновым светом автострада.
Измученный долгой дорогой автобус легко, как стрекоза влетел в
притихший, затаившийся вечерний город.

На вахте дежурила круглолицая, как купчиха, розовощекая тетя Клава.
Узнав девчонок, она радостно запричитала:

– Господи, наконец-то, приехали! Слава богу! Устали, бедняжки!
А похудели, похудели-то как – одни носы торчат!

– Клавдия Петровна, лучше скажите, есть ли в душе горячая вода,
– перебивая сочувствующие причитания женщины, спросила Ира Андрейченко.
За неимением нового бойлера, который должен работать круглосуточно,
подача горячей воды на фабрику зависела от желания кочегаров.
Хотят – подают, хотят – не подают, не заставишь.

– Есть, милые, есть! Пока моетесь, я вам и чайку согрею.

– Спасибо.

Девчонки прошли на территорию фабрики: во всех цехах еще горел
свет, не было его только в окнах бухгалтерии и отдела кадров.
До конца вечерней смены оставалось минут пятнадцать, и два городских
автобуса уже стояли под парами у проходной, чтобы последним рейсом
развести работниц по домам.

В холодной, с облупившимися зелеными стенами раздевалке стояли
темно-коричневые шкафы, старинное, потускневшее от времени и влаги
зеркало, да еще разве что какая-то не совсем привычная звенящая
тишина. Это после утренней смены здесь не повернешься, особенно
по пятницам, а, если, не дай бог, первыми душевую оккупируют мужики
из отдела главного механика, то женщинам и вовсе приходится выстраиваться
в очередь.

– Что, девоньки, помоемся! – закрыв дверь на громоздкую железную
задвижку, торопливо стаскивала одежду Света.

– Сначала проверь, есть ли горячая вода, – все еще сомневалась
Ольга Свешникова.

– Есть, Олечка, есть! – вьюном выскользнув из сорочки, Света уже
стояла посреди раздевалки нагишом. Как ни странно, но она чем-то
напоминала худощавого, длинноволосого подростка с несуразно большими
ступнями, на которые налезал разве что сороковой размер сапог,
и всегда стеснялась своей худобы.

Другое дело Ира Андрейченко. Тонкая, будто выточенная, талия и
широкие, как у зрелой женщины, бедра, покатые плечи, высокая грудь,
а загорела, словно всю жизнь на юге жила. На самом же деле, живя
в Астафьеве, Ирка умудрялась после утренней дойки залезать на
крышу фермы и там загорать. С ее фигурой ей бы не в подшефном
совхозе надрываться, а телепрограмму «Ритмическая гимнастика»
вести! Смуглая, с зачесанными назад волосами, она сладко потянулась
и взглянула на себя в зеркало: хороша я, хороша.

Толкаясь и смеясь, девчонки прошли в моечное отделение, открыли
горячую воду – клубы пара быстро наполнили помещение. Знакомо
запахло сыростью, земляничным мылом и шампунем.

Подставляя голову под стегающий поток воды, Ольга щурилась от
удовольствия:

– Обалдеть можно!

– Мочалки-то хоть взяли? – спросила Света.

– Взяли.

– Дай одну!

– Пойди ко дну…

Началась возня, кто-то изловчился и закрыл горячую воду. Удерживая
друг друга под ледяным потоком, девчонки веселились. Ольге же,
как самой бедовой, досталось больше других. Наконец, вдоволь натешившись
и покрывшись от холода гусиной кожей, они взяли мочалки и принялись
соскабливать с себя въевшуюся грязь. Затем старательно терли друг
другу спины, мыли шампунем волосы и разом, как по команде закрыв
краны, с ощущением весенней легкости выскочили в раздевалку.

Восемнадцатиметровая комната фабричного общежития встретила их
забытым уютом и теплом. Со стен смотрели фотографии любимых артистов:
Лени Филатова, Саши Абдулова, Андрюши Миронова. Над столом красовался
выстриженный из «Огонька» и приколотый кнопками красивый оскалившийся
тигр: 1986 год по восточному календарю – год тигра.

Много разного видели стены этой комнаты, всего и не вспомнить.
До глубокой ночи здесь слушали новые записи «Машины времени» и
мечтали когда-нибудь оказаться на ее концерте. С зарплаты всякий
раз по очереди примеряли принесенные спекулянтами шмотки: джинсы,
кофточки, блузки, кроссовки. Здесь читали вслух армейские письма
и рассматривали фотографии мальчиков в солдатской форме, таких
далеких и чем-то очень похожих. А кому бы рассказать, сколько
здесь бушевало страстей, когда какая-нибудь только что принятая
на фабрику ученица уводила чужого парня. После короткой беседы
с подружками ей серьезно нездоровилось, и она живехонько собирала
манатки и перебиралась из общаги на квартиру. Оставшаяся же не
у дел работница жутко напивалась и не в силах перенести обиду,
травилась уксусной эссенцией.

Самыми же яркими событиями в общежитии, конечно, были и будут
свадьбы. Чаще всего они справлялись в начале лета, когда из армии
приходили долгожданные женихи. Разговоров о свадьбе хватало недели
на две, а в день, когда украшенный цветными лентами кортеж автомашин
подкатывал к входу, все, кто не ушел на работу, высовывались из
окон, а самые бойкие девчата, требуя за невесту выкуп, перекрывали
жениху дорогу. Но, увы, случалось и такое, что через месяц – полтора
только что вроде сияющая от счастья молодая супруга со слезами
возвращалась в общежитие, и тогда ей все сочувствовали, жалели,
чем могли, помогали. Разное было.

С усердием первоклассницы Света решила написать письмо родителям,
пусть знают, что она вернулась в город. Повертевшись перед зеркалом
в связанном незадолго до отъезда свитере и придя к заключению,
что он ей великоват, Ира Андрейченко взялась его распускать. И
только непревзойденная соня Ольга Свешникова укладывалась спать.

– Все, девочки, я сплю, – убедительно произнесла она, повернулась
к стене и закрыла глаза. Сквозь навалившуюся дремоту она еще долго
слышала разговор подруг:

– У старшей сестры свадьба на октябрьскую наклевывается, – делилась
Света.

– Поедешь?

– Естественно. Сестренка уже и свадебное платье приготовила, фату,
туфли. А кольца жених сам покупал по справке из дворца бракосочетания.

– И где гулять собираются?

– В столовой – у жениха там бабушка работает.

– Сейчас, говорят, мода на безалкогольные свадьбы пошла. У твоих
тоже безалкогольная?

– Почему безалкогольная? Обыкновенная, как всегда, – обиделась
Света. – Скажешь тоже! Другая и безалкогольная хуже, чем алкогольная:
зайди в туалет после такой свадьбы – одни винные бутылки. За два
дня не вытащишь! Пусть лучше молодежь за столами пьет, чем возле
унитаза.

На работу вышли в утреннюю смену. По девчонкам из цеха соскучились,
словно год не видели! Мастер поставила всю троицу на заготовку
манжет к детским рубашкам. Операция не сложная, а утомительная,
попробуй весь день одним и тем же заниматься. Одуреть можно. А
норма большая – не засидишься, не успеешь за смену задание выполнить
– наверстывай после работы.

По цеховому радио, заглушая стрекот швейных машин, зазвучала знакомая
мелодия «Стою на полустаночке» – это электрики включили в сеть
магнитофон. Теперь до конца смены будут измываться специально
подобранными записями: «Один раз в год сады цветут», «Говорила
мама мне про любовь обманную», «Серебряные свадьбы» – и все в
том же духе. Как сами электрики их называют семейно-воспитательная
программа «Для вас, женщины!».

С нее они начинают, ею и заканчивают каждую смену. И хотя под
музыку, на первый взгляд, работать веселее, от тупого однообразия
песен швей-мотористок тошнит, как на втором месяце беременности.
И за что им такое наказание?

Говорила мама мне
про любовь обманную,
но напрасно тратила слова,
я ее не слушала,
затыкала уши я,
ой, мама, мама,
как же ты была права!

Задорная песня. Озорная. С огоньком!

Сидят бедные женщины, пристально вглядываясь в выскакивающую из-под
иголки строчку, и слушают, слушают. Одна только Варька Спивакова
ничего не слышит, потому что глухонемая. Она, шутя, перевыполняет
месячную норму и уже давно трудится в счет 1989 года. Ударник
комтруда, мастер «Золотые руки». Варькина цветная фотография уже
много лет висит на Доске почета. Умеет Спивакова работать споро,
качественно, и если бы не природный недостаток, то давно уже была
бригадиром, а то и мастером. Слава богу, что в личной жизни все
благополучно: муж красавец, правда, тоже глухонемой, а вот ребенок
– девочка восьми лет – нормальная, даже в школу музыкальную ходит!

За Спиваковой не угнаться. Пупок развяжется, а не догонишь.

Света снимает ногу с педали, иголка машины успевает еще несколько
раз пройтись вверх-вниз и замирает. Не лежит душа к манжетам,
на «верложке» интереснее. Пока она с Ольгой ходила в комитет комсомола,
Ирка успела сбегать в общежитие:

– Девочки, новость! – в руке у нее яркий мелко исписанный конверт.
– Ольге письмо прислали!

– Кто?

– Валдис Ошкалн.

– Это еще кто такой?

– Ага! Забыли?! – Ира загадочно улыбнулась. – Плохи дела! Зачем
тогда письма незнакомым мужчинам писать?

– Ирка! – наконец-то догадавшись, о чем идет речь, потянулась
за конвертом Ольга. – Давай скорее сюда!

Месяц назад, перед самым отъездом в Астафьево, кто-то из знакомых
девчонок привез из Юрмалы рекламное приложение к газете «Ригас
Балсс» с объявлениями службы знакомств. Читали весь вечер, а,
глядя на ночь, решили шутки ради испытать счастье – вдруг повезет.
Написали сразу по трем адресам. И вот пришел ответ от какого-то
Валдиса, которого выбрала Ольга.

– «Дорогая Олечка!» – читала Свешникова и тут же добавляла: –
Ишь, ласковый какой! – «С большим удовольствием получил твое письмо…»
– Почему твое, а не ваше? Светик, ты смотри, как мужики наглеют!
Сразу на «ты»… – «И если нам удастся встретиться – буду очень
рад познакомиться. Ты пишешь, что работаешь на швейной фабрике
и живешь в общежитии. Это хорошо, в нашем городе тоже есть швейная
фабрика, и ты сможешь работать по специальности…». Во, дает! Сразу
хомут на шею… Лучше бы написал, где сам-то работает. Ага, вот…
«Я работаю монтером по обслуживанию линий связи, получаю 180 –
200 рублей в месяц. Живу вдвоем с мамой, учительницей начальных
классов. У нас свой дом с паровым отоплением, приусадебный участок
двадцать соток и сад. В свободное время я занимаюсь спортом, выступаю
за местную сборную по городкам…».

– Ольга, тебе повезло! Не жених, а находка: спортсмен, монтер…

– С паровым отоплением! Такие женихи на дороге не валяются!

– Ладно, не мешайте! «Дорогая Олечка! В своем письме ты очень
мало написала о себе. Рост 169 сантиметров – это, конечно, хорошо,
но постарайся прислать фотографию…». Вот пошляк, постыдился бы,
словно лошадь покупает! «Мне пришло сто шестьдесят два письма,
и тебе не представить, сколько времени приходится тратить, чтобы
все их прочитать, но твое письмо взволновало меня больше других.
С нетерпением жду твою фотографию. С уважением Валдис Ошкалн».

– Ольга, сразу дуй в фотоателье, – смеялась Ирина.

– Оригинал!

– Нам и такие не ответили! Не прошли по конкурсу!

– Шустрая! Этому Валдису сто шестьдесят два письма прислали, а
нашим, может, в три раза больше – пока разберут!

Придя с работы, девчонки, не сговариваясь, завалились спать. Утренняя
смена давала себя знать, и если не прикорнуть, не сбить дремоту,
то весь день пойдет насмарку. Проснулись дружно, словно по будильнику,
и сразу же засобирались на новый французский фильм «Ночные воришки»,
что шел в клубе швейников, но Люда Селезнева из 216-й комнаты
принесла новость – в ракетном училище вечер танцев.

«Ракетчики – это судьба! – решили девочки. – Может, замуж возьмут…»

Комната заходила ходуном. Платья из одежного шкафа полетели на
койки. На стульях повисли блузки, юбки, колготки. Во главе накрытого
полотенцем стола объявился утюг. Тут же ковш с водой, содержимое
вытряхнутых косметичек: губная помада, пудреницы, тушь для ресниц.
Гладились и наряжались так, словно замуж собирались. Сначала каждая
из девчонок перемерила все свое, потом Ольга, не долго думая,
натянула Иринин костюм, а Ирина – Ольгин. Не понравилось! Тогда,
словно бесприданницы на пару напустились на Светкино джинсовое
платье – и примеряли, чуть ли не в драку.

В комнате воцарился самый настоящий бедлам. На полу, словно крокодилы,
валялись два разивших пасти чемодана, кассетный магнитофон, пустые
бутылки из-под кефира, обувные коробки – некогда убрать на место.

Дверь на запоре. Светка, длинная, сухопарая, словно сорвавшаяся
с привязи телка, скачет в одной юбке, без лифчика – на нее не
угодить. Уже в который раз, плюхнувшись на кровать, она отчаянно
всхлипывает.

– Боже мой! Доработались до того, что и надеть нечего! Одно старье!
– и сидит, смотрит грустными глазами на подруг, потом вдруг резко
вскакивает, как ужаленная кидается к шифоньеру, и, перевернув
все вверх дном, достает очередной наряд.

Кто бы спорил, но они должны быть сегодня одеты лучше всех! Они
должны быть моднее всех! Самые модные и самые красивые! Но в меру!
В меру!.. Если переборщить, то будущие офицеры-ракетчики их просто
не поймут. И тогда все пропало. На них станут показывать пальцем:
«хиппи»! Скромность и только скромность – всегда украшала советских
девушек! Но с другой стороны, если слишком скромничать, могут
принять за дурочек. Вот и выбирай.

Но что надеть? Что обуть? Чем сразить маменькиных сынков? Ведь
ракетное училище это не какая-нибудь «тискотека», здесь серьезные
молодые люди между делом присматривают себе невест! Так что всегда
есть шанс стать офицерской женой. Командиршей. А это уже не деревенские
печки-лавочки, а большие города и красивая обеспеченная жизнь.
Главное к своему общежитию курсантов сразу не водить, узнают,
что «общажные» – и вспоминай, как звали! Лучше у чужого подъезда
постоять. «Вот, мол, и пришли. Спасибо. До свидания!». И никаких
поцелуев в первый вечер, если всерьез собираешься замуж.

Во время бесконечной примерки вещей в их массе вдруг объявлялось
что-то совсем затерянное, забытое, и тогда начиналось веселье.
Вот и сейчас, выхватив из чемодана беленькую водолазку, Ольга
надела ее на голое тело, повесила на шею бусы, и в завязанной
шапке-ушанке босиком встала у двери:

– Я готова! – кричала она. – Вперед! К курсантам!

Ирка валилась со смеху на пол. А Ольга уже изображала чукчу, танцующего
брейк и курящего трубку. Одно безумство сменялось другим. Третьим.
Четвертым. До тех пор, пока уже не оставалось больше сил смеяться.

В комнату стучали. Входила Люда Селезнева, намазанная, накрашенная
– когда только успела? Но ей тоже было нечего надеть, и она мерила
Светкино джинсовое платье – обалденно! Затем они, как сумасшедшие,
неслись в соседнюю комнату. Ирка приходила в Людкином платье –
с ума сойти! И даже, когда все были одеты – обуты, вдруг выяснялось,
что Светке жмет ногу в чужих туфлях. И комната снова превращалась
в хохотово гнездо.

Только через час немыслимых примерок, усталые и замученные, словно
на них возили воду, девчонки отправлялись в училище.

– Куда? – строго спрашивал их неказистый, как стручок, прапорщик.

– На танцы, естественно, – недоумевала Люда. – Разве нельзя?

– Можно, но строго по приглашениям. – Подойдя ближе, прапорщик
принюхивался, не пахнет ли от девчонок вином. – У вас есть приглашения?

Казалось, еще минута – и их с позором выставят за дверь. Но с
другой стороны проходной им уже делали знаки и махали ребята в
курсантской форме:

– Товарищ прапорщик, это наши девушки!

– Пропустите их, пожалуйста. Мы не успели их встретить.

Прапорщик багровеет, ругается, но девчонок пропускает. Курсанты
чуть ли не на руках тащат их в клуб. Оркестр уже на месте, он
играет вальс. И девчонки кружатся со своими еще незнакомыми кавалерами.
Курсанты похожи один на другого, как игрушечные солдатики – все
стройные, подтянутые. От парадной формы рябит в глазах. Они шутят,
договариваются с девчонками о встрече, пытаются раздобыть их домашние
телефоны. А у тех от танцев уже гудят ноги. Через час им хочется
где-нибудь присесть. Через два – ополоснуть лицо, но где, где
найдешь женский туалет, если он здесь вообще есть?

Из клуба они вышли довольные, сопровождаемые сразу двумя серьезными
с виду курсантами. Шли через весь город пешком. Молодые люди явно
скромничали, держались от девчонок на расстоянии, но когда Людка
с дури брякнула, что если сегодня дежурит Замчалиха, то до нее
не сразу и достучишься, смекнули, что к чему и всеми силами старались
затащить Ольгу с Ирой на набережную за цветами.

Вот только не на тех нарвались! Улучив момент, девчонки быстренько
улизнули от провожатых в общежитие. Им хотелось поскорее рухнуть
на койку, закрыть глаза, отключиться. По крайней мере, именно
об этом им думалось, когда, оторвавшись от навязчивых кавалеров,
они вбежали в общежитие и Замчалиха, не первый раз выручая девчат,
тут же защелкнула дверь на засов.

В комнате, не включая свет, все сразу же кинулись к окну смотреть,
как, поеживаясь от моросящего дождика, курсанты удрученно потопали
в свое училище. Нашли дурочек!

В первом часу ночи девчонки затеяли грандиозное чаепитие, с варением
и ватрушками, которые купили в обед в столовой. А когда с ватрушками
и вареньем было покончено, а спать почему-то все не хотелось,
лежа на кроватях, тихонечко запели свою любимую: «На побывку едет
молодой моряк»… Песня ожила, и в нее хотелось верить, как в собственную
судьбу...