Онтологические прогулки

1.

30 января 2006 года епископ Саратовский и Вольский Лонгин в интервью порталу «Интерфакс-Религия» высказал такую мысль: «Но одно из искушений нашего времени состоит в том, что мы боремся с тем, с чем бороться бессмысленно, и примиряемся с тем, с чем необходимо бороться».

В сущности, мы можем устранить парадоксальность вышесказанного одной единственной посылкой: всякая борьба – бессмысленна. Такая постановка вопроса снимает с повестки дня как проявления национальной, религиозной и расовой нетерпимости, так и проявления обратного характера той же нетерпимости, но по отношению к коренным жителям государства со стороны мигрантов из других стран. Таким образом, понятие «ксенофобия» имеет в самой своей сути два значения, если рассматривать его относительно.

Ксенофобии – навязчивому страху перед незнакомыми лицами, одинаково подвержены и мигранты, по отношению к гражданам государства, в которое они мигрируют, и граждане этого самого государства по отношению к мигрантам. Сегодня рьяно дискутируется вторая и вообще не дискутируется первая. Каждая голова высказывает своё собственное мнение на сей счет, пытается анализировать, выводить следствия, давать советы и прочее, основываясь на чем-то искусственно сфабрикованном и идеализированном. Складывается такое впечатление, что все деятели, которые пропагандируют тот или иной вариант диктатуры и репрессий сами подвержены каким-то внутренним фобиям. То, что, например, академик Велихов или адвокат Кучерена, или Сванидзе, или депутаты Макаров, Хинштейн, Исаев, или бард Розенбаум совершенно не имеют никакого представления о метафизике человека, которая составляет вообще внутреннюю основу живого организма – медицинский факт. Для них сферы воли, чувств, души и духа такая же темная сторона знания, как для меня, например, термоядерная реакция или свод процессуальных норм. Но в том-то и состоит существо вопроса, что ксенофобия, по определению, является свойством биологического инстинкта всего живого. Данные граждане, собственно, живут исключительно, благодаря этому инстинкту, то есть воле. Каждое намерение академика Велихова имеет свою причину именно в воле, в биологической или физиологической его составляющей.

Необходимо в двух словах прояснить, что есть животная воля. Это функция живого организма, призванная поддерживать его жизнедеятельность, в которой пребывает инстинкт самосохранения и размножения. Самосохранение – это питание, питьё и сон. Размножение – это половой инстинкт. Достаточным основанием всех дальнейших проявлений человека является обладание – инстинкт обладания. Чтобы живой организм имел в себе ощущение необходимости тех или иных действий, самосохранение и размножение закольцовываются страхом или фобиями. То есть, причиной каждого поступка человека является страх, то ли сознательный – когда, например, он стоит на пороге голодной смерти; то ли бессознательный – когда существо пресыщено всем многообразием земных плодов, оно ощущает в себе некое неосознанное беспокойство.

Сегодняшняя наука классифицирует около 200 самых различных страхов. Собственно, легко уразуметь, что медведь ни при каких условиях не предоставит место в своей берлоге другому зверю, будь это даже другой медведь. Его территория – это его территория, на которой он добывает пищу. Эту же территорию он и охраняет от посягательств на неё других зверей. Здесь, мне всенепременно возразят, что человек выше, гораздо выше, нравственнее и моральнее животного, следовательно, ни в коей мере нельзя выше озвученное применять к такому высокоразвитому существу, как человек. Но я отвечу, что понятие высокоразвитое следует брать в кавычки. С древнейших времен род человеческих существ распределялся по земле в границах своих стран, именно посредством войн и борьбы. Победившее племя метило знаками-вымпелами место победы и там проводило границы своих новых владений. То есть, вытеснялись менее слабые и заполнялись пространства более сильными. Более того, человеческое общество состоит на 90 %, если не больше, из людей с животными наклонностями. И зачастую тот, кто мнит себя особенно отличным от зверя, тот и является в большей мере таковым по своей сути, ибо, чем дальше в своих представлениях человек состоит от чего-либо, тем более он, в натуральном смысле, этому что-либо соответствует. А вот, чем явственнее он себя идентифицирует с животным, тем более он развивается как человек. Этот парадокс никак не может быть осознаваем большим количеством индивидуумов, так как эгоизм каждого, будь он академиком или необразованным крестьянином, говорит о том, что человек всегда стремится быть тем, чем не является на самом деле. Обратим внимание на философию дикаря Руссо и поймём всю истинность вышесказанного. Итак, следуя философии Шопенгауэра, воля к жизни – это страх смерти. Ибсен в «Пэр Гюнте» выражает эту мысль так: «Однако, жизнь всегда прекрасна // Уж потому, что смерть страшна». Очистив эти высказывания до степени инстинкта, получим: Воля – это Страх.

В этой связи, учитывая факт, что Воля и Страх – внутренние составляющие человеческого организма, борьба с ксенофобией, в смысле её репрессивности, приобретает какую-то странную окраску, ибо сами же репрессии и возбуждают, собственно, страх. Если, здесь, мы остановим своё внимание на цитате из послания апостола Павла к евреям (2; 15): «И избавить тех, которые от страха смерти чрез всю жизнь были подвержены рабству», то и поймём, что суть борьбы с ксенофобией должна быть направлена на искоренение из личностей страха, либо посредствам отрицания воли к жизни, что возможно в творческом процессе нравственного и духовного роста человека, в котором индивидуальность становится свободной, либо устранением раздражителей страха из внешней среды, из социума. Короче говоря, гражданин России должен быть защищен государством от воздействия на него социума и окружающей среды, что происходит сейчас только не в отношении российских граждан, а в отношении мигрантов: государство Россия защищает мигрантов от своих же российских граждан, ведя с коренными жителями борьбу, вплоть до искоренения всяческого свободомыслия, воления, духовного роста, что совершенно не делает людей, живущих в стране, спокойными: они не чувствуют себя в безопасности. Таким образом, я остановлюсь в своих размышлениях на внутренней составляющей национализма и ксенофобии, в отрыве от её социально объективного истолкования. Почему? Потому что с точки зрения социальной, экономической, денежной, невозможно анализировать ксенофобию, так как она в большей мере проявляется тогда, когда субъект имеет много всякого добра, за безопасность коего и беспокоится. Беспокойство это направлено во внешний мир, в котором пребывает опасность его утраты. А так как самая лучшая оборона – это нападение, то и субъект начинает, скажем, наносить превентивные удары. Об этом мы поговорим чуть позже.

Другая трудность, которая не позволяет с достаточной достоверностью рассматривать общественную составляющую национализма, исходит из того, что этот социобарабан возможно крутить в различные стороны, как шар, нисколько не впадая в противоречия с диалектической логикой: с какой стороны не рассказывай, всегда правильно. Но суть везде и всегда оказывается одна и та же: течет кровь в братоубийственной борьбе. Не в борьбе с евреями или мигрантами, интервентами или ещё кем-нибудь, а в гражданской войне, которую мы созерцали в двадцатые годы прошлого столетия, когда изначальный антисемитизм и национализм резко перешел в антируссизм или, лучше сказать, в антироссиизм. Троцкий и еже с ним, добравшись до власти, двинул русский пролетариат на Дон, чтобы «расказачивать» казаков и «выжигать специфически казачье каленым железом». Репрессиям тогда подверглись не только зажиточные, но и трудовые казаки. В результате чего вспыхнуло восстание в станице Вешенской, и от Дона до самого Воронежа потекла рекой русская кровь. Благо, что у большевиков хватило мозгов всё-таки амнистировать участников мятежа, которые сложили оружие и вернулись в семьи. В противном случае – эта воля бродила бы в Донских степях не ведомо сколько времени, и не ясно, к чему бы это всё привело.

К слову сказать, что есть такое «специфически казачье»? Это, во-первых – три его основных принципа: «За Бога, Царя и Отечество». Во-вторых – присоединение к России Сибири, охрана и оборона южных рубежей империи, взятие Измаила, разгром Наполеона. В-третьих – глубочайшие и мощные корни традиций, духа, уклада жизни, безусловная ценность своих святынь. В-четвертых – свободолюбивый и вольный дух. Сам по себе Троцкий мизерный прыщ, в сравнениях с этим «специфически казачьим». Заслуга Ленина в тот момент заключалась в том, что он решительно предостерегал против подобного подхода к сложному казачьему вопросу. В одной из телеграмм (от 3 июня 1919 г.) он указывал на действия некоторых ретивых администраторов на местах, которые особенно рьяно выполняли указания Троцкого. Ленин писал: «Обращаем внимание на необходимость быть особенно осторожными в ломке таких бытовых мелочей, совершенно не имеющих значения в общей политике и вместе с тем раздражающих население». Жаль, что такой «проницательный и образованный» человек, как его представляют везде, увидел эти «раздражающие население» мелочи только тогда, когда пламя вооруженного мятежа полыхало во всю свою мощь. Камень, который отвергли строители, сделался главою угла. Хотя, в обширнейшем смысле, установлением диктатуры пролетариата и приходом к власти, после неслучайной смерти Ленина, Иосифа Сталина и Лаврентия Берии на российскую землю спустились Парки, и смерть уже не действовала по национальному признаку. Она уже доставала идеологов национализма и в Латинской Америке, и вообще по всему свету, а 650000 тысяч убиенных и русских, и евреев, и чеченцев, и татар ярко повествует об этом. «Уж сам жаждущий когда утолился, и голодный – насытился, то это в революцию. И вот еще не износил революционер первых сапог – как трупом валится в могилу. Не актер ли? Не фанфарон ли? И где же наши молитвы? и где же наши кресты? Ни один поп не отпел бы такого покойника» (В. Розанов. «Апокалипсис нашего времени», 1. «Как мы умираем?».)

Всем, кто интересуется национализмом в России, кстати говоря, всенепременно необходимо быть знакомыми с «Тихим Доном» Шолохова и с творчеством Достоевского – это два великих русских националиста. Исходя из этого, можно сделать два вывода: первый – антисемитизм есть производное самих евреев, которые посредствам его избавляются от своей ксенофобии; второй – это национализм русских, которые так же, как и евреи, посредствам антисемитизма избавляются от своей ксенофобии. Два этих течения спариваются в пространстве и времени, как бы давят друг на друга с двух сторон. Воля между ними сдавливается и сжимается, получается некая компрессия или напряженность. И в один момент, вдруг, неожиданно для первых и вторых воля взрывается, разнося в клочья и тех, и других. В результате, налицо хаос и разруха. В такой борьбе, то есть, победителей нет. Следовательно, она бессмысленна, по определению. Она даже бессмысленна с самого своего основания. Ибо, как обыкновенно понималось диалектиками материализма, из всякой борьбы должно происходить нечто, которое не было, ни первым, ни вторым. Оказывается, как постигается эмпирически на всём протяжении развития человеческого общества, не воспроизводится ничего нового, ибо в сухом остатке остается воля в природе, которая из хаоса начинает собирать нечто, которое было ранее.

Грубо говоря, что должно получиться в результате борьбы с ксенофобией? Противоположное состояние – это любовь к чужому. Может ли такое произойти в обществе, в котором основной закон общежития и сосуществования гласит: Homo homini lupus est (лат. человек человеку волк). Ведь сегодня отчужденность человека от человека – имеются в виду российские граждане – заметна, как никогда: мерзкие, кстати, отходы капитализации. Даже русскоговорящие граждане не приходят к согласию друг с другом, что же говорить о чем-то другом. Другое состояние, которое проповедуется множеством умных голов – это терпимость и толерантность. Почему не назвать эти понятия своим словом: равнодушие к тому, что человека окружает. Во-первых – это невозможно, ибо человек социальное существо: он обречен и заброшен в мир для жизни в обществе людей. Во-вторых, – окружающая среда является причиною действий и поступков человека вообще: она есть некий стартер, который заводит человеческую машину. Посему, по определению, он не может быть равнодушен к ней. В-третьих – в объективной среде, в обществе, в толпе обыкновенно находятся те, кто убегает в мир от самого себя: свой внутренний страх толкает людей объединяться в общества так же, как он толкает и животных объединятся в стада. Равнодушием к внешнему обладали, например, Сократ, Уэллс, Шопенгауэр и другие философы. Много ли в обществе имеется философов вообще? То есть, с объективной точки зрения, как мы видим, рассматривать национализм абсолютно не имеет никакого смысла.

14 апреля 2006 г. в одной программе по телевизору дискутировали по поводу национализма и ксенофобии депутат Макаров и Проханов. Первый, как раз-таки и стоял на необходимости борьбы с экстремизмом. Второй же, отрицал всяческую угрозу в связи с его развитием в России. Макарова нам следует несколько поправить. Когда речь заходит о национализме следует говорить, о россиянах вообще, но не отдельно о русских. Россия – для россиян. Это логично, правильно и естественно. Какой бы не был национальности человек, если он является гражданином России, живет в России, считает её своей родиной, гордится своей страной, то он россиянин. Россиянин это и чеченец, и русский, и татарин, и дагестанец, и якут, и удмурт, и казак. Все мы – россияне. Вообще само слово «россиянин», введенное в употребление (если я не ошибаюсь) Ельциным, является многонациональным и не имеет определенной религиозной окраски, ибо россиянин – это православный христианин, мусульманин, буддист, иудей и атеист. То есть, понятие «россиянин», выражаясь словами Достоевского, всечеловечно, и оно является объединительным символом для всех граждан России. Грузин, азербайджанец, армянин, таджик, молдаванин и другие не являются, по определению, россиянами. Тем менее мне понятна позиция депутата, который обвинял, чуть ли не всех русских в национализме. Хотя в прагматичном национализме нет ничего предосудительного и оскорбительного: это, скорее всего, есть патриотизм. Зато когда уважаемого товарища депутата спросили, что за счастье он несет своему народу, то почему-то товарищ Макаров оскорбился на этот вопрос, обвинил, спросившего его об этом молодого человека в сытости! И возбудил студию тирадой о том, что он только тем и занимается, как вытаскивает из нищеты шахтеров Кузбасса различных, причем, национальностей. То, почему вышеуказанный товарищ возбудился, указывает, вкупе с его внешним видом (сытым в квадрате видом) на то, что ему абсолютно все равно, как там живут в Кузбассе шахтеры. В России так говорят: «А Васька слушает, да ест». Тирада же Митрофанова о том, что пропаганда борьбы с национализмом выгодна власти, собственно, возбудила в товарище и обильное поэтическое излияние. Что хотел сказать этим депутат не понятно. Но борьбу, говорит, надо вести. Как вести, зачем вести, с кем вести, почему вести и.т.д. ему все равно. Главное – вести. Итак, мы видим, что и первое истолкование национализма, и второе, на поверку оказываются, прямо скажем, вредными – как для государства, так и для отдельно взятой личности. Это в духе того, как Берлускони, оскорбляя сторонников Проди, говорил: «Мы не идиоты». Или как М. Горький подмечал в отношении Л. Н. Андреева: «И чем более громко он (Андреев) возглашал «Осанна» – тем более сильным эхом раздавалось – «Анафема!» (М. Горький. Полн. собр. соч., Т. 16. М.: «Наука», 1973, с. 324.)

«Двух станов не боец, но только гость случайный, 
За правду я бы рад поднять мой добрый меч, 
Но спор с обоими не мог меня привлечь; 
Союза полного не будет между нами – 
Не купленный никем, под чье б ни стал я знамя, 
Пристрастной ревности друзей не в силах снесть, 
Я знамени врага отстаивал бы честь!».

Сартр в эссе «Размышления о еврейском вопросе» говорит, что антисемитизм – это страсть. Страсть, собственно, и есть одна из составляющих воли. Можно сказать, что она является волей. Но в метафизике воля разграничивается на два подотдела: добрая (сознательная) и злая (бессознательная). Страсть, в том смысле, как её трактует Сартр, определяет добрую волю. То есть, страсть рефлектирующая, или страсть к анализу, страсть к миру, к социуму, к обществу.

Здесь нам стоит теперь коснуться личности националиста, ибо она имеет вполне конкретные внутренние очертания, так как духовный мир его всецело куётся волей или выдувается ею. Как мы уже говорили, националист – это субъект, который убегает от себя в мир. Для него мир состоит из многообразия живых зеркал, в которых он улавливает самого себя. Каждое изменение вокруг него, каждое событие, явление, происшествие притягивает его взгляд, его внимание. Всё это подлежит анализу, рефлектирующее сознание начинает работать активно, обращаясь ко всем сторонам объективной жизни. Он любопытен. Всё его интересует. Посему одиночество его страшит и пугает. Избавляется от своих внутренних страхов он в обществе. Если это общество националистов, то и он становится националистом. Обыкновенно, это люди среднего класса, то есть люди со средним достатком. Они и не бедные, и не богатые. Бедным, как общеизвестно, нет никакого дела, ни до политики, ни до того, что творится вокруг них. Они очень сильно сконцентрированы на самих себе, на своих проблемах. В большинстве случаев внешний мир их интересует с точки зрения того, как бы в нём что-нибудь украсть, и только. Богатые также не особенно вникают во все перипетии межнациональных отношений, так как в их «высочайших» представлениях о самих себе, люди – это нечто несущественное, болтающееся под ногами: они не слишком замечают людей. Хотя, случается, воруют в супермаркетах бижутерию – так... для адреналина. Средний класс, напротив, социально активен, деятелен и практичен. Собственно, проявлением национализма сейчас можно сказать, что в больших городах России, особенно в мегаполисах, почти сложился такой эталон демократичного общества – средний класс. В сути своей, националистами становятся подростки в возрасте 13 – 21 года. Это обширная масса. Выходят они из семей вполне благополучных, в редких случаях – из бедных. Сартр их называл «пролетариями с белыми воротничками» – этакая креативная, в причудливых формах, аристократия. С другой стороны, средний класс, о котором так много говорится, который по идее должен быть эталонным и всеобщим, происходит или формируется на, скажем так, ниспадающих энергетических флюидах. В его метафизической иррациональной ипостаси пребывает пассивность и летаргия однообразия. То есть, будучи объективно бедным, человек стремится к наполняемости себя богатством. За последние двадцать лет бурного развития бизнеса, этот рост достиг своего апогея. Приток достаточных средств стал постоянным. Особенных стремлений к достижению чего-либо также нет. Человеки оформили свой собственный рай вокруг себя. Вроде бы, думают они, жизнь их удалась. Но интенсивность воли всегда постоянна. Иногда, конечно же, она взрывается, хотя в сути своей сила её константна, в противоположность изменяемой структуры интеллекта. Последний то резко рвётся вперед, то угасает, и человек тупо смотрит на вещи вокруг, как бы их не замечая вовсе. Итак, достигнув определенного пласта, в социальном смысле слова, активность индивидуумов спадает, размещаясь в некоем среднем состоянии между богатством и бедностью.

Такое срединное состояние, собственно, и называется пластом среднего класса. Теперь, грубо говоря, человек не знает, что ему вообще-то нужно. У него семья, работа, достаток. Всё в его жизни посчитано, размеренно и предуготовлено наперед. Внутренний мир его увядает, душа мертвеет, и он становится послушным орудием в руках различных манипуляторов. Эта социальная ячейка подвержена всяческим суевериям, что говорит о внутреннем беспокойстве. Физиологизм жизни, скажем так, нарушен. В нём нет ни полета фантазии, ни воображения, ни стремления – воля спит, ибо у неё есть всё, что ей нужно: она объективировалась или реализовала себя в определенном теле. Но, в обширнейшем смысле, в метафизике своего естества воля всё же продолжает своё течение. И мы наблюдаем, как она от отцов и матерей, представителей среднего класса, перетекает в их детей. Родительские несбыточные мечты переходят в их намерения и желания, которые иррациональным образом проецируются в их же детей, становясь причиной всех их действий и поступков. Тогда своих отпрысков наделяют априорной гениальностью, называют их, по Гоголю, Фемистоклюсами или Алкидами, видят в них то, чего не достигли сами. А вот то, чего они не достигли, конечно же, пребывает в мире, в окружающей действительности. По определению, в этом должен быть кто-то виноват. Естественно виноват тот, кто достигает чего-то большего, как им кажется. Кажется же им, в силу своего внутреннего беспокойства. Посему виноватыми, обыкновенно, становятся лица кавказской национальности или евреи. Последние, в их представлениях, теперь являются определенным символом благосостояния, хитрости, жадности и коварства. «Во всем виноват Чубайс, Гусинский и вообще евреи», или «Вокруг одни только черные, которые заняли места, принадлежащие мне».

То есть, субъект начинает присматриваться к порокам тех, кто его окружает. Со всех сторон рассмотрения, такой субъект испытывает постоянное внутреннее беспокойство по поводу того, чем он обладает. Теперь он становится брюзгой и доносчиком. Его же дети рвутся в мир. Они уже, выражаясь словами Лермонтова, «богаты от колыбели ошибками отцов и поздним их умом». Что-то внутри них копошится, но в силу своего малолетнего возраста, они не понимают и не постигают происходящего в их внутреннем мире движения. Нередко погашается это неудовлетворенное состояние алкоголем или наркотиками. Учиться им невозможно. Воля наполняет их изнутри, и они не знают, куда себя деть. Сладким теперь для них становится понятие «анархизм», ибо воля, в основном принципе своём, свободна. Сейчас, скажем, их привлекает философия Бакунина. Им видится, что главный их угнетатель – государство, опирающееся на функцию бога. Религия – это «коллективное сумасшествие», уродливый продукт сознания угнетенных масс, а церковь – «род небесной кабалы», в которой народ старается забыть о своей ежедневной беде. И чтобы привести самих себя к «царству свободы», необходимо взорвать государство и исключить из жизни принцип власти. Экзистенциональная философия завлекает таких субъектов, и они стремятся к смерти, чтобы постичь «смысл бытия». Они как бы желают, по Хайдеггеру, отрешиться от всех целевых установок, осознать свою «смертность», «бренность», ибо им кажется, что, чувствуя себя постоянно «перед лицом смерти», они в состоянии увидеть значимость и наполненность каждого момента жизни и «освободиться от идолов общественного бытия». По этим принципам они объединяются в различные группировки, в которых из них «мнимовоспитатели» ваяют нечто... Даже не ваяют, а пользуются ими в своих целях. Будь то молодежное объединение «Наши», или будь то – националисты и анархисты или какое-нибудь криминальное сообщество.

Итак, они в эти группы собираются из априорной своей установки, из установки общественной и социальной: они хотят там быть, а для этого необходимо, что-либо совершить. Кто-то совершает благодеяния, которые также стоит брать в кавычки, так как преждевременная духовность и нравственность плодит следующее поколение вышеописанных отцов и матерей, образуя ещё один порочный круг летаргического идиотизма, а кто-то совершает не совсем благие дела. В первом случае – подростков заставляют поступать определенным благим образом; во втором – нет, ибо в анархических и националистических течениях проповедуется свобода. Подросток подразумевает сам, что от него ждут неких поступков, и он их совершает, оправдывая ожидания, чтобы быть уважаемым членом этого сообщества. То есть, как бы с молчаливого согласия окружающих он и поступает таким образом. Следовательно, национализм происходит из среды, которую можно охарактеризовать, как среду молчаливо согласительную.

Вопрос: с кем необходимо вести борьбу: со средним классом или с подростком?

Сложный вопрос, не правда ли, господа, проповедники репрессий? Уж очень можно завлечься этой борьбой... Очень. Ибо, даже устранив атаманов анархических объединений, сами по себе эти объединения никуда не денутся. Ведь, это же не террористы, которые с оружием в руках воюют против государства, а наши дети, которые таким образом проводят своё свободное время. С этим невозможно бороться и не следует, скажу отдельно, пытаться. Кто же в здравом уме желает вести борьбу с социопсихологической составляющей человека! Некоторым нашим деятелям нужно научиться понимать невозможность, а после горлопанить во всеуслышание свои мнения. Всякое мнение, кстати говоря, следуя Гуссерлю, является неточным и поверхностным. Оно только лишь задаёт установку на познание полезного, но не является достаточным основанием к действию. Сегодня же, в отношении национализма и ксенофобии, мнения якобы авторитетов от мензурок и логарифмических линеек берутся именно за достаточное основание к всевозможным репрессивным действиям. Напомним следующее. Инстинкт, или воля должны противостоять чему-то. В метафизике, например, воля противостоит духу. Самому инстинкту полезна такая борьба, следовательно, все эти кричащие головы должны понимать, что в большинстве случаях они сами являются орудием в руках слепо действующей силы природы, её воли. Они, как болванчики, висят на нитях, а Творец-кукловод дергает за эти нити, чтобы они именно кричали о борьбе, которая необходима инстинкту.

Мы выяснили, что сегодняшние пропагандисты борьбы – точнее, популисты – обращают своё внимание на то, что в обществе назрела необходимость диктатуры в отношении националистических проявлений, то есть, борьбы со следствием, причины которой так и остаются скрытыми. Исходя же из реалий жизни, нам, напротив, становится понятным, что подавление одного следствия сразу же воспроизводит десяток других: заместительность бытия небытием никто еще не отменял – это естественный закон эволюции. Действительно, как заметно из истории, все диктаторы приходили к власти вполне демократичным путём. Адольф Гитлер, будучи человеком хорошим, ефрейтором, маленьким, щупленьким, с душевными расстройствами, которые паранойей наполняли его естество, подверженное разнообразным фобиям и разрушенное ими, включая ксенофобию, пришел к власти вполне демократично. Приблизительно в это же самое время вполне демократично пришел к власти и Иосиф Сталин. Депрессивный тип которого не вызывает ни у кого никаких сомнений. Последний, пребывая на каторге, писал своим друзьям-революционерам, чтобы те не оставляли его, ибо он, больной туберкулезом, нуждается в кипяченом молоке и продуктах. Бывшему грабителю и хорошему человеку помогали, как могли; спасли его от смерти; проявили к нему симпатию и выбрали на съезде в генеральные секретари, в диктаторы с неограниченной властью. Затем те, кто поддерживал его здоровье в остроге, становятся его врагами, и происходит то же самое, что и в Германии. Но Джугашвили начала прошлого века сделал кладбище из России, а другой «швили» начала 21 века смастерил из Грузии помойную яму для западных отходов. Милошевич, попутно скажем, на волне сербского национализма пришел к власти в Сербии, и теперь в Косово албанцы убивают православных сербов, сжигают православные святыни, а американские летчики на бомбах, сбрасываемых на храмы и головы сербов, писали поздравления с пасхой. Итак, можно же конечно сказать, что, будучи евреями, Гитлер и Сталин показывают нам теперь, что национализм выгоден самим же евреям. Хотя очевидно, что от этого страдают все без исключения национальности, ибо и тот, и другой, обладали неограниченной властью. Такая неограниченность власти, следовательно, может достигаться только тогда, когда к ней приходят посредствам национализма: на волне национализма. Ярко об этом повествуют «оранжевые революции» в Грузии, Украине и Молдавии, в которых воля бродит до сих пор, и будет бродить, пока сама не успокоится. Это, кстати, долгий процесс. Когда Павловский в своей «Реальной политике» обвиняет украинских демократов в том, что именно они проголосовали за Сталина, пытаясь оправдать сами злодеяния сталинского режима и посеять вражду между двумя братскими славянскими народами (украинцами и русскими), он не может уйти в сторону от того, чтобы не высказать своего отрицательного отношения к этому древнейшему сродству народов.

Что мы здесь усматриваем? Мы усматриваем скрытую связь между антинационализмом и национализмом, наподобие того, как в каждом знании пребывает незнание, а существенной структурой бытия является небытие. Если нет, то каким образом в авангарде русского национализма оказываются деятели еврейской национальности? Странная какая-то тяга в сторону новозаветной заповеди: «Блажены вы, когда говорят о вас плохо». То есть, когда говорят о ком-то хорошо, то это, на самом деле, плохо. Даже такие государства, как Америка и Израиль, делают всё возможное для того, чтобы в арабском мире их всенепременно воспринимали плохо. Хотя сами они – и евреи, и американцы – люди хорошие, по сути своей. Зачем же нам их ненавидеть тогда, когда в славянском духе пребывает гостеприимное отношение к чужеземцам – это основное свойство русской воли.

Мы, конечно же, понимаем, что это противолежит западной ментальности, но все же россиянин может терпимо относиться к недостаткам других. Просто не стоит проявлять агрессию, а лучше объяснить людям, откуда собственно дует ветер. Например, это можно разъяснить барду Розенбауму – хорошему человеку. Вот родился и вырос он в России, в Санкт-Петербурге. Мечтал стать зоологом или геологом, хотел путешествовать. Потомственный доктор. Окончил медицинский институт. Поступил на работу врачом скорой помощи. Занимался музыкой, которая стала его второй специальностью. В 70-е годы уже был известным автором рок-музыки. Играл в ансамбле «Аргонавты». Потом в группе Альберта Асадуллина. То есть, вырос он в российской среде, воспитывался в русской школе, изучал Гоголя и Пушкина. Люди его разнообразных национальностей стали почитать. Слушали, и «Вальс Бостон», и «Летать, так летать», и «Гоп-стоп». Болеет за «Зенит». Постоянно следит за событиями в стране. Реагирует на них очень остро. Можно сказать, они его потрясают постоянно. На концерте, посвященном празднованию дня работников спецслужб, пел песню об упырях, которых он не боится. Стал депутатом государственной думы, и вдруг (что это, за «вдруг» такое, мне, если честно, неизвестно) призывает эти же самые спецслужбы и правоохранительные органы к репрессиям и террору в отношении националистов, причем всех без разбора. Одновременно с этим, дефилирует по всем каналам телевидения в авангарде партии «Наш дом Израиль». Депутат Российского парламента и представитель партии другого государства «Наш дом Израиль», в одном лице. А после, на пресс-конференции, Розенбаум скажет: «Как сделал что-нибудь еврей для России, то он русский, а в других случаях этого не замечают». И приводит в пример Пастернака и других. У стороннего наблюдателя, кстати говоря, может сложиться ощущение, что Розенбаум как бы кричит: «Я более русский националист, чем, собственно, русские националисты, поэтому с последними нужно вести борьбу, уничтожать их и.т.д.».

В сути же своей, творчеству вообще не свойственно национальное, так как это область свободы. Разница в подходах заключается в том, какое творчество считать всенародным, а какое - камерным. Народный бард – это Высоцкий. Розенбауму до Высоцкого, как муравью до луны. Так же, как и «Доктору Живаго» до «Мертвых душ». Но это бесполезные выводы, ибо спорить об очевидности истины, которую некто оспаривает, бесполезное мероприятие. Только зачем, хотелось бы спросить, у Александра Яковлевича, он это делает, именно сейчас? Может быть, ему надоело, когда о нём в России говорят хорошо, и ему всенепременно нужно, чтобы говорили плохо? Нет. Я бы, например, не говорил о нём плохо, и, наоборот, буду считать его, как и прежде, хорошим человеком. Правда, сдаётся мне, что он этого не знает, посему хочет быть нехорошим. Может, ему нужно быть нехорошим в России, чтобы быть хорошим в Израиле?

Кстати говоря, в такой постановке вопроса нет ничего предосудительного, если мы примем во внимание то, что в Израиле существует свой национализм, называемый семитизмом. С точки зрения семита, ассимилированные евреи в других государствах, вроде как и не те самые евреи, какими они должны быть. В этой связи, любой еврей, живущий в каком бы то ни было государстве, чувствует себя неловко из-за того, что его внутренний мир как бы разрывается надвое. Семитизм же в Израиле вполне непосредственно себя проявляет уже в самой политике, в самой власти. Например, российского преступника Невзлина России не выдают, а народного артиста России еврея Кобзона в Израиль не пускают. Или просто угнетают арабов. Но каждое человеческое существо носит в себе, в своей воле, национальную гордость. Хотя она, с точки зрения философии Шопенгауэра, и является отрицательным явлением человеческой индивидуальности, но от этого утверждения она не перестает существовать – она есть.

Поэтому, на самом деле, евреям тяжело даётся выбор между одним и другим. Единственный путь, который они для себя выбирают – это путь отрицания чего-то одного, чтобы принять другое. В соразмерности уровня своего индивидуального развития еврей и поступает определенным образом. Семиты же эту раздвоенность еврейской ментальности пытаются устранить посредствам выведения евреев за рамки метафизического духа той страны, в которой они живут. Национальная гордость, то бишь, возносит их над той национальностью, с которою они сосуществуют, оправдывая себя наличием отрицательного отношения к ним самим, то есть, наличием антисемитизма, о котором необходимо говорить везде и всюду. Опускается чужое, чтобы возвысить своё. Заметно это в высказывании своих мнений Хинштейном в программе по НТВ «К барьеру» у Соловьева. Высказывался он в отношении присяжных заседателей. Они, оказывается, – если понимать смысл сказанного в самой сути высказывания, – «нелюди», потому что являются монтерами, слесарями и медсестрами. Не желает ли, спрашивается, вышеуказанный депутат извиниться перед обществом, которое таким образом он оскорбил во всеуслышание? Или он считает себя правым – и правым, безусловно? Зато, результат, не заставил себя ждать. Решение трех составов присяжных заседателей в Ростове-на-Дону были и вовсе отменены. Теперь военнослужащего будут судить три судьи, которые его осудят. Обязательно, причем, осудят.

(Продолжение следует)