Онтологические прогулки

(Окончание)

§ 5

Почему, возникает вопрос в процессе наших размышлений, мы, собственно,
говорим о женщинах и наделяем их некими атрибутами, которые могут
с одинаковой долей вероятности относиться как к женщинам, так
и к мужчинам? Ответ заключается в том, что в природе имеется такое
живое существо, которое принято называть женщиной. То есть, есть
нечто, обладающее известными диалектическими свойствами, и это
нечто – суть диалектическая женщина, или идея диалектической женщины,
или вневременной и непространственный живой образ. Таким образом,
в терминологии Ясперса, каждое живое существо человеческого рода
– это некая духовная ситуация бытия вне рамок её видимой формы
и сущности. В этом смысле, я думаю, цель наших исканий вполне
понятна и не требует дальнейших пояснений. Духовная ситуация,
например, гендерных женщин символизирует собою злой умысел: их,
следственно, можно назвать женщинами злого умысла. А злой умысел
– это, как говорил Гай Аквилий, «когда люди в чем-нибудь одном
притворились, а другое сделали». Еврипид уже высказал это более
понятливо: «Уста клялись, ум клятвою не связан».

Применительно к последним рассуждениям можно сказать, что диалектические
женщины, как противоположность гендерным, наоборот, должны называться
женщинами доброго умысла: они что-нибудь одно сделали, а во всем
другом притворились, что сделали. Получается, они всё делают как
бы в слове: сказала, рассказала, следовательно, уже сделала. Этакий
христианский эталон греховных мыслей и слов, вне их связи с деятельностью.
Особенно ярко эта способность проявляется в интимно-любовных отношениях.
Если представить себе диалектическую женщину живущей в Вашингтоне,
а её любовника находящимся в Москве, то женщина будет очень сильно
его любить, и чем более по времени разлука, тем сильнее она его
будет хотеть. В народе говорят: «Чем дольше разлука, тем крепче
любовь». Великий идеальный диалектик – народ.

Так вот, она будет писать своему суженному стихи о любви; стиль
речи её станет заискивающим и красивым; она будет страстно хотеть
того, чтобы быстрее они встретились где-нибудь в Брюсселе, на
нейтральной территории; они бы метнулись друг к другу навстречу,
и в упоительный момент рандеву её одежды медленно и эротично снимались
бы с её аполлонически прекрасного тела нежными руками любовника.
Эрос расправляет свои крылья над ними как божественный глашатай
о прекрасности порока. Но после бурной ночи диалектической женщине
вдруг снова хочется в Вашингтон, а её любимцу – в Москву. Наверное,
все-таки потому, что – как поется в песне, – «А на нейтральной
полосе цветы, необычайной красоты». Или, как говорит Ларошфуко,
«Разглядывая предметы, мы никогда не подходим к ним вплотную.
[…] Люди хотят, чтобы их рассматривали с определенного расстояния
[…] все мы, за малыми исключениями, опасаемся предстать перед
ближними такими, каковы мы на самом деле». Посему ей нужно научиться
быть и быть рядом, всегда рядом с тем, кого она любит. Ибо, говоря
словами всё того же Ларошфуко, «человек ищет житейских благ и
удовольствий за счет своих ближних».

Она, конечно же, как молоденькая кошка, когда с ней играешься,
поначалу будет грызть и царапать ближнего своего за руку, но в
скорости она спокойно уляжется у него на руках, отпугивая, как
домовой, всякую нечистую силу от дома. Её огромнейшее желание,
собственно, заключается в том, чтобы кто-нибудь мог дать ей свободу:
сама взять её она не может. Как, например, Мария Магдалина, благодарная
Христу, ибо тот дал ей свободу, – то есть, освободил от самой
себя. Ясно, что для этого нужно быть рядом. Если же податель сего
находится у черта на куличках, то как ему возможно что-либо дать
вообще?

Впрочем, сама постановка вопроса о том, что свободу кто бы то
ни был может дать, абсурдна по своему определению. Свобода – не
вещь и не продукт бытия, это существование вообще. Когда говорится
«свобода», подразумевается под этим свободное существование, которое
только лишь воображаемо зависит от внешних условий объективной
реальности. Потому что окружающая нас действительность, по сути
своей, несвободна вовсе. Применительно, например, к власти требования
народа всегда означивались борьбой за свободу, которую должна
дать ему власть. Подразумевается под этими требованиями, правда,
раздача денег и зрелищ. «Власть, дай нам денег, и мы будем свободны»
– так приблизительно следует нам понимать то, что хотят люди от
власти. Как только пообещает кто-либо толпе денег и зрелищ, в
придачу к ним ещё и свободу, сразу же его расценивают как талантливого
властителя. Говорим «Ленин» – подразумеваем «партия»; говорим
«свобода» – подразумеваем «деньги». Но власть денег никогда и
никому свободы не даст: у неё нет столько золота, чтобы удовлетворить
все бесконечно растущие желания добра всех граждан общества, всего
народа, который не желает в это верить. Посему, он постоянно наступает
на одни и те же грабли, оставаясь до скончания дней своих в полнейшей
нищете. Кто же уразумеет эту истину, тот надеется только на самого
себя и получает то, что ему необходимо. И получает совершенно
свободно, ибо ни одна власть, какой бы тиранический характер она
не носила, никогда и ни при каких условиях, не может противостоять
свободе, если она конституируется в реальности человека абсолютно
свободно. Всякая власть над многими сугубо воображаема, тогда
как свобода отдельно взятого исключительно реальна, если она существует
в натуре, а не воображается.

§ 6

В России первые дифирамбы диалектическим женщинам пропели Пушкин
и Лермонтов. Пушкин – в «Гаврилиаде», а Лермонтов – в «Демоне»
гениально изобразили то, как за диалектические женские души происходит
борьба между ангелами, архангелами и сатаной. В Германии, например,
это же самое выразил Гёте: собственно, Елена Прекрасная Фауста,
как древнегреческая Елена Троянская Париса – суть диалектические
женские ипостаси. Вот уж, действительно, ради чего, вернее, ради
кого проливалась кровь во всяческие времена? А она проливалась,
и это значит, что было ей за что проливаться. Как поется в известной
частушке одного босоногого мальчика, который, правда, не успел
станцевать тарантеллу: «Там, где любовь, там всегда проливается
кровь». Стало быть, огромнейшее количество диалектических мужичков
готово биться грудью за то, чтобы диалектическая женщина отдала
им свою любовь; ибо, коль скоро такое качество у неё имеется от
природы – то есть, врожденно как темперамент, – такая любовь чиста
и естественна.

В этом смысле, действительно, сегодняшние женщины лишились этого
блага. То ли потому, что в нём нет особенной материальной пользы,
то ли потому, что они интуитивно предчувствуют скоротечность вышеозначенной
любви, то ли потому, что они и в самом деле сделались другими,
то ли потому, что всё меньше становится таких мужчин, которые
бы знали толк в прекрасном: в нынешнее время почетно безобразное
и позорное. В самом деле, куда подевались те прекрасные Татьяны,
Ольги, Дориды, Лаисы, Натальи, порочные прелестницы и нагие русалки
– эти совратительницы монахов или просто красавицы и кокетки?
Да и вообще, есть ли смысл упоминать обо всех этих диалектических
женщинах, к которым обращался Пушкин, и кои знакомы практически
каждому мало-мальски образованному человеку?

Когда поэт воспевает Эрота, Амура, Бахуса и Вакха, то мы должны
понимать под этим некое эмоциональное возбуждение человека, некий
аффект, нечто непривычное, которое по-особенному влияет на психику,
что обыкновенно называют духовной любовью. Можно сказать, что
это есть своеобразный наркотик любви. Но действие наркотика, опять
же, мимолетно и, скажем так, конкретно не вспоминаемо после завершения
его действия; после кайфа, как известно, следует ломка. Прелюдия,
кайф, ломка – вот последовательность явления под названием любовь.
Наркоман, как говорят наркологи, привыкает к кайфу. Отнюдь. Наркоман
потому становится наркоманом, что привыкает к состоянию ломки.
Он испытывает удовольствие от боли на самом примитивном инстинктивном
уровне. В ломке есть акт ожидания чего-то хорошего – следующей
дозы, то есть, кайфа. В ней как бы сходятся начало явления с концом
в фазе ожидания.

Подобно ломке работает и любовь диалектических женщин: они все
в ожидании её. Можно, наверное, их назвать оптимистичными, но
невозможно такой оптимизм присовокупить к действию, направленному
на что-то, ибо и в действительности они как бы ожидают от себя
действий или ожидают действий, направленных на них самих. Часто
они представляют, что с ними разговаривает их воображаемый любовник,
причем, воображают вполне реально, даже если любовника в помине
не существует. Происходит своеобразное отвлечение диалектического
сознание женщины в хорошую сторону, что позволяет воле совершить
бессознательные действия в форме заботы о своем ближнем, который
мирно посапывает в постели рядом с ней, отвернувшись зубами к
стенке, смотря глазами в потолок. Таким образом, воображение желанного
в мечтах имеет под собой разумные основания – оно создано природой
для того, чтобы человеку легче было превозмогать жизнь.

§ 7

Каждый отдельный момент жизни в настоящем времени в женском диалектическом
сознании имеет вид, как я это называю, «небытия настоящего» или,
как можно понять из этого, имеет формы «бытия прошедшего» или
«бытия будущего». В настоящем как бы спаривается и прошлое и будущее,
проявляя во всем своем многообразии форм и явлений некую картинку
замечательной реальности – реальности, полной красок и грез, фантастических
историй и романтической будущности. Короче говоря, всего того,
что не существует здесь и сейчас. Складывается такое ощущение,
что диалектическая женщина как бы держит в руках то, чего совершенно
не видно… Держит нечто прекрасное; и мало того, что держит, –
она ещё и реально обладает им как своим собственным.

Удивительный феномен природы тогда предстает перед нами, когда
само по себе удивление, вроде бы существующее вполне рационально,
но, с другой стороны, совершенно не поддающееся рациональному
пониманию, возбуждает в нас, в нашем внутреннем духе, незримые
аффекты страстей и эмоций. Тогда, спокойно дремлющий до этого
дух, преобразившись в смычок, начинает скользить по нервным душевным
струнам, наполняя внутреннее пространство тела тем, что не в состоянии
просветить и выдать на монитор ни один позитронный томограф, какою
бы огромнейшей мощностью он не обладал. А зачем, собственно, нужно,
чтобы это рациональное понимание было вообще? Ведь, очевидно,
что истина так и не будет установлена, ибо вместе с её установлением
сразу же исчезнут и фантастические грезы и романтика: тогда, уже
и в образе женщины мы не найдем ничего диалектического, и она
превращается для нас в некий пустой объект.

Для самой себя она, конечно же, останется со своею полнотой, но
не отданная полнота ей в тягость. Ибо взять она уже ничего не
может, но хочет, а отдать – страшится. Ведь, суть отдачи – жертвоприношение.
Как говорится в Бхагавад-Гите: «не принося жертв, невозможно обрести
счастье в этой жизни», и что каждое жертвоприношение порождается
определенным типом деятельности, и если человек знает это, то
он в состоянии достигнуть освобождения от гнетущей его тяжести,
его же собственного духа. Диалектическая женщина, в противоположность
гендерной, непосредственно интуитивно постигает необходимость
некоей жертвы и зачастую следует именно этим путем, даже, если
этот путь для неё самой является темной стороною её же собственного
знания. То есть, метафизическая полнота, в этом случае, есть некий
внутренний образ, который образовался в женщине посредствам отражения
внешнего, слитого воедино с данным ей от рождения. Посему и получается,
что нервно-психическая избыточность гендерной женщины – суть вполне
рациональная и овеществленная избыточность, а вот естественная
метафизическая полнота диалектической – напротив, суть нечто,
неподдающееся рационализации, но действующее на неё непреодолимо.
Собственно, два главных символа женственного – вода и земля, –
как нельзя лучше, характеризуют собою избыточность, полноту, имение,
короче говоря, чего-то или обладание чем-то. Мужские символы –
огонь и воздух, – как понятно, более указывают на пустотность,
на неимение своего собственного, на феномен тоскливого необладания,
чего-то эфемерно полыхающего, уносящего куда-то в неизвестность.
Отсюда, две формы страстей (тоска и печаль) – тоска необладания
и печаль обладания.

§ 8

Итак; диалектическая женщина как бы держит в своих руках или обладает
трансцендентальной прекрасностью, скажем вернее – душою. Если
бы её она не держала в своих прелестных руках, то, нам совершеннейшим
образом было бы непонятно из каких, таких побуждений, мужчины
во всяческие времена целовали женщинам руки в качестве приветствия
или в качестве добрых намерений, скорее всего, сердечных намерений,
в смысле их благодарственной ипостаси, причем, раньше ещё и падали
ниц на колено перед дамой и прочее. Да, в самом деле, руки диалектической
женщины олицетворяют собою их же собственную душу, которая, в
обратном отражении, желает обладать мужчиной, заботиться о нем,
короче говоря, держать его в руках или обладать им в своей душе.
Сегодня даже, учат женщин, какие части тела мужчины и как сильно
она должна сжимать своими руками, чтобы ему не причинить страдания
или боль, а сделать нечто приятное: сексуальной революцией, это
называется нынче. Печоринцы, например, с приложением силы сжимали
дамам ручки и, что удивительно, они их за это очень любили. Наверное,
бессознательно ощущали то, как их душами владеет настоящий мужчина,
который в состоянии защитить их кроткие и добрые души от посягательств
на них всяких вирусов-целовальников дамских пальчиков из внешнего
мира.

Кстати говоря, кто из читателей хоть сколько-нибудь знаком
с палмистри, тот уже сам понял, к чему приводят нас последние
рассуждения. Для тех же, кто незнаком с этой древней наукой, я
вкратце растолкую в чем тут, собственно, дело. Каждый палец руки
символизирует собою одну из планет Зодиака. Большой – Венеру;
Средний – Сатурна; Указательный – Юпитера; Мизинец – Меркурий;
Безымянный – Солнце. В астрологии же, каждой планете есть определенное
анатомическое соответствие в организме человека. Солнце – сердце;
Сатурн – селезенка, кости, хрящи; Венера – кожа, венозная система,
внутренние половые функции; Меркурий – язык, головной мозг, нервная
система; Юпитер – печень. Каждая из этих частей отвечает за определенный
род психической энергии души, которая, следуя, например, Платону,
распределена была демиургом по всему человеческому телу. Так у
него сердце – это помещение стража или возбужденный дух, а печень
– просветленная часть души, от коей зависят пророческие ночные
сновидения и, именно поэтому, печень непричастна рассудку.

Интересно, что в теологии большой палец указывает на Бога, указательный
– на Христа, а средний на Святого Духа. В греческой церкви только
епископ благословляет с помощью этих трех пальцев. Все же остальные
священники обязаны крестить всей ладонью. Но суть не в этом, а
в том, что так же, как и попам, так и женщинам определенная категория
граждан, так и норовит поцеловать ручку. Такое вот диалектическое
сродство совершенно противоположных, как может показаться на первый
взгляд, явлений. Разница, судя по всему, между прошлым и настоящим
заключается в том, что основную функцию получения наслаждения
через пальцы рук диалектической женщины, переняли на себя от мужчин
маникюрные салоны. Ведь абсолютно непонятно, с чего бы это вдруг
сегодняшние женщины пропадают в них, наверное, половину своей
собственной жизни. И вообще, ухоженные женские руки, подвергнутые
жесточайшему маникюру, сразу же нам ведают о диалектической женщине
вообще, но только лишь в возможности. А вот то, что целование
мужчиной женских рук происходит совершенно бессознательным образом
– медицинский факт, который я лично проверил практически. Как-то
я присутствовал на праздновании дня рождения одной дамы, причисляющей
себя к аристократии новой волны. И у одного товарища, – весьма
обходительного товарища, – я спросил, зачем он всем подряд женщинам
целует руки. Он мне ответил, мол-де, это правило хорошего тона.
А кто их, эти правила, – спрашиваю его, – установил? Оказалось,
что аристократия установила; посему им нужно следовать. Во как!
Я ему тогда посоветовал не целовать женщинам руки, а слегка их
поддавливать во время рукопожатия, имея в виду лермонтовское:
«чтобы твою младую руку – Безумец! – лишний раз пожать!». Так
он на меня посмотрел, как на умалишенного. Мне, это не понравилась,
и я сам так поступил. «Ой! – сказала мне дама, – Сергей Викторович,
помилуйте, я же женщина, причем, замужняя…» и сразу же румянцем
покрылось её лицо.

Вот вам решительное обоснование того, что все эти хорошие манеры
абсолютно бессознательные явления. Иной раз сидишь в баре молодежном
и обязательно увидишь, как какой-нибудь молодой ухажер так и облизывает
пальцы своей возлюбленной. Хочется тогда сказать ему: «Да, выплюнь
же большой палец дамы, ей-богу!». Хотя, коль природа инфантильная
в нем буйствует, пусть сосет себе на здоровье, как теленок вымя,
что поделаешь. Ведь, большой палец – это, как нам уже известно,
символическое хранилище Венеры, а последняя реально воспринимается
кожей. У Куприна в «Прости, прощай…» есть такое описание: «У меня
есть признак прекрасного (...): вот если меня мороз по коже дерет,
озноб, мурашки бегают – это настоящее и большое». В смысле, ощущение
озноба вызывается сильным возбуждением или волнением. Или возьмём,
к примеру, воздушный поцелуй: собственно, он есть ни что иное,
как передача поцелуя своей души объекту вожделения по воздуху,
через трансцендентальное пространство. Или могу ещё припомнить,
как на похоронах одного моего дальнего родственника священник,
который отпевал усопшего, вдруг, поцеловал руку дочке покойного.
Причем, так и никто не понял, что это на него нашло. Но вернемся
к нашему случаю. Так вот сижу я тогда на дне рождения и думаю:
«Да, что там, ей-богу, манерничать…». Стоп, стоп, стоп…Что-то,
опять я, ни в тему рассказом увлекся. Ненароком ещё чужые тайны
выдам, – век мне тогда люди добрые не простят этого.

§ 9

Диалектические женщины в старину чужие тайны, особенно мужнины,
запросто выдавали, но не по причине ненависти к супругу, а в качестве
похвальбы перед подругами. Эзоп (если мне не изменяет память)
уже советовал супругам стеречь уста свои от жен, ибо жена на супружеском
ложе – враг. Собственно, обручальное кольцо надевается на безымянный
палец – палец сердца и возбужденного духа – потому, что это свадебное
действо или замужество в понятиях диалектических женщин старой
России обозначалось не радостным событием, как это водится сейчас,
а совершенно страдательным и печальным фактом. Как бы на возбужденный
дух сердечных влечений надевается золотое ярмо обручального кольца,
этакая золотая клетка для Эрота, где он обречен на горемычное
томление. Посему, диалектическим женщинам раньше всенепременно
нужно было окольцевать любовное либидо своего суженного, чтобы
он был только их и ничей другой. Сегодня же, проповедуется свобода
брачных отношений или проповедуется супружеский гендерный феминизм.
Вступают, то есть, в брак с великою радостью, а по прошествии
нескольких лет совместной жизни вообще всякое супружество начинает
поноситься в связи с его ненужностью и вредностью. Не удивительно
ли? Не нелепо ли смотрится это со стороны? Несколько прошедших
лет своей жизни абсолютно сознательно выбрасываются коту под хвост.
Ну, это их дело. А мы, собственно, чуть позже завели разговор
о платонизме и, я думаю, что лучше Пушкина в «Платонизме» мне
о нём не сказать.

Я знаю, Лидинька, мой друг,
Кому задумчивости сладкой
Ты посвящаешь свой досуг,
Кому ты жертвуешь – украдкой
От подозрительных подруг.
Тебя страшит проказник милый,
Очарователь легкокрылый,
И хладной важностью своей
Тебе несносен Гименей.
Ты молишься другому богу,
Своей покорствуя судьбе;
Восторги нежные к тебе
Нашли пустынную дорогу.
Я понял слабый жар очей,
Я понял взор полузакрытый,
И побледневшие ланиты,
И томность поступи твоей…
Твой бог не полною отрадой
Своих поклонников дарит,
Его таинственной наградой
Младая скромность дорожит;
Он любит сны воображенья,
Он терпит на дверях замок,
Он друг стыдливый наслажденья,
Он брат любви, но одинок.
Когда бессонницей унылой
Во тьме ночной томишься ты,
Он оживляет тайной силой
Твои неясные мечты,
Вздыхает нежно с бедной Лидой
И гонит тихою рукой
И сны, внушенные Кипридой,
И сладкий, девственный покой.
В уединенном упоенье
Ты мыслишь обмануть любовь.
Напрасно! – в самом наслажденье
Тоскуешь и томишься вновь.
Амур ужели не заглянет
В неосвященный твой приют?
Твоя краса, как роза, вянет;
Минуты юности бегут.
Ужель мольба моя напрасна?
Забудь преступные мечты:
Не вечно будешь ты прекрасна,
Не для себя прекрасна ты.

§ 10

Диалектическая женщина прекрасна не для себя, а для другого. Женщина
гендерная прекрасна для самой себя. Собственно, творческая ипостась
России ещё молода. Пушкинские и лермонтовские женщины после преобразуются
в чеховских душечек, далее – в вечную женственность, позже, в
вечную молодость, сейчас же, судя по всему, в гендерную старость.
Просто живое существо, которое называется Россия, подошло в своем
развитии к меланхолии переходного возраста. Буйство любовных страстей
как-то угасает и становится степенным и бессмысленным – покойным.
Модно, знаете ли, редуцироваться в своей бессмысленности к психическому,
отыскивая в нём почву, на которую можно стать своими неокрепшими
ногами. Не рановато ли? Или об избытке психического совершенно
не нужно размышлять? Например, параноидальному и шизофреническому
западному миру размышлять об этом уже поздно. С фактом просто
абсурдно спорить. Его небытие не за горами. Чужеродный России
гендеризм не особенно прививается к основаниям её метафизической
природы. Он, скорее всего, как профилактическая вакцина укрепляет
иммунитет воли нации в целом. По крайней мере, отторжение запада
начинает набирать свои обороты, и это есть предпосылка к оздоровлению.
Национальный русский дух научается смотреть на мир с позиции своей
самости. И вот, в таких объективных условиях, на смену гендерным
женщинам начинают приходить диалектические женщины старой России,
я повторяюсь, в духовном смысле слова.

Зашел я как-то подлечить зубы. Ужасно неприятное мероприятие.
Но, как только посмотрел в глаза доктору, сразу же понял, что
передо мною диалектическая женщина. Тотчас исчез страх перед бормашиной,
и я спокойно рухнул в кресло. «Отдаюсь, – говорю ей, – в Ваши
диалектические руки (они, кстати, были исключительно диалектическими
как по внешнему виду, так и по тому, как они заботливо спасали
мой зуб)». И, в самом деле, так мило мне зубы ещё никто и никогда
не лечил. Все время до этого, наверное, гендерные «вахмистры в
юбках» мне их только и знали, что уродовать, причем, уродовать
с ощущением жуткой боли. А здесь, нет, всё произошло, можно сказать,
прекрасно. То есть, выдувает метафизика свои прекрасности вечно
и с неизменным постоянством. Кто как следует уяснит этот процесс,
то непременно согласится с Соломоном, что нет ничего нового в
мире, а само по себе бытие – это всего лишь многократное повторение
старого. Посему диалектическим женщинам в России – быть!

24 августа 2006 г