Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

1. ВАШ ВОПРОС РЕШАЕТСЯ

«Cafe Rio». На обложке диска три карикатурные девицы в окне и в
фестивальном неглиже на фоне зерен кофе.

14 great Samba songs from Brazil – 14 великолепных песен Самба из Бразилии.

Я купил его сегодня в магазине Borders. Тем, кто знает, и объяснять
не надо, а для тех, кто не знает – это огромный и
замечательный магазин книг и музыки на любой вкус. Можно шляться между
полками, разглядывая корешки, забираясь то в один том, то в
другой, можно взять чашечку кофе, выбрать книжку, сесть за
столик и читать. Студенты часто так сидят, правда, больше
без кофе и на полу , и занимаются здесь, наверное, чтобы не
покупать дорогие книги. Но сегодня я был там в поисках диска с
музыкой Самба. Бразильские ритмы, под которые пальцам так
удобно стучать по клавиатуре, когда колени не мешают. Но
колени мешают. Они дергаются и лаптоп прыгает вместе с ними.

Попробуйте спеть в ритме латинского бита с ударениями там, где буквы
большие, с короткими паузами там, где тире, и длинными в
пробелах между словами:

БА-чи БО-чи там-БО э-кАдо чики-чики-чики-чики тА...

Сам-ба, сам-ба....

Я в самолете. Уставился в экран со стандартным полетным
телевизионным набором. Фильм. На этот раз «Джулия» – недавняя
экранизация романа Моэма «Театр» (мне старый латышский фильм нравился
больше, а вам?), затем новости... нет-нет, вру, сначала
новости потом «Джулия».... Какое это имеет значение, когда перед
глазами бессмертный Миронов в фуражке Остапа, и в ушах
крутится, не останавливаясь «О Рио, Рио, о мама мия, о-ооо Рио
де Жанейро...» Ага, я лечу в Рио, черт меня побери! Фестиваль
уже позади, но бразильские женщины, наверняка, на месте.
Меня там ждет работа, – установить оборудование займет пару
дней, не больше, особенно, если захватить полдня после
прилета, может быть, еще легкий денек на калибровку, – и я
свободен. А улетать только через неделю. Со мной фотоаппарат, куча
пленки. В Бразилии в феврале лето и море. И сердце весело
отстукивает еще неуслышанное:

БА-чи БО-чи там-БО э-кАдо чики-чики-чики-чики тА...

Приземлились в Сан-Паоло , как будто для того, чтобы вздохнуть перед
последним прыжком: взлет – посадка – Рио!

Это были легкие 12 часов. Меня должны встречать сразу за паспортным
контролем. С огромной сумкой через одно плечо (в ней особая
чувствительная аппаратура, которую решили не отправлять
багажом), с лаптопом через другое, стою в короткой, но медленной
очереди. Мобильные телефоны не работают. Зато за стойками
паспортного контроля приятные улыбающиеся люди – симпатичные
доны Педро. Один из них, с курчавой шевелюрой, подзывает
меня. По-английски он не говорит. Улыбается все также
приветливо. Или не так же? Задает вопрос. Интересно, что он
спрашивает. А-а, где моя виза? Нет, с израильским паспортом не нужна.
Что? Да-да, из Техаса. Что-что? А-а, что буду делать?
Помогать устанавливать оборудование на заводе «Петробраза» –
Бразильской нефтяной компании. Что-что? Повторите? Что-что?
А-а... значит буду работать? Миронов куда-то пропал, и песенка о
Рио-Рио тоже умолкла. У меня хорошая интуиция, но, кажется,
поздно. «Нет, не работать, только объяснять...» Поздно.

– Пройдемте, сеньоре.

Почему это «Пройдемте, сеньоре», звучит как «Пройдемте, гражданин?» Я прохожу...

Маленькая комнатка. Передо мной КГБ-шного вида бразильская женщина в
форме. Мой паспорт задушенно изворачивается у нее в руках.
Мне сообщают, что у меня нет визы. Работать в Бразилии без
визы нельзя. Только отдыхать.

– ПОНЯЛ???

Я понял. Прошу телефон и звоню Эдуардо. Тому самому, который должен
меня встречать. Передаю трубку. Длинный разговор на
португальском. Вы умеете говорить по-португальски? Нет? Я тоже. А
иногда очень может пригодиться...

Меня проводят через коридор, мой багаж пропускают через
рентгеновский аппарат. Я в зале отправления. Отсюда улетают разморенные
морем и карнавалом туристы. Назад. Отсюда должен улететь и
я. Если мой вопрос не решится. Но Эдуардо его решает. Через
час зал отправления стал наполняться. Скоро рейс. Рядом со
мной девушка. Очень ничего смотрится, свежий загар, приятная
улыбка. Спрашиваю, говорит ли она по-английски и, услышав
акцент, немедленно перехожу на иврит. Заигрываю, старый дурак,
сидящий на границе без паспорта и с неясным будущим.
Рассчитываю понравиться девушке. Но тут выясняется, что она на
обратном пути из своего медовомесячного путешествия. Её
новобрачный счастливец убежал куда – то за кофе. М-да-а, второе
невезение за день – не многовато ли? С отвращеньем спрашиваю,
понравилась ли им Бразилия. Слышу: «Да, очень» и прочую
ерунду. Не верю. «Если эти идиоты не хотят иметь последнего слова
техники, которое вот тут в моей сумке, я поворачиваюсь и
уезжаю». (я же предупреждал, что старый дурак, а вы с первого
раза не поверили.) Проходит еще час. Новобрачный с кофе не
возвращается. Мой паспорт тоже. Мы с девушкой синхронно, но
без удовольствия дергаемся.

БА-чи БО-чи там-БО э-кАдо чики-чики-чики-чики тА...

Я пристаю к людям в форме, не разговаривающим по-английски. Ко мне
приближается человек. Он говорит: «Ваш вопрос решается».
Исчезает. Через час вдруг зазвонил мой мобильный телефон.
Оказывается, входные звонки проходят. Это Эдуардо. Он говорит, что
мой вопрос решается. Новобрачного нет. Объявляется посадка.
Я ненавижу Бразилию. Моя соседка ненавидит кофе.

Как предвестник счастья возникает молодой муж лет тридцати пяти,
лысый и с отвислым брюхом над приспущенными шортами. Он забыл
свой посадочный талон в сумке моей собеседницы, и его не
пропускали обратно. «Шалом». Они улетают. Еще через час звонит
Эдуардо. Из своего банка. Я слышу прощальный шелест банкнот в
его голосе. Вопрос решен. Он только просит передать трубку
одному из чиновников, чтобы меня проводили через таможню с
моим грузом. Чтобы не пришлось решать вопрос еще раз.
Приветливо улыбающийся человек в форме, с неожиданно удобоваримым
английским, проводит меня сквозь кордоны к моему уже ждущему
на коляске, аккуратно уложенному багажу. Видимо, он очень
доволен решением вопроса. Чиновники провожают меня как
родного. Я в Рио. И Миронов подмигивает мне, устало вытирая пот под
фуражкой.

2. КОКОСОВАЯ ВОДА

Меня встречают двое. Озарио и АдурИ. (Озарен и одурен, думаю я,
отгоняя от себя мысли о клетчатом и Бегемоте). В общем-то,
внешне эти парочки не очень похожи. Озарио – светло-коричневый
молодой мулат, крепко сбитый высокий парень с великолепной
улыбкой, негритянскими курчавинками на голове и полуафриканским
приплюснутым, полупольским утиным и вздернутым носом. Вы
когда-нибудь такое видели? Нос начинается как негроидный, а
кончается курносиной? Нет-нет, совсем не как клетчатый. А вот
Адури похож на кота. Невысокий, с кошачьей насупленной
мордой и седоватыми усами. Старомодные круглые очки сливаются с
лицом, добавляя кошачести. Адури совсем не говорит
по-английски. Этим он явно отличается от полиглота Бегемота. Зато
Озарио очень пытается. Мы ждем Эдуардо, который должен вот-вот
появиться. Меня угощают кофе. Да-а, это – бразильский кофе.
Не черная пахнущая табаком вода в Хьюстонском аэропорту. «Ах
Рио, Рио…» – снова крутится пластинка.

Наконец, появляется Эдуардо – интеллигентного вида высокий
седоватый, но молодящийся дружелюбный человек. Сразу чувствуется
приятная беззаботность, обычно обеспеченная солидным банковским
счетом. Я в хорошей компании. Эдуардо и Озарио прилетели из
Сан-Паоло. Кот… то есть Адури, настоящий рио-да-жанейровец.

О работе не может быть и речи. Слишком поздно ехать на завод. Мне
издалека показывают трубы, и видавшая виды машина Адури несет
нас в город.

Я плохо соображаю. Длинная дорога с серыми строениями на холмах.
Слышу странное слово «фавеллы», но не способен еще понять
смысл. Суматоха автомобилей, едем вдоль бухты по виадуку, слева
море, корабли, острова, огромная глыба «Сахарной Головы», вон
там на горе, – пальцы указывают мне на маленький крест на
дикой высоте, там Иисус… мы вылетаем на набережную и я
впервые слышу: «Капакабана».

Капакабана – это один из знаменитых пляжей-набережных Рио. Вдоль
всего берега улыбается длинным полукругом прогулочная дорожка.
По ней в обоих направлениях бодро идут полуголые люди. Сотни
людей совершают свой ритуальный моцион. Рядом –
велосипедная линия, по которой снуют не более одетые велосипедисты. В
окне непрерывный ряд притертых друг к другу зданий. Нет, не
ждите здесь разнообразия архитектуры новой набережной
Тель-Авива, или фантастической старой нормандского Тревиля. Здания
самые обыкновенные, узкие, некрасивые, они торчат как
неровные зубы не очень ухоженного рта. Но рот этот расплывается в
такую обаятельную улыбку моря и жизни, что хочется улыбаться
в ответ. Я смотрю на Озарио – ба! Так это же его улыбка,
просто увеличенная в тысячу раз! Капакабана!

Мы едем в самый конец бухты. Эдуардо хочет восстановить мои силы и
исправить впечатление. Чудак, оно уже в порядке. Мы
останавливаемся у киоска, там, где пляж прерывается, берег
поднимается вверх и превращается в небольшую смотровую . Пластиковые
столы и стулья грязноватом асфальте. Солнце еще высоко, но не
очень жарко. У деревянных перил набережной страстно
зажимается парочка. Кроме меня этой обыденности никто не замечает.
Мы садимся, и нам приносят райский напиток. Нет, не так.
Сначала берут довольно большую зеленую продолговатую с черными
подпалинами дыню, несколькими кровожадными движениями
отсекают от неё кожуру на закруглении овала, вставляют внутрь
трубочку, и я понимаю, что это кокос. Я же умираю от жажды!
Кокос охлажден и покрывается росой передо мной на столе. Я
недоверчиво втягиваю из трубочки и оказываюсь в раю. Холодная
сладковатая энергичная жизнь вливается в меня. Сок сегодня
срубленного бразильского фрукта! Карнавальный эликсир!
Карнавальный эликсир... Сок.... Капака…. Я отключаюсь, свалившись на
кровать в номере отеля.

3. ФАВЕЛЛЫ

Я отключился вчера на слове «отель». « Cafe Rio» играл свою
пятнадцатую самбу, которую составители диска, видимо, увлекшись,
добавили к «четырнадцати великим...» Лаптоп съехал с колен, и я
завалился на бок на диване, как олень, подстреленный
техасскими любителями охоты. За шторами парилась и потрескивала
крыльями тараканов душная хьюстонская ночь. Йо-йооо, йа-йааа.
Сам-ба. Писк комара над ухом

Я проснулся с приятным предвкушением завтрака. Вы любите, когда вас
кормят завтраками? Я – очень. Особенно, уже оплаченными.
Особенно, вкусными. Плохой завтрак в отеле меня ужасно
расстраивает. Но здесь это было исключено. По тому с какой
услужливостью были распахнуты вчера двери адурийского драндулета, с
какой резвостью доставлены чемоданы в мой номер на седьмом
этаже, с какой непринужденностью принят заслуженный «тип», я
знал – плохого завтрака здесь быть не может.

Скажите, что может сравниться с ароматом свежей папайи, наполняющей
рот нежностью умелого поцелуя? Что может обрадовать более,
чем изысканная сочность сегодня сорванного манго? Добавьте к
этому одухотворенность крепчайшего бразильского кофе,
солнечный луч, проникающий через стеклянную веранду, шум города и
прибоя и вы представите, вы поймете, нет, почувствуете всем
своим ублаженным телом, что...

БА-чи БО-чи там-БО э-кАдо чики-чики-чики-чики тА... Жизнь прекрасна!

Элегантно жующий за соседним столиком Эдуардо это чувствует. Причем
по вжившейся в его лицо улыбке я знаю – он чувствует это
каждый день.

Что вы говорите? Как можно жевать элегантно? Тут слова кончаются.
Просто надо увидеть Эдуардо.

Уже отзавтракавший Озарио послан на вылавливание Адури. Но
вылавливать Кота не пришлось. Он ждет внизу в своей карете. Мальчики
из отеля захлопывают за нами двери, и машина рвется к
набережной, поворачивает налево и вливается в поток.

Капакабана несется в противоположном вчерашнему вечеру направлении.
Движение автомобилей на набережной меняется в зависимости от
времени суток. Это отчасти спасает ситуацию. Двусторонним
оно остается только на пешеходной дорожке вдоль пляжа. Думал,
с чем её сравнить и понял, что больше всего она напоминает
мне муравьиную тропинку. Вам приходилось в детстве наблюдать
такие тропинки? Муравьи снуют по ней без устали, изредка
останавливаясь и ощупывая друг друга усами. Муравьиная струя
всегда завораживала меня, как завораживает текущий ручей. Вот
и сейчас подставляю лицо летящему в окно бразильскому утру
и смотрю на загорелый полуголый мелькающий поток из ног,
рук, животов, грудей, и всегда черных под солнечными очками
глаз. Где же вы, фестивальные красавицы? Нет, наверное, слишком
быстро едем. Но даже в быстрой езде не могу не заметить
припаркованные у муравьиной тропы странные автомобили, некую
беспородную помесь велосипеда с бронетранспортером, и
отдыхающих вместе со своими пулеметами полицейских.

Адури говорит без умолку. Я подозреваю, что сразу на две темы.
Первая: презрительно-непрерывная характеристика всех встречных и,
не дай бог, поперечных машин и непригодных к жизни
личностей их водителей. Вторая: вдохновенно-непрерывное осмысливание
вслух всех проходящих, проезжающих, виденных вчера, никогда
не виденных и просто воображаемых женщин. Да, еще февраль.
Но, похоже, март в Рио наступает сразу после карнавала даже
для седых котов. Не припомню, вы говорите по-португальски.
А? Я тоже нет. Вы знаете, иногда это помогает.

Машина вылетает за пределы пляжей и набережных. Впереди вдалеке, в
направлении заводов, висит отчетливый коричнево-серый слой
воздуха почти от самой земли и до вершин холмов. Голубое небо
и белые облака смотрятся, как на посеревшей от времени
цветной фотографии. Смог. По сторонам зеленые холмы покрыты
каким-то странным серым наростом. И снова это слово – фавеллы.
Дорога проносит нас ближе, и я понимаю, что это значит.
Трущобы. Можно будет заехать туда пофотографировать? Кот и Озарио
ухмыляются, а Эдуардо теряет улыбку. Нет, в фавеллы мы не
поедем. На вершине холма каждой из фавелл живет ее король. На
вершине жить хорошо, потому что добираться туда трудно, даже
если карабинерам это вдруг сдуру приспичит, и еще потому,
что на холме нет канализации. Будь я король, мне хватило бы
второй причины. Но время царствования и сбора податей –
недолгое. Короли фавелл обычно умирают во цвете лет, и возносятся
их души над набережными, подлетают к распростертому объятию
Иисуса, тщетно ждут, что сожмет он свои разбросанные руки,
прижмет их к нагретой солнцем каменной груди, и, не
дождавшись, уносятся туда, где мелочи мирской жизни, такие, как
отсутствие канализации, уже не имеют значения. «Нет, мы не
пойдем в фавеллы, – сказал мне Эдуардо. – Чужие туда не ходят». В
фавеллах живет половина населения Рио.

От моря к моему отелю надо пройти узкой улочкой, слегка поднимаясь
на холм, метров пятьдесят. Несмотря на близость туристской
набережной, улица нечиста. Она напоминает коридорчик между
кухней и залом посетителей внешне шикарного, но не очень
хорошего ресторана. Если случается пройтись по такому коридорчику
– немедленно портится аппетит. Сама гостиница – это просто
отремонтированное узкое и высокое здание – клык, зажатый
между соседними зубами, так тесно, что и нитки не протиснешь. Но
ниткой никто давно и не пользовался. Днем на улице не
протолкнешься. Машины спускаются из городских кварталов и
выворачивают на набережную. Пешеходам не хватает тротуаров. На углу
напротив отеля лавочка, в которой покупают, у которой сидят
и пьют кофе, из которой перекрикиваются со знакомыми в
окнах соседнего дома. Яркая летняя жизнь. Ночь меняет декорации,
наверное, так же, как меняет она их в амазонских джунглях.
Конец улицы упирается в подсвеченный пляж, за которым черным
обрывом зияет море. Движение замедляется, становится
плавным и растянутым. Фары автомобилей мелькают в просвете домов,
пролетают по набережной как светлячки между деревьями. И во
влажную темноту из-под коряг выползают ночные гады.
Приглядитесь, вот они вылезают из темных, откуда ни возьмись
взявшихся щелей между домами, и устраиваются на ночь, ночные
насекомые, невозлюбленные солнцем бабочки и эльфы фавелл. Раскрыв
алюминиевый шезлонг в двух шагах от входа в гостиницу, на
тротуаре – их принцесса лет тринадцати. С распущенными
волосах, в короткой маечке и шортах, она откинулась, небрежно
забросив ногу на ногу, и снисходительно принимает сладкий поцелуй
от вельможного фаворита, сидящего на асфальте у ее ног.
Чуть поодаль тени и глаза компании придворных. Они развлекаются
негромким разговором и коктейлем из недопитых банок. Еще
дальше, на самом углу набережной, сидят старики. Они молча
наблюдают полет светлячков.

Рано утром из отеля выйдет беспокойный парень в форме, разбудит
ночных тварей, сердобольно подбросит им корма, и они исчезнут.

(Продолжение следует)