Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

3. Finding Neverland

Станстед – странный и сравнительно небольшой аэропорт. Длинное,
похоже довольно новое, но уже устаревшее здание терминала. Я лечу
в Ларнаку кипрской компанией Cyprus Airways. В отличие от большинства
русскоговорящих на Кипре, я лечу не отдыхать, не прятать деньги
и не продавать за них ночами многократно истраченную душу. Я лечу
на горящую инсталляцию оборудования, которая задержана по разным
причинам на месяцы и должна пройти успешно. Иначе можно не дождаться
зарплаты.

В aэропорту есть только маленькие сэндвичные забегаловки, а я,
признаюсь вторично, давно обуржуазился и ищу место, где после
длинного полета и двухчасовых автобусных впечатлений можно сесть
за столик, и, расслабившись, хорошо поесть, заглянуть в интернет
или набросать несколько строчек, пока они не скомкались, не смялись
в памяти. Интересно, я как будто оправдываюсь. Значит, недостаточно
обуржуазился. Мои дети вряд ли бы задумались над этим.

Улыбающаяся элегантная женщина за стойкой справочной объясняет,
как пройти в Радиссон неподалеку, «for decent food». «Only three
minutes walk», – oчаровательная улыбка. «Англичане, люди ли они?»
– Еще какие!

Моя коляска с вещами предупредительно забрана и спрятана в багажную
комнату сразу за стеклянными дверями отеля. Невообразимо дорогой
и умеренно вкусный завтрак. Тарелка с пустившими сок малиной,
клубникой, нарезанными яблоками и киви на закуску. Кофе. Открытый
лаптоп. Что еще надо для дорожного счастья?

Я улетаю из Англии на Кипр. В самолете отключаюсь немедленно,
едва свалившись в сиденье. Просыпаюсь от суеты с раздачей корма
с вызывающим зуд вопросом «Chicken or pasta». Есть не хочу, и
начинаю смотреть фильм с того момента , когда Джонни Депп и его
жена открывают двери каждой из своих спален, она входит в комнату,
а он – на поляну в солнце, к детям и его медвежьей собаке. Не
могу оторваться до конца картины, стараясь скрыть от малоприятного
стюарда, от кипрских греков и англичан вокруг, выкатывающиеся
проклятые слезы. Сентиментален стал – это к старости, успокаиваю
себя враньем. Вранье самому себе всегда успокаивает. Сентиментальным
я был всегда и состариться мне тоже не удастся.

Как, скажите, как они научили мальчишку так сыграть свою роль?
Последняя сцена на скамейке...это уже не актерская игра, это выворачивающая
душу, входящая в тебя чужая жизнь. Finding Neverland. Потрясающий
фильм. Жаль, не видел начала. Все-таки, мне везет в жизни. Две
прекрасные картины за последние сутки. Яркое небо за окном автобуса.
И немножко настоящего английского языка!

Нет, нет, подождите, мне повезло еще больше! Мой отель у самого
берега. Скоро полночь. Я с наслаждением роняю багаж и выхожу на
балкон комнаты. Подо мной сверкает искусственной голубизной бассейн
и совсем рядом мерцает средиземноморская лунная дорожка. Я не
могу ей отказать. Вспарываю змейку чемодана и нахожу шорты. Слетаю
вниз к портье. «Не опасно на пляже сейчас?» Так тебе хитрый грек
и ответит. Он пожимает плечами и говорит: « На твоё усмотрение».
Черт с тобой, мысленно посылаю его и бегу к пляжу. Там ни души.
Вода и воздух прохладные. Я уплываю. На деревянном пляжном шезлонге
остаются мои шорты, очки, полотенце, заботы, усталость. Мерзну
в воде. Лунный свет достает до дна. Поворачиваю назад, Упираюсь
в какие-то скалы. Немного нервничаю, потому что плохо вижу. Наконец
выбираюсь на берег. Слава богу, вот они, очки, шорты и полотенце.

Ничего больше. Лунная дорожка тускло проникает сквозь открытую
балконную дверь гостиничной комнаты. Странно, я вижу как там на
кровати спит мое тело.

4. Полосатое утро

Если в следующей жизни я буду кошкой, я хочу родиться здесь, на
Кипре. И не просто на Кипре, а где-нибудь неподалеку от песчаного
берега с отелями «Лорд» или «Золотой Залив». Там, на открытом
патио, мимо которого струится искусственной голубизной ручей,
перетекая водопадом в бассейн, там, где белые пластиковые столики
спускаются с каменной плитки на искусственную траву и дальше на
пляж, там, в ресторанном дворике, где начинает своё утро завтраком
разноязыкая полуголая толпа, там буду вести я свою полосатую,
свою счастливую, свою рыжую жизнь.

Я вижу себя, разнежившимся, развалившимся на теплом полу медленным
майским утром. Сквозь решето деревянного навеса греет полосатое
солнце. Зеваю, потягиваюсь и легким мявом подзываю трехцветную
зеленоглазую подружку.

Она тут же, рядом, еще немножко неуверенная в счастье, которое
выпало ей – быть спутницей рыжего хозяина беззаботной, сытой,
ленивой жизни. Позади мусорные баки, позади неспокойная драчливая
жизнь, в которой поврежден её полузакрытый правый глаз.

Подойди ко мне, моя трехцветная девочка, я научу тебя единственной
нужной теперь нехитрой науке о ногах.

Самые безобидные ноги – это голенькие ножки молодых женщин и респектабельные
мужские ноги. Они не тронут. Они обойдут стороной. Они слишком
заняты друг другом. Чуть осторожнее надо быть с детскими ногами.
К ним стоит подбираться тогда, когда они свешиваются с пластикового
стульчика и не достают до земли. Если у них немножко повертеться,
что-нибудь вкусненькое соскользнет вниз.

Самые опасные – ноги старух. Они идут прямо, не сворачивая, с
их пути стоит убраться сразу и, пролетая, позабавиться, стукнув
по ним в кураже полосатым хвостом.

Интересно, к какому разряду рыжий нахал отнесет мои ноги? Я кладу
в теплую тарелку глазунью, черные пряные маслины, белый солоноватый
сыр. На отдельное блюдце мягко шлепается кусочек рыбы, не забыты
и сочные нарезанные дольками помидоры и хрустящие кружочки огурцов
с нежной пупырчатой кожурой. Свежевыжатый апельсиновый сок, чашечка
кофе – я выхожу на веранду и сажусь за белый столик.

Моя трехцветная подружка из будущей жизни подмигивает мне зеленым
глазом. Черт возьми, где же камера? С жалостью смотрю на готовую
быть вкусно съеденной яичницу, на все еще горячий кофе, чертыхаюсь
и бессовестно оставляю их стыть в одиночестве, бегу к лифту, в
комнату, за фотоаппаратом.

Несмотря на случайные ноги и взмахивающие юбки (я редко поднимаю
глаза выше), мы с подружкой одни на этом патио. Мы одни – его
настоящие жители. Все остальное преходяще, как порывы ветра. Все
эти ноги исчезнут из нашей жизни сегодня, может быть завтра, сменятся
другими, которые тоже исчезнут. И только моя рыжая тень и твоя
трехцветная, будут всегда наслаждаться полосатым солнцем изо дня
в день, всю нашу бесконечную, летнюю жизнь.

Что-то странное происходит сегодняшним утром. Что нужно этой вдруг
спустившейся к ногам голове? Зачем она беспокоит нас?

Я один на этом патио. Вернее нас трое: я и два кота, две тени
моей будущей реинкарнации. Не бойтесь, дурни, ну как я могу потревожить,
как могу навредить вам, отражениям своей будущей жизни? Я просто
хочу взять вас на память в настоящую. Жующие люди целиком поглощены
своими завтраками. Мне даже странно, насколько нас никто не замечает.
Я охочусь за вами, целюсь в вас камерой, не убегайте, попозируйте
хоть немного.

Ладно, хватит. Скоро за мной приедут и я должен буду отправляться
на работу. Ем остывшую яичницу, пряные маслинки, белый сыр и глотаю
почти холодный кофе. Все-таки «Лорд» хуже, чем «Золотой Залив».
Там, помнится, на завтрак было замечательное блюдо: легкий, чуть
кисловатый йогурт, свежий в сотах мед и грецкие орехи. Вот где
божественная смесь! А здесь даже кофе не подливают. Надо вставать
и идти за новой чашкой. Нет, средненький отель этот «Лорд».

Что ты уставилась на меня своим пронзительным глазом, трехцветное
существо?

Смотришь внимательно. Обидно стало за твой «Лорд»?

Гостиница «Ливны» находится в центре одноименного города. Я подхожу
к ней, волоча свою тяжеленную сумку. Рано утром я выгрузился из
поезда где-то под Воронежем. Сел в автобус. Старая колымага была
в молодости грузовиком, но после ремонта ему выдали картуз в виде
пассажирского салона и поручили легкую пенсионерскую работу –
возить людей от станции в город. Езды было километров тридцать,
или три часа по черноземной гоголевской дороге. К концу пути моя
сопротивляющаяся молодая душа была взболтана выбоинами и матом
водителя, а затем вытряхнута наружу, и сам я выплюнут на серый
тротуар районного центра.

Гостиница «Ливны» не только лучшая центральная гостиница города.
Она еще и единственная, как жена, которой не избежать. Я подхожу.
Здесь нет фойе. Здесь есть маленькая прихожая и окошко в стене,
как в старых сберкассах. За ним – усталая женщина без лица. Если
бы не рамка окошка, она слилась бы с серой, плохо оштукатуренной
стеной.

Я говорю: «Мне нужна комната.»

Она отвечает: «Есть комнаты на восемь и на четыре. Но на четыре
все заняты. Два рубля в ночь с человека.»

Я говорю: «Мне нужна комната на четыре. Но чтоб я был в ней один.
Я заплачу за четверых.»

Она не понимает.

Я кладу на подоконник перед ней три огромных огнедышащих, сладких
даже сквозь надтреснутую кожуру, наглых бакинских граната.

Она теряет дар речи. Долго молчит. Что-то пишет в каких-то бланках.
Не отвечает на вопросы. И дает мне комнату на четверых. В которой
никого не будет. «Это из обкомовского запаса», – шепчет осипшим
голосом. Я беру ключ и подымаюсь на второй этаж. В гостинице –
три этажа. Но туалет только один. Во дворе. В комнате 4 пружинные
железные кровати и серым клыком из стены – особая привилегия –
умывальник. Спускаюсь во двор по нужде, но туалет закрыт. Возвращаюсь,
смотрю на умывальник и только теперь вполне понимаю смысл еврейского
благословления: «Боже, спасибо, что ты не сделал меня женщиной!»

Враньё.

О еврейском благословлении я тогда еще не слышал. Я узнал о нем
намного позднее, когда гостиница «Ливны» умчалась в молодость,
как летит назад земля от нас, стоящих у окна вагона.

Черт подери этот сервис в «Лорде»! Надоело вставать за чашкой
кофе! Но я не могу сегодня сердиться. Сегодня слишком синее небо
и слишком симпатичные коты на каменном полу патио. Я снова беру
фотоаппарат, и нас снова только трое. Улыбнитесь мне, мои друзья
из будущей жизни, протяните мне свое кошачье «Cheese.»

Не волнуйся, моя трехцветная подружка, этот парень совсем не опасен.
Мне попадались иногда и такие горе-фотографы. Лучше бы поделился
своим завтраком, чем гоняться за нами, противно щелкать и мешать
наслаждаться солнечным утром.

Вот какие молодцы, я крадусь за вами между столиков, и вы даже
иногда позируете, как хорошо знать, что нас трое на этой забитой
завтракающими туристами веранде... Подождите, я ловлю на себе
внимательный взгляд, нет нас не трое, нас четверо этим утром.
Я прячусь за рулоном бумажных салфеток, прицеливаюсь и снимаю
четвертого из нашей компании, еще не забывшего, как быть кошкой,
еще не научившегося притворяться обыкновенным человеком.

Поворачиваю голову. Рядом водитель, который должен отвезти меня
на работу. Он явно считает, что я рехнулся.

(Продолжение следует)