Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Окончание

9. Ночь

У меня в заметках на память – только одно слово «Таксист». Что
стоило добавить еще хоть одну-две фразы? А теперь сколько ни сжимай
голову руками, сколько ни мучайся – не вспомнить. Откуда берется
это самомнение, откуда появляется уверенность, что сию минутное
яркое впечатление, сегодняшнее переживание, все еще тлеющее чувство,
будут с нами всегда? Нет, они растворяются в прошлом, исчезают,
как тени в сумерках.

Таксист. Ведь был же необычный человек, был интересный разговор,
а не осталось ничего кроме ощущения теплой ночи, летящей в лицо
через опущенное стекло старого, видавшего виды мерседеса.

Аэропорот Ларнаки это вам не Лондонский Хитроу. Скучное здание,
даже не слишком хорошо освещенное внутри. Я прохожу мимо неприглядных
потертых островков «выходов на посадку» в самый конец зала, в
тупик, откуда должен отправиться мой рейс в Англию. Интересно,
что звучит точнее – «тупик» по-русски или «Dead End» по-английски?
Сейчас разберемся.

Ищу место, где смогу усесться , раскрыть лаптоп, записать несколько
строчек, нечто большее, чем одно слово. У самой стенки коридора
вижу компанию и слышу обрывки речи на английском, но различим
только один громкий наглый голос с тяжелым гортанным акцентом,
в котором выпирает буква «р» .

«Евреи хотели убить Магомета, как они убили вашего Христа...»
. Неразборчиво

«Нет, Христос – тоже пророк, но все, что он говорил, уже не имеет
значения. Последним пророком был Магомет...» . Неразборчиво.

Обрывки: «Евреи... Палестина... Коран... Ирак...»

Мне не по себе, и я прохожу в островок, который отделен от конца
коридора тонкой перегородкой, достаточной, чтобы не слышать его
слов.

Нахожу свободное место. Раскрывать лаптоп уже неохота. Рядом со
мной небольшой худощавый рыжеватый человек лет тридцати пяти,
в шортах и легком свитере накинутом на плечи. Мы перебрасываемся
несколькими фразами. Он летит в Шотландию, по выговору – англичанин.

Время.

Выстраивается очередь, но посадку почему-то задерживают. Я оборачиваюсь.
Я всегда знаю, когда обернуться. Как-то, мальчишками, едва поступившими
в институт, мы с другом были в Худате – палаточном курортном лагере
на берегу Каспийского моря. Танцплощадка, девушки, много местных
ребят, приходивших из соседних сел на охоту за городскими красотками
в коротких юбочках. Мой товарищ пригласил одну из них потанцевать.
Едва закончилась музыка, я обернулся. И успел увидеть толпу ублюдков
разного возраста, подкатывающихся к нам сзади. Тогда удалось выкрутиться.
Это помогало не раз. Много лет прошло с тех пор.

Я обернулся.

Англичанин замешкался и оказался чуть позади меня в очереди. Прямо
за ним стоял невероятных размеров толстый с сильной проплешью
парень. Черные миндалевидные глаза на выкате под низким скошенным
лбом. Мясистый нос. Толстые губы. Отвратительная страшная рожа.
Рядом с ним его спутник – еще моложе, худой, с какой-то необозначенной,
странной, похожей на тень внешностью. Лицо – как темная маска.

Тот же голос на весь зал: «Америка обосрется в Ираке. Мы вышвырнем
их оттуда, их и евреев.» У меня начинает колотиться внутри.

Он приближается к англичанину сзади. Англичанин слегка оборачивается.
Я, пытаясь умерить страх, пропускаю кого-то вперед и подхожу к
англичанину с другой стороны.

«Мы вытряхнем из всех вонючее говно. Хотите убедиться? Приезжайте
к нам! Приедешь?» – он впрямую обращается к англичанину

«А вы умеете играть в футбол?» – спокойно усмехается тот, а я
лихорадочно соображаю как действовать. Полиции нет и в помине.
Очередь откровенно отсутствует. Справится с этой горой можно только
неожиданностью. Значит бить ногой. В пах или в колено. Главное
не сплоховать. Но ноги дрожат. И мне не нравится его непонятный
спутник.

«Да мы умеем играть в футбол. Кишками. Мы их хорошо вспарываем.
У нас крюки под каждым мостом развешены. Для таких как ты»

Я подошел совсем близки к англичанину. Гора все ближе. Сейчас...

«Rubbish», – тихо и с ледяным достоинством говорит маленький англичанин.
(«Вздор»). Я чувствую, что бледнею. Черные глаза выкатываются
еще больше утыкаются в англичанина, потом в меня... и гора останавливается.
Ублюдок поворачивает голову и продолжает говорить что-то своему
спутнику на тон тише. Англичанин спокойно поворачивается к нему
спиной. У меня по позвоночнику течет пот. Очередь начинает двигаться.
Но я не боюсь лететь в этом самолете. Я видел его глаза. Этот
взрываться не будет. Вот если бы его бессловесный спутник был
один, тогда, я понимаю, тогда было бы страшнее.

Мне повезло! Кипрская авиакомпания все еще крутит тот же фильм
«Finding Neverland». Never Land – остров Нетинебудет, в котором
живет наше детство. Я забываю обо всем и снова вижу Джонни Деппа,
играющего драматурга Барри, будущего Сэра Джеймса Мэтью Баронета
Барри, не умеющего состариться шотландского мальчика Джейма Барри,
писателя, сочинившего сказку о Питере Пэне. Какой фильм... Посмотрите
его, пожалуйста!

Помните: «...когда родился первый ребенок на свете, и он в первый
раз засмеялся, то его смех рассыпался на тысячу мелких кусочков, и
из каждого появилось по фее. И так было задумано, чтобы у каждого ребенка
была своя фея.»

Интересно, какая фея была у этого, с выкаченными глазами... Может
быть мелких кусочков смеха просто не хватило на всех? Что думает
он, глядя в экран?

Наивно? Знаю. Седые волосы, а все никак не вытряхнуть из себя
детскую надежду, не повзрослеть. Может быть, поэтому так нравится
мне Джеймс Барри.

Я досматриваю фильм до того момента, с которого начал смотреть
на пути из Англии всего несколько дней назад. До той минуты, когда
Барри открывает дверь своей спальни и входит на поляну – в солнце,
к детям, к его умной черной собаке. Хочу и нет сил смотреть дальше.
Даже на замечательное произведение искусства нужен какой-то запас
нервной энергии

Пытаюсь отвлечься, прокручиваю в голове бесконечный ролик последнего
дня, и вдруг понимаю, что было – не то, что засело во мне еще
днем, тогда, когда мы спустились с эстакады. Я пожал руку Кашмирцу...
только я, ни один из моих спутников, ни одна голова бессердечного
дракона, даже не кивнула ему в знак простого приветствия. Почему?

Ночь

Не хочу ни о чем больше думать. Выключить мозги! Заснуть. Я отворачиваюсь
от экрана телевизора, утыкаюсь лбом в черный овал окна и вижу,
что на крыле самолета сидит, болтая ногами, и улыбается мне своей
жемчужными улыбкой Питер Пен.

10. Миражи

Шшшрррххх... Шшшрррххх...

Шелестят и постукивают по негладкому. асфальту ролики. Завтра
День Благодарения. Сегодня я должен был лететь в далекую страну,
в морозный ноябрь. Вместо этого я качусь по своей деревеньке,
такие здесь называют subdivision.

Мне вслед истерично заводятся псы, стерегущие сонный техасский
вечер.

Я думаю, как рассказать мне о последнем дне поздней весны, последнем
дне

своей поездки полгода тому назад.

Шшшрррххх... Шшшрррххх...

Самолет вздрагивает и катится по бетонной полосе... “Baggage reclaim”…

У тебя были каштановые с рыжинкой волосы, ты помнишь? Ты предложила
мне прокатиться на роликовых коньках по длинной набережной. Мы
взяли их на прокат. Ты ехала медленно, чтобы я, надевший коньки
через тридцать лет после того, как снял их в последний раз, поспевал
за тобой.

Шшшрррххх.... Шшшрррххх....

Помнишь, ты подбадривала? И удивлялась, как это у меня неплохо
получается? Я знаю, ты помнишь...

Нет, нет, я должен продолжать другую историю. Другую. «Неоконченный
рассказ». Мне надо описать те призраки в Англии. Как описать их?

Шшшрррххх... Шшшрррххх....

Что же мне делать завтра. Пойти, что ли, купить индюшку и зажарить
в духовке.

Или ну ее? Прохладный воздух, легко дышится. Здесь только и можно
жить с ноября по март.

Помнишь, в другой раз я катался уже гораздо уверенней. Ты улыбалась.
Ты была счастливой. Ты верила в то, чего не могло случиться. Я
верил вместе с тобой, потому что ты этого хотела. Ты догоняла
меня, хваталась за локоть, обвивала рукой плечо. Помнишь? Я помню.
Веснушки и свет в глазах.

Прикачусь домой и начну писать. Буду писать о шипеньи и стуке
роликов, о тебе, и доберусь как-нибудь до той странной поездки
ранним утром из Хитроу в Гатвик. Я ведь заранее купил билеты тогда,
в день прилета. И умудрился их не потерять. Теперь забрался в
красный автобус, сел у окна и понесся по утренней забитой машинами
дороге. Конечно, перепутал сторону. Здесь же другое движение.
В Англии – как на Кипре. А я надеялся сфототографировать лошадей,
которых пропустил давным-давно, в самом начале рассказа. Нет,
надо пересесть на левую сторону, чтобы видеть зеленые луга, а
не поток встречных машин.

Шшшрррххх... Шшшрррххх...

В последний раз я скользил по дорожке быстрее тебя. Намного быстрее.
Оборачивался. Высматривал твои каштановые с рыжинкой волосы. И
снова катился вперед. Я уезжал от тебя. В наше прошлое. В память
об улыбке, солнечной набережной, брошенном на пол одеяле и летящей
над городом скамейке

Шшшрррххх... Шшшрррххх...

Мой призрак несется по середине узкой улочки, обгоняя случайных
прохожих, сторонясь редких автомобилей. Ночь.

Утро. Миражи в окне. Призраки автомобилей пролетают сквозь рыжие
волосы. Дорога обрывается посреди деревьев и начинается снова.
Машины летят в никуда и исчезают. Я хватаю фотоаппарат и снимаю
кадр за кадром.

Мне все равно никто не поверит. Если это и вправду не снится –
скажут – придумал, наложил изображения, исказил реальность.

Да нет же, вот она. Летящие в никуда, проникающие друг в друга
автомобили на фоне копны рыжих волос.

Вы скажете: «Миражи? Так не бывает». А ведь было. Я это видел!

Подумаете: «Причудливо наложенные отражения. Бессмыслица». А что
– мы, если не такие же случайные отражения в окнах пролетающих
автомобилей. Втиснулись в рамки своих окошек и оттуда пытаемся
разглядеть друг друга по дороге из одного аэропорта в другой.
От посадки к взлету. Распахнуть бы....

Шшшрррххх... Шшшрррххх...

Идиотские собаки. Что они бесятся? У них, наверное, комплекс неполноценности
– не могут видеть ничего на колесах. Три-четыре месяца назад я
так же катился ночью по застывшим улицам. Навстречу по узкой дорожке
вдоль подстриженных газонов шла женщина со здоровенным псом на
поводке. Он вырвался и бросился за мной. Я не сообразил, что лучше,
остановиться или убегать, неуклюже развернулся и крепко шмякнулся
об асфальт. Над башкой слюнявый оскал, в ушах дикие вопли хозяйки
собаки. А пес и не пытался меня укусить, он просто раскрыл пасть
от удивления. У хозяйки в глазах ужас грядущего суда и возмездия.
Она пытается оправдаться. Приходиться её успокаивать, взбираясь
на коньки. Странные они здесь. В Израиле сначала бы спросили:
«Ты в порядке?» А потом бы посоветовали сначала научиться кататься
на коньках, прежде чем собак пугать...

Аэропорт Гатвик. Сверкающий, шумный, с красивыми магазинами английского
фарфора, сувениров, одежды и надраенным перламутровым «ягуаром»
посреди огромного зала.

Я наврал тебе, что вернусь. И перестал звонить. Знаешь, я вдруг
вспомнил, как ты танцевала на коньках. На набережной играла музыка,
какой-то школьный хор... я обернулся и увидел, как ты пританцовываешь
вдалеке позади меня. Ты все же каталась гораздо лучше. Просто
тебе нравилось смотреть мне вслед. Тебе хотелось, чтобы я думал,
что могу тебя обогнать. А еще, помнишь, урок танцев? Смена партнеров,
помнишь, как я хотел, чтобы ты скорее прошла круг и танцевала
со мной?

Потом я уехал.

В центре огромного зала, недалеко от блестящего ягуара, между
сувенирными магазинами несколько кресел, группа молодых ребят,
наверное, школьники. Сжавшись клубочком, спит девчонка с рыжими
волосами.

Шшшрррххх... Шшшрррхххх... Ролики шумят, пора смазать.

Я устал. Дверь дома, не ставшего своим. Сейчас сброшу коньки,
постою под душем и напишу о том, что мне все же повезло в дороге.
Я поймал в объектив луг с вытоптанной, съеденной травой. Яркое
сочное полотно зелени начиналось сразу у его края, за низкой изгородью,
где, не пересекая черты, словно не замечая вкусные стебли, паслись
красивые лошади, подбирая остатки травы из полинявшей земли. Те
самые лошади, которых я не успел сфотографировать несколько дней
тому назад.

11. Возвращение

Вы заметили, как поменялся тон рассказа? Я перечитал первые главы
и поразился. Они были написаны всего лишь полгода назад. Может
быть, что-то и вправду изменилось? А может, просто постарел. Возраст
– хищник из породы кошачьих. Мурлычет, пока сыт и доволен, но
стоит ему проголодаться, того и гляди догонит в несколько прыжков
и вцепится в горло.

Ладно, время распутывать нити и время их связывать воедино.

Потерпите еще минуту.

Ненавижу ходить навьюченным, так думает, наверное, каждый верблюд.
Так думаю я, шатаясь по командировкам. Сбрасываю с себя сумки
в небольшом ресторанчике на втором этаже аэропорта Гатвик, с голодных
глаз заказываю два завтрака сразу, наедаюсь до отвала и долго
сижу, отвечая на накопившуюся почту. Благо есть wireless internet
connection.

Пора. British Airways. В очереди на посадку дребезжит мой телефон.
Это Янус находит меня с какими-то вопросами. Отвечаю, пропуская
вперед других и тихо проклиная все на свете. Если другие забьют
своим барахлом места на полках над головой, тогда мне придется
держать свой портфель под ногами все чертовы 10 часов обратного
полета через океан. Мало того, что потерянное время, еще и в неудобстве
потерянное.

В конце разговора Янус замирает и говорит мне четко, с расстановкой:
«Спасибо тебе...за твою доброту.» Эх Яша, Яшенька... «Да нет,
– говорю, – все в порядке, работа есть работа.» А на душе теплеет,
теплеет. Хотя Яша, скорее всего, просто плохо знает английский.
Да и «Thank yоu for your kindness» по-английски звучит

просто как обычная вежливость... И все таки согрел.

Тот же самый Боинг 777. Места оказалось навалом, багаж устроен.
На этот раз я сижу у окна. Снова «Flying daggers.» Но смотреть
больше не буду. Мы летим через океан на запад. Быстро, без захода
солнца, догоняем ночь.

Я проваливаюсь в сон, утопаю в нем как в теплом песке. В вязком
теплом песке. По нему так приятно бежать к воде. Вечер субботы.
Спасатели прокричали свои предупреждения на иврите и по-русски
и ушли. Теперь можно войти в воду и плыть на запад, туда, где
Повар, разбив скорлупу дня, жарит глазунью заката. Но она, как
всегда, не удается, растекается по горизонту и медленно догорает
до черноты. Тогда наступает время возвращаться. Вдоль улиц, ведущих
домой, уже блестят фонарные нити.