Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

5. Дракон

Кто, вы говорите, любит троицу? А-а бог любит троицу? Вам это
откуда известно?

Все делилось на три у меня в этот приезд. Трёхглавый дракон. Тройной
обед. Три системы. Черт, как жаль, что я не написал об этом раньше.
Смотрю в свои заметки, и не могу понять собственных фраз. Потерял.
Ладно буду вспоминать на ходу. Первая головa моего дракона – Георгас.
Oн предпочитает называться Джорджем, но я его зову просто Жорой.
Крепко сбитый добродушный простоватый парень с квадратным лицом.
Имя второй головы Василисис. Это высокий холеный слегка надменный
молодой человек с продуманно небритым щеками. Почему-то я прозвал
его не Васей, а Василисой. Последнюю и главную голову зовут Янисис.
Тут я сомневаюсь: то ли двуликий Янус, то ли просто Яша. Посмотрим,
может быть прояснится по ходу рассказа. Он старше, тише, твёрже.
Невысокого роста, лысоватый умный человек.

Все трое собрались в контейнере превращённом в офис. В углу –
стол Януса с грудой бумаг, лаптопом, принтером, зарядным устройством
и включённым в него мобильным телефоном. Напротив на полудохлых
стульях уселись мы с Жорой и Василисой. Рядом на полу груда хлама
из новых и старых приборов, трубных задвижек и инструмента. Я
провожу инструктаж и пью из чашки с отломанной ручкой крепкий
холодный кофе. Солнце калит асфальт за открытой дверью, кто-то
ругается матом на древнем языке. Скрипят тормоза длинных блестящих
грузовиков бензовозов. Начало рабочего дня.

«Ты ешь ланч в полдень? – интересуется Янус и не давая мне ответить
сообщает: Мы обычно работаем до восьми вечера, а потом идём обедать».

«Все в порядке, – отвечаю: я как вы.».

Мы берём инструменты, грузимся тяжёлыми приспособлениями, приборами
и идём к обваловке – цементному забору, окружающему огромные банки
резервуаров – и дальше к крутым изогнутым лестницам в знойное,
воняющее бензином небо.

Похоже, на этот раз мне повезло с драконом. Головы работают слаженно
и охотно. К тому же, сносно говорят по– английски. Первые две
системы установлены к середине дня. Перерыв на кофе. После него
надо ставить третью, самую высокую. Здесь уже просто руками не
управиться , даже втроём. Необходимо волочить наверх тяжеленное
устройство с зажимами и цепными передачами. Подъёмного крана не
предвидится.

«Ничего, – говорит Георгас,– Мы найдём решение».

Мы поднимаемся на эстакаду, и он кричит что-то по-гречески, загорелому
человеку, надзирающему за группой рабочих внизу, тот, в свою очередь,
орёт что-то на ужасающем английском, и к нам направляются два
худощавых тщедушного вида человека, один из них с замотанным тряпкой
лицом.

Повязка на его голове слишком напоминает знакомые кадры
из телевизора, и я напрягаюсь.

– Кто это ?

– Иностранные рабочие, бросает Жора.

– Почему у него голова так обвязана?

– Не знаю, – пожимает плечами он,– они, кажется, красят резервуар.

– А-а-а.

Георгас указывает им на металлическую конструкцию и объясняет,
куда её надо поднять. Те смотрят на узкую крутую лестницу безжалостно
закрученную на высоту семиэтажного дома. На ней не разойтись двоим.
Берутся за острые края приспособления, (они, я знаю, режут руки,
даже сквозь рукавицы), и, заметно страдая, начинают тащить его
наверх.

«Вы уверены что справитесь?» – спрашивает Георгас

Те поспешно кивают, сил отвечать у них нет.

Я показываю знаком Георгасу, что надо отстать. Если они поваляться
вниз, то могут снести и нас. Мы отстаём. Я почему-то не испытываю
жалости к тем двоим. Они для меня лишь наблюдение, подручное средство,
возможность сделать работу в срок. И только червячок сосет внутренности
при виде их надрывно скрюченных фигур.

Нет, небо наверху не воняет бензином. Ветер треплет лицо свежим
морским ветром Море вибрирует внизу тонкими бесконечным линиями.
Мы здесь уже несколько часов. Как всегда обгорели лицо и шея.
Мы закончили инсталляцию. Василиса резво зачищает и соединяет
провода. Жора убирает рабочую площадку. День стекает в море рыжим
пятном.

«Ты знаешь, это Кипр, они не умеют готовить, но мы постараемся
найти что-нибудь приличное. Ты хочешь сразу обедать или в гостиницу?»
– спрашивает Яша.

«Сначала, конечно, в гостиницу...»

«Хорошо, тогда мы заедем за тобой через полчаса, – он немного
смешно старательно выговаривает английские слова, – так говорят
с маленьким ребёнком когда хотят, чтобы он понял. Я огорчённо
думаю о том, что поплавать в море мне сегодня не успеть и соглашаюсь.

Меня подхватил минута в минуту не Яша, а Крис – старший брат Жоры
и большой начальник в компании. Его бодрый SUV несёт нас по неправильной
стороне дороге (« На Кипре любят все английское,»– с презрением
говорит Крис), по направлению к городу. Мы крутимся по узким улицам
и ненадолго останавливаемся в сумеречном переулке старых зданий.
Здесь гостиница, в которой живёт мой дракон. Теперь за Крисом
следует целых две машины. По случаю приезда заокеанского гостя
(то есть меня) компания собирается обедать знатно и полным составом.
Звучит совсем неплохо после двенадцатичасового дня.

«Если бы это была Греция, – цокает языком Крис, – а то ведь это
Кипр, они не умеют по настоящему готовить», и мы паркуемся в длинной
аллее, с одной стороны которой кустарник, с другой – длинные оштукатуренные
заборы одноэтажных домов, цвет которых неразличим в темноте. Проходим
во дворик, где под редкими деревянными рейками увитой плющом крыши,
прямо у входа на веранде тесно расположились столики, покрытые
традиционно-клетчатыми скатертями. Компания живо рассаживается,
слева от меня трёхглавый дракон, Крис напротив, и еще несколько
человек, имён которых я даже не пытаюсь запомнить.

Нет, на Кипре не умеют готовить, поэтому, если Вы голодны, пропустите
несколько следующих абзацев, а если сыты, то так и быть...

Сначала идёт долгое обсуждение напитков. Обсуждают по-гречески,
поэтому я просто расслабляюсь, дышу, ставшим, наконец, прохладным
воздухом , и жду. На столе появляется прозрачная бутылка, и сразу
несколько пальцев тычут в неё и несколько глоток хором твердят
гортанное слово «Рака». Ну рака, так рака. Разливают по маленькие
рюмашкам, и в ожидании блестят на меня глазами: «Ну, сразу, сразу,
– говорят ,– At once.»

Господи, а как же её ещё – то? Глотаю рюмку, они все хором морщатся,
сначала смеются, а потом смотрят с ужасом и едва касаясь губами
отпивают маленький глоточек.

«Ещё?» – недоверчиво...

«Какой вопрос, наливайте!»

В это время весёлая ладненькая женщина начинает приносить закуски.
Белый солоноватый сыр, рыжий рис с запеченными улитками, крупно
нарезанные овощи, острая нашинкованная с чесноком свёкла, хумус,
маслины, о-о-о какие маслины!

На столе за инеем высоких бокалов желтеет лёгкое местное пиво,
и вместе с лопающимися пузырьками его пены, исчезает напряжение
длинного дня.

Вот тогда приносят вино и мясо. Рёбрышки, зажаренные на гриле,
истомившаяся в духовке баранина. Ей нежной не терпится отделиться
от косточки и прекрасной смертью растаять на языке, быть смытой
красным потоком вина в зовущее жерло желудка. Вот она на тарелке
рядом с разомлевшей, половинками запечённой картошкой.... Нет,
разве умеют они готовить, на Кипре?

Приятная расслабленная испарина на лбах, капельки на обгоревших
шеях, и весёлый разговор, порхающий над едой. Две головы смеются
над третьей. «Посмотри на него, – изящно выпускает сигаретный
дым Василиса, указывая на своего начальника Януса, – разве он
может оценить хорошее блюдо? Он же из Салоник! В Салониках живут
одни болгары, они там говорят по-болгарски и едят болгарскую пищу.
Афины, только Афины – это настоящая Греция !» Янус добродушно
улыбается, в глазах его, даже теперь внимательных, бликами отсвечивает
винная бутылка. Не обращая внимания на Василису, он говорит о
традиционной Салоникской кухне.

Нам приносят какие-то сладости, но с ними справится я уже не могу.
Пора!

В прощальной толкучке у выхода из ресторана вдруг вспоминаю и
спрашиваю Георгаса, как там приспособление, его спустят вниз к
утру? «Нет, – говорит он, – один из двоих рабочих повредил руку.
Нам придётся разобрать конструкцию и спускать её вниз на верёвках.»
Гадкий червячок внутри.

Надо бы лечь спать. Но, едва вывернув на улицы, мы застреваем
в бесконечной пробке. Только что закончился финальный матч Кипрского
футбольного кубка.. Машины гудят, люди в кузовах грузовиков подпрыгивают,
размахивая зелено-жёлтыми флагами. Победа! Победа...

«Завтра с утра мы едем в Никозию, – говорит мне Крис ,– там важная
деловая встреча. Ребята пока продолжат без тебя.» Я молча киваю.

У входа в гостиницу – красиво подсвеченные декоративные кусты.
Зачем затаилось ты в них, серое привидение, не тревожь меня своим
странным, своим сапфировым взглядом!

6. Кашмирец

Зачем говорю я с ним, зачем открываюсь этому незнакомцу,
в дорогом рабочем костюме с яркими нашивками и в каске с ненавистным
флагом? Остановись... замолчи... не пропускай слова сквозь спазм
глотки... не могу, не могу остановиться, не могу зажать себе рот,
толчками выплескиваю задыхающуюся душу.

«Они пришли к моему отцу и проорали, что если я попадусь им опять,
он меня больше не увидит. И тогда отец сказал: уезжай. Он одолжил
деньги... ты знаешь, сколько надо денег? А где взять... у нас
нет... Собрали по родственникам. Нашли моряков, договорились,
что отвезут в Грецию. Нас завели в трюм и мы сидели там 36 часов
в темноте, вони... а потом, когда приплыли, они сказали: Греция,
убирайтесь. Но это был Кипр. Клетка.»

Я вернулся из поездки в Никосию. Крис рассказывал по дороге о
том, что турки хотят воссоединить город и остров. «У турков, –
говорит Крис, – безработица и низкий уровень жизни. Им выгодно
воссоединение. Грекам-киприотам это не нужно».

«Греческии язык здесь отличается от того, что в самой Греции?»
– спрашиваю. «Еще бы, – ухмыляется Крис. – У них здесь смесь греческого
и древнегреческого, турецкие и английские влияния – они вообще
очень любят англичан, – снова с неприязнью повторяет он, – нет,
это не настоящая Греция».

Никосия – шумный, большой и бесформенный город. Он оставил впечатление
лета, раздетых женщин, магазинов, банков, плохо организованных
улиц и бездельников в офисе, с которыми мы встречались. Вернулись
на завод в середине дня. В контейнере Януса я переоделся в свой
пропахший вчерашним потом рабочий Nomex – огнеупорный комбинезон
и направился было в операторскую. Сквозь её большое стеклянное
окно меня знаками подзывают Жора с Василисой. Не могут разобраться
в программе, похоже, нет связи с установленными системами. В двух
шагах от двери в здание наталкиваюсь на вчерашнего рабочего. У
него тщедушная долговязая фигура и узкое лицо с запущенной щетиной.
Черные продолговатые глаза. Я останавливаюсь.

«Как рука?»

Он удивленно резко поворачивает голову, отвечает с тяжелым акцентом,
длинными гортанными «р», я с трудом его понимаю: «Рука это не
у меня, это у другого», – он машет головой в сторону, как будто
там стоит тот самый другой, с поврежденной рукой. Но рядом с нами
никого нет.

«Что-нибудь серьёзное?», – надеюсь успокоить, наконец, своего
червячка

«Нет, ерунда, так..., – неопределенно отвечает парень, и со скрытым
вызовом, – мы рабочие, это мелочи, не страшно, тем кому в офисе
надо работать, тем страшно, а нам нет.»

Черт, мне очень тяжело понимать его английский

«Ты откуда?» – вдруг спрашивает он, бросает и сразу убирает напряженный
взгляд.

Я колеблюсь секунду... «Я из Техаса, из Америки...»

Нехорошая тонкая улыбка трогает его рот, и он тут же её прячет.

Тогда я продолжаю: « Вообще-то , я – израильтянин.» Я сегодня
в безопасности. Мне легко быть смелым рядом с этим рабочим. Он
судорожно отворачивается, скрывает глаза. Мне кажется, он похож
на злую и несчастную собаку на цепи, которая хочет укусить, но
страх и цепь не дают ей этого сделать, а голод заставляет вилять
хвостом.

Я почему-то не хочу отпускать его... «А ты откуда?»

Пауза

«Из Кашмира. Ты знаешь, где это?»

«Конечно»

Он не верит и продолжает: «Мою страну оккупируют Пакистан и Индия»

«Ты жил на индийской стороне?

Резко мотает головой – «На пакистанской.»

Я смотрю в его длинные глаза, я знаю, что должен успокоить червячка
внутри себя, этого сосущего под ложечкой глиста, которого надо
накормить состраданием к ближнему. Худой небритый жалкий парень
с тонкими усиками напоминает мне кого-то из полузабытой школьной
юности.

«Как ты здесь оказался?»

Он снова дергает головой

«Они не дают нам дышать...»

«Кто?»

«Пакистанская полиция. Мы должны молчать и подчиняться. Во всем.
У нас нет надежды. Мы собрались со студентами.... протестовать...
и тогда полиция пришла в дом к моему отцу. И отец сказал мне той
ночью: уезжай.»

Я ищу глаза за очками этого еврея с проклятым флагом на
каске. Зачем мне это, зачем хочу видеть, как смотрит хозяин сытого
мира на голодного пса. Может быть, поняв его взгляд, смогу, наконец,
замолчать.

«Они высадили нас на берег – куда было деваться? Мы никого не
знали, у нас не были элементарных вещей, нам было нечего есть...
Нам ничего не оставалось и мы пришли к властям и сказали, кто
мы. Тогда они дали нам бумаги, по которым мы можем работать, но
этого едва хватает, чтобы есть и спать...»

Он мучает меня, этот человек, этот приезжий, зачем он заговорил
со мной. В его глазах нет издевки, которая заставит меня замолчать,
с местными куда проще...

«И мы живем день за днем в этой клетке, на этом острове. Нам некуда
деваться. У нас нет завтра. Я– как корабль в море, у которого
нет берега. Мне некуда плыть.»

Странно говорит этот парень. Отрывисто, как если бы хотел заплакать,
но слез нет и в помине, только странная улыбка и описывающие вокруг
меня круги, лишь изредка замирающие на моем лице глаза. Непривычные
для подсобного рабочего обороты речи – «корабль в море, у которого
нет берега»... У профсоюзно-спокойного работяги где-нибудь на
заводе в Техасе воображение не уходит дальше круглого берега пивной
кружки.

Василиса перестал махать мне через стекло и с явным недовольством
отвернулся, снова уткнулся в экран компьютера.

«Где ты учился?»

«Я изучал искусство в школе, потом начал учить экономику»

Я лихорадочно ищу, что сказать ему, как закончить разговор...
Нашел! И глиста моей совести открывает пасть у меня в желудке.
Она готова к приему сладкого.

Он заставил меня замолчать своим вопросом, «где ты учился...»,
меня давно об этом никто не спрашивал... Теперь говорит он, а
я цепляюсь за его слова...

«Послушай, – говорю я, заставляя себя и его верить своим словам,
– все, в конечном итоге, зависит только от нас, каким бы невероятным
это не казалось. Твой корабль в море не найдет берегов, если ты
не наберешься мужества стать его капитаном. Давай подумаем вместе,
что можно сделать... нет, знаешь, я просто буду говорить, как
бы я стал выкручиваться, если бы оказался на твоём месте...» Я
снова делаю усилие над собой, чтобы верить в то, что говорю, а
червяк внутри, чавкая, пожирает корм.

Он сказал: «Я представлю себя на твоем месте и подумаю,
как бы стал выбираться. Мне все равно, искренен он или нет...
Кому мне верить?/»

«Есть два пути. Во-первых надо найти способ больше зарабатывать.
Для этого ты должен постараться чему-нибудь практическому научиться.
На работе чернорабочего не выкрутиться. Значит, ты должен обучиться
какой-нибудь профессии любым способом. Как – не знаю. Но если
не найдешь способ – пропадешь. Во-вторых, мне кажется, Англия
принимает людей из бывших колоний. Для тебя это единственный путь.
Греция тебе не нужна. В Англии у тебя не будет языковой проблемы.
Ты ведь наверняка можешь найти родственников там?»

Он неуверенно кивает

«Начинай писать им, любым знакомым. Для начала просто узнай о
возможностях, ты же торчишь здесь с завязанными глазами, и завязал
себе ты их сам. Просто собирай информацию. Когда её будет больше
– ты сможешь сформулировать план действий, и, каким бы фантастичным
он не казался, ты станешь думать, как его выполнить. Без плана
и цели, ты никогда не выберешься, никогда не найдешь берегов.
А ведь, может статься, они не так далеко...»

Я знаю, все что он говорит – невероятно, но я благодарен
ему, а может быть...кто знает...может быть, все же есть выход...
я впервые могу смотреть, не отрываясь ему в глаза. Как быстро
веришь, когда хочешь.... В том сытом, гадком, лживом мире тоже
встречаются нормальные люди...

«Подумай, главное – ищи выход, не сдавайся и выбрось из головы
эту дурацкую идею о клетке и море без берегов. В любой клетке
есть дверь( « ) , – вдохновенно вру я, – «у любого моря есть берег.»
Я пожимаю ему руку и иду в операторскую. Мой червяк сыто и довольно
рыгает.

Пытаюсь рассказать о несчастном парне Василисе и Жоре, но тем
явно не– интересно меня слушать. Они сообщают, что на вечер специально
для меня запланирован хороший рыбный ресторан, что все системы
подключены, и мы приступаем к отладке связи и программы.

(Продолжение следует)