Проза

Начало

Продолжение

Глава третья

В деревню он возвращался уже в сумерках. Лесная дорога вывела с
пляжа на профиль. У синих домов освещены были только скаты крыш,
обращенные в сторону лилового свечения на месте угасшего
заката. Лес тонул в голубоватой дымке. В деревне ухала далекая
музыка. Вокруг же было тихо, словно все звуки тонули в
ползущем на поля тумане. И в то же время в воздухе чувствовалось
какое-то дрожание. Сначала он не понял, что это такое, и
только, когда проходил мимо заросшей камышом лужи, узнал крики
лягушек, которые сливались по всей округе в то нарастающий,
то стихающий вой. Прямо над головой бесшумно пролетел на
зарю тетерев, за ним следом, вытянув шею, другой... Андрей
ощутил в себе ту тягостно-волнующую силу, что пробуждалась в
природе с наступлением темноты. «Может, это и все, что там
есть, за всем этим? – думал опять Андрей, – и только?»

Повернув в свою улицу, он понял, что не ошибся: музыка неслась из
дома гуру. Во дворе Андрей застал следующую сцену: в центре
стоял козлоногий стол из досок, за ним в глубине догорал
костер. На столе в завязанной под грудью ковбойке исполняла танец
живота Матанга. Скорее, это был танец грудей, грозивших
вот-вот выпрыгнуть из рубашки. На нее снизу вверх с ненавистью
смотрел Борисыч и поднимал падавшие рюмки. Сам хозяин сидел
во главе стола, развалясь в кресле, сейчас он напоминал
фиолетового индийского божка: голова ушла в плечи, живот
перекатился кверху и едва не подпирал зоб, через плечо была
накинута какая-то занавеска, один глаз закатился под верхнее веко,
другой скатился к виску. Левой рукой он крепко обнимал
Сидхайку, сидевшую на подлокотнике. Лицо его выражало благодушие.
Над переносицей был нарисован черный кружок в белом ореоле,
который Андрей принял за третий глаз. При его появлении
Володя, выставивший из машины ногу, убавил громкость. Матанга
спрыгнула на стул, а потом на землю. Борисыч воспрянул духом
и закричал: «Штрафную!» – но налил почему-то себе. Все
расселись на табуретках и стульях вокруг стола.

– А где Геннадий? – спросил Андрей, оглядываясь. Его посадили рядом
с Валерой.

– Спать пошел – сейчас придет, – ответил тот, кивая головой и словно
с чем-то соглашаясь.

Андрей не понял, почему Гена должен вернуться, если ушел спать, и
спросил на всякий случай:

– А девушки, что с ним были?

– Сбежали, как только увидели, что они тут вытворяют, – радостно
выпалила заплетающимся языком Сидхайка. Валерик сразу ее
повалил на себя, не давая говорить, но она, уперлась руками ему в
грудь, опять села и, глядя прямо в глаза Андрею, продолжала
протяжно: – Все равно скажу: пусть вам стыдно будет! Они,
дураки, тут членами начали мериться: у кого больше… – Но
договорить ей не дали, Валерик снова повалил ее и заткнул рот
долгим поцелуем.

– Ну что, где был? – спросил он, оторвавшись от Сидхайки.

Андрей описал пляж, на котором провел всю вторую половину дня.
Матанга налила ему супу.

– Знаю: хорошее место. Завтра поедем туда купаться, – сказал Валера.

– Почему завтра? Давайте сегодня! – закричала Сидхайка.

– Нет, сегодня мы уже никуда не поедем, – возразил гуру. – Раньше я
сам любил гулять, доходил аж до Сигаевки, в сорока
километрах отсюда. Но теперь мне это ни к чему…

– А левитацией будем заниматься? – спросила Сидхайка.

В это время открылась дверь, и из дому вышел Гена. Усы его
топорщились пуще прежнего, а волосы на голове напоминали взрыв. Он
молча прошел к столу, кивнул Андрею и сел рядом.

– Завтра… всё – завтра, – ответил с запозданием Валера, так как
следил за пробудившимся даосом. Борисыч тут же поставил перед
Геной рюмку и наполнил ее. Тот выпил, потер колени, крякнул и
окаменел. Затем втянул сквозь стиснутые зубы воздух, закрыл
глаза, согнул руки, уперев локти в живот, сжал кулаки и
громко выдохнул. В такой позе он оставался с полминуты, –
очевидно, погрузился в медитацию, – наконец, открыл глаза, откусил
соленый огурец и спросил:

– Андрей еще не вернулся?

Все с недоумением посмотрели на Андрея. Он тоже стал озираться,
искать, кого не хватает.

– Шутки-то плохие, – продолжал Гена, хрустя огурцом. – Тайга кругом
– надо идти искать.

Володя, качая коленом, проговорил негромко из машины:

– Да ладно, Гена: сейчас лето – выйдет к реке, сделает плот и
сплавится до первой деревни.

– Как же он себе плот свяжет без топора? Он же топор не взял. Без
топора в лесу смерть, – возразил сурово Геннадий.

– Значит, у него судьба такая – от судьбы не убежишь, –
присоединился к разговору Валерик: – Погибоша, аки обри…

– Все надо идти: ночь уже… Фонарь есть? – Гена сделал движение,
собираясь встать, но тут Андрей дотронулся до его рукава:

– Ты не меня случайно потерял?

Гена вытаращил на него глаза, словно не узнавая, деревянно
улыбнулся, мотнул головой и крепко пожал ему руку.

– За спасение, – провозгласил тост Борисыч.

Вокруг поднялся визг и топот: все что-то кричали, вскакивали с мест,
чокались за чудесное спасение.

– Погибоша, аки обри!.. – повторил несколько раз сдавленным голосом,
всхлипывая, Валерик. Один Гена был невозмутим, опрокинул
стопку и, не говоря ни слова, ушел в дом.

– Обиделся, наверно? – проговорил Андрей.

– Да ну, спать пошел, – с трудом выговорил Валерий, – через полчаса
вернется, можешь время засечь. Он – как метроном: туда-сюда
ходит…

– Пожарник, экстремал: ему постоянно надо кого-то спасать… – сказал
Володя. Неожиданно из машины грянула музыка, он прибавил
громкость. Тут же вскочили, схватившись за руки, деваты – пошли
танцевать.

– Он что, правда, пожарник? – крикнул Андрей Валере.

– Сначала матросом работал,– закричал тот в ответ, – выгнали за то,
что штурвал спер. Сейчас в пожарники подался.

– Зачем ему штурвал?

– Спроси! Говорит, на стену хотел повесить. Эстет!

Борисыч с рюмкой пустился отплясывать канкан. Гуру весь перевернулся
в кресле, чтобы видеть танцующих. Володя включил фары, и в
их свете девушки начали раздеваться. Первой сбросила рубашку
Матанга, за ней стянула футболку Сидхайка. Подняв вверх
руки, они водили бедрами, едва не касаясь друг друга сосками.
Володя выскочил из машины, снял майку и пристроился сбоку.
Борисыч пустился в какой-то боевой танец: он скакал на
полусогнутых по кругу. Володя тем временем втерся между
танцовщицами, взял за талию Сидхайку. Андрей уткнулся в пиалу с супом.

– Ну-ка, оденьтесь! – пронзительно закричал Валерик. – Тут чужие –
ему, может, не приятно… – Он вскочил с неожиданным
проворством, натянул Сидхайке на голову футболку и отвел за стол.
Володя, как ни в чем не бывало, обнял за талию Матангу и
продолжал танцевать с ней. Она тоже оделась.

Борисыч бросился, петляя, к столу, схватил полную рюмку и провозгласил:

– За дживу и адживу! – Но никто не поддержал тост. Валерик не
отпускал от себя Сидхайку, и они о чем-то горячо спорили.

Из дома вышел Гена. Он сел напротив Андрея, налил себе водки – и в
точности повторил всю «водочную церемонию». На этот раз
ничего не сказал, закрыл глаза и застыл в каком-то анабиозе.
Веселье пошло на убыль.

– Гена, иди спать, – толкнула его Матанга. Он встал, пошел было к
крыльцу, но вернулся, пожал Андрею руку и спросил:

– Как, все нормально, хе-хе?

Володя выключил фары, двор освещал лишь догоравший костер. В черный,
небольшой купол высыпали тысячи две звезд, и люди во дворе
висели над ним вниз головами, как летучие мыши.

– В городе столько звезд не бывает, – сказал Валера. Все подняли
глаза кверху. – Нет ничего удивительнее, чем звездное небо над
головой… – проговорил задумчиво гуру.

– Как в планетарии, – сказал Борисыч.

– А знаешь, это – Венера? – с вдохновением воскликнул Валерик, держа
за руку Сидхайку. – Вон смотри, видишь на западе самую
яркую звездочку? У меня и труба на чердаке есть: я же раньше
астрологией занимался ...

– Тантрической? – спросил Андрей.

– Да… – сказал Валерик: – Индус смотрел мои гороскопы и сказал: ты
гуру для гуру, махатма…

– Махатма всея Сибири и Дальнего Востока, – поддакнула Сидхайка.

– Покажи, где лечь, а то я что-то устал, – попросил Андрей, вставая
из-за стола.

Матанга пошла в дом, чтобы постелить Андрею. «Нет, – думал он,
следуя за ней, – все течет, но ничего не меняется. Завтра же –
домой». Положили его в каком-то закуте, где стоял один топчан
и стул. Андрей тут же заснул, как только голова коснулась
подушки.

Ему снилось, будто он стоит перед строем, а генерал вручает ему
медаль, но никак не может сообразить, куда ее приколоть, потому
что на Андрее нет одежды, он совершенно голый. Вдруг солдаты
в строю задвигались, и генерал начал сердиться и кричать на
них. «Нет, ее здесь!» – разобрал последнюю гневную фразу
Андрей – но сначала кто-то включил яркий свет на плацу… Он
открыл глаза и увидел спину Валерика, руку у выключателя – тут
же все погасло. Андрей колебался: вернуться ли ему в
дурацкий сон или проснуться окончательно? Нет, решил он, сейчас все
равно что-нибудь другое приснится. Однако в коридоре быстро
заскрипели половицы, потом кого-то начали допрашивать, и
подследственный что-то бурчал в ответ, а женский голос
вставлял свои замечания.

– Ты совсем от водки отупел! – раздался визгливый вскрик Валерика. –
Куда они пошли – спрашиваю!

Андрей, натянул штаны и выглянул за дверь. Посреди прихожей стоял
Валера, перед ним Борисыч в трусах, который почесывал
покрывшуюся мурашками русалку. Он как-то тупо и сердито таращил
глаза на гуру и встряхивал головой, силясь понять, что тому
нужно. Из спальни в ночной рубашке выглядывала Матанга.

Валера был уже в брезентовой куртке, в руке он держал за ручку фонарь.

– Давай быстрей – пойдем твоего друга искать! – закричал он кому-то
на кухне. Оттуда, застегивая на ходу шорты, появился
заспанный Геннадий. Валерик включил-выключил фонарь, и они вышли в
сени.

Андрей вернулся в постель и еще раз повторил про себя: «Завтра же,
завтра же домой!» В тишине за окном было слышно каждое слово:
вот они пошли за дом, потом вернулись, постояли, решая,
куда теперь идти. Направились к воротам, звякнула калитка, и
все стихло.

Через какое-то время Андрея опять разбудили громкие голоса во дворе:
один, мужской, выяснял что-то на повышенных тонах, другой,
женский, пытался оправдываться, – но он не стал просыпаться:
уплыл в распахнувшееся перед ним залитое радостным светом
пространство.

Утром он никак не мог вспомнить сон, что оставил ощущение только что
пережитого счастья. «Тот дурацкий, с генералом, помню, а
этот – хоть убей! – не могу…» – досадовал он на себя, лежа в
постели. В доме было тихо, он решил подождать, когда
кто-нибудь встанет, но не дождался, встал первым и вышел во двор.
Там он увидел только свою машину, «девятки» не было.

По дороге в уборную Андрей вдруг услышал хлопанье крыльев и получил
шлепок ниже спины, будто карлик подпрыгнул и ударил сразу
двумя ногами. Он оглянулся: это был петух, нахохлившись, как
шар, он наскакивал на него, пытался еще клюнуть и нанести
удар шпорами. Андрей отшвырнул его ногой, поспешил запереться в
деревянной будке.

Вернувшись в дом, он заглянул на кухню: Гена тоже исчез, на полу
лежал свернутый матрац. Андрей поставил на плиту чайник и сел к
столу.

Только около одиннадцати послышалось какое-то шевеление, скрипнула
одна из дверей, оттуда завернутая в простыню стремительно
прошла в ванную нечесаная Сидхайка. Через четверть часа она,
умытая, но все еще заспанная, с припухлостями под глазами, в
юбке и футболке, появилась на кухне, конфузливо поздоровалась
и предложила чаю. Он поблагодарил, сказал, что уже пил.

– Махатма еще не вставал? – спросил Андрей.

– Ой, боюсь, он сегодня не встанет… – Она быстро обернулась и снова
отвернулась к раковине. – У него головка бо-бо. – И опять
обернулась-отвернулась.

Вслед за Сидхайкой поднялась Матанга, не сказав ни слова, она ушла
наводить порядок во двор.

– Никто не водится со мной, – проговорила Сидхайка, как бы ища сочувствия.

– Я вожусь. А человеческие имена у вас есть? – спросил Андрей.

– Я Марина, она Света.

– Петух у вас злой – он что, на самом деле индийский?

– Нам его соседка отдала: драчливый… Ой, что это я секреты выдаю!

– А индус был?

– Индус был.

Несмотря на прогноз, Валера все-таки встал и, с трудом переставляя
ноги, добрался до кресла.

– Тебе бы похмелиться сейчас, – сказал сочувственно Андрей.

– Нет, всё: я не пью. Вот чаю… – пролепетал страдалец, однако съел
пиалу вчерашнего супу, выпил стопку водки и пошел спать
дальше.

Дверь в спальню была приоткрыта, Андрей, проходя мимо, увидел, что
Валера лежит на спине и глядит в потолок. На стуле рядом с
кроватью виднелись бутылка минералки, початая пачка
нитроглицерина и томик Кастанеды. Он постучал: можно? Тот кивнул и,
как показалось Андрею, даже оживился.

– Ты обещал книги показать. – Он остановился у книжного шкафа, что
стоял в изножии широкой кровати. Достал Чжуан-цзы.

– Как же хреново… – неожиданно простонал Валерик. Андрей обернулся к
больному.

– Что хреново? – спросил он.

– Да все. У тебя так бывает с похмелья, что лежишь – и повеситься
хочется?.. – продолжал гуру, глядя на Андрея какими-то
вытянутыми кверху, странными глазами. – Такая тоска наваливается –
пошел бы удавился…

– Бывало раньше…

– Лежишь, как раздавленное животное – а тоска, нечеловеческая,
первобытная... И это может продолжаться и день и два, а кажется:
пяти минут не вынесешь – сейчас пойдешь удавишься. Только
лень вставать веревку привязывать…

Косые глаза выражали сейчас, скорее, удивление, и противоречили тому
отчаянию, которое прозвучало в голосе гуру.

– Я потому и пить бросил, что удовольствие как-то быстро стало
пролетать, а похмелье наоборот тянется до бесконечности, – сказал
Андрей.

– Это возрастное, я думаю, потому что раньше так не было, –
задумчиво проговорил Валера и перевернулся на бок. – И главное, она
и потом является ни с того ни с сего. Кажется, и не пьешь –
и вдруг, бац, вот она! Вцепится и не отпускает – только не
плоть терзает, а дух…

– А это не помогает? – Андрей постучал по другой книжке, которую
снял с полки.

– Йога?

– Ну, йога, философия вообще...

– Как не помогает – этим только и спасаюсь! Они затем и придуманы,
чтобы прятаться в них от тоски. Но это все… как бы сказать?..
Заменители, суррогаты жизни – не то, что должно быть.

– Не то, что хотелось, чтоб было? – поправил Андрей.

– Ну да… – согласился, не вникая, Валерик. – Как-то все быстро
закончилось, не успел жить начать: все готовился, приуготовлялся
– и вдруг всё – конец! А как все начиналось, сколько
обещаний, самоупоения, какие сны и бессонные ночи, сколько энергии
сожжено даром, а в итоге похмельная тоска и – брахман! Ты
вот сохранился, это сразу чувствуется: от тебя свежестью веет.
Это потому что ты был как бы законсервирован в армии…

– Я уже лет шесть как не в армии – хотя, можно сказать, был
законсервирован, – усмехнулся Андрей.

– Ну, вот видишь, я же чувствую. – У Валеры один глаз подкатился под
верхнее веко, но потом вернулся на место. – А мы тут
перепробовали и испытали все, что только можно было и нельзя, так
ничего и не поняв…

– Ты же говоришь, что жить не начинал, – прервал его Андрей, он
по-прежнему стоял с книгой в руке перед кроватью.

– А как бы и не начинал! – воскликнул тот. – Все промелькнуло, как
сон, а что это было? зачем?.. И вот в итоге становится ясно,
что истинный путь лежал под ногами: это – семья, любимая
жена, дети. То есть то, о чем все знают, а мы поэтому знать не
хотели, искали все путей необычайных!..

– Ну, семейная жизнь тоже не совсем то… – перебил Андрей, он
подумал, что самое время задать свои вопросы: – Со мной в последнее
время стали твориться странные вещи... Вот стою я на берегу
реки… Или иду по улице, и вдруг все вокруг представляется
мне не таким, как есть на самом деле. Вижу все то же, но оно
словно другим боком повернуто или вывернуто на изнанку: все
то же – но другое…

– Это у тебя третий глаз открылся, – сказал Валерий с
удовлетворением. – У индусов нормальное явление: у них у каждого второго
третий глаз есть. Поэтому там никто не работает, лежат себе
на улице; что упадет рядом, то съедят. А так, йоги могут, как
черепахи, до трех лет не есть. – У него опять подкатились
глаза.

– Ну, третий или четвертый, я не знаю, – продолжал Андрей, – но мне
это не нравится. Все сразу становится лишним, ненастоящим,
каким-то… уродливым...

– Как бы спадает пелена с глаз? – вставил Валера. – Все кажется
пустым, излишним… Это покров Майи.

– Какой покров?

– Майи – богиня древнеиндийская. Я не буду тебе всю мифологию
пересказывать, – речь гуру становилась все более вялой. – Короче:
реальный мир это – обманчивый покров, который она
набрасывает на наше сознание. На самом деле его нет, он – иллюзия.
Иногда этот покров приподнимается, и мы видим все пустым,
лишенным смысла…

– Нет, смысл как раз есть, но какой-то нехороший. Словно это не
люди, а насекомые… а насекомые наоборот кажутся людьми... Они
как бы сравнялись, и между ними нет больше разницы. И словно
все это… – теперь Андрей обвел вокруг рукой, – чья-то злая
игра…

Валера зевнул и закрыл глаза, так он лежал довольно долго. Видно
было, что он потерял интерес к разговору или неожиданно
обессилел, «иссяк духовно». Затем открыл глаза и сказал:

– Ну да, все правильно… Я тебе потом дам одну книжку почитать, а
сейчас вздремну, если не возражаешь.

Валера отвернулся к зашторенному окну, дав понять, что разговор окончен.

– А где Зернов живет? – спросил Андрей перед тем, как уйти.

– Я тебе потом по карте покажу, – сказал, не поворачиваясь, гуру.

Андрей взял книгу и тихо вышел, притворив за собой дверь. Он сел в
своей каморке и попробовал читать, однако чтение давалось с
трудом. И не из-за сложности текста или пустоты содержания, а
из-за выталкивания его другими мыслями. «Надо домой
подаваться», – снова подумал он. Но уехать, не попрощавшись с
хозяином, было не вежливо, тот же спал и неизвестно, когда
проснется, Андрей решил пойти погулять. На этот раз он выбрал
маршрут, который советовал вчера Валера: через деревню и сразу к
реке.

Там ничего примечательного он не увидел: заливные луга, пасущиеся на
них лошади, черные лодки у берега.

Вернувшись с прогулки, он застал гуру под навесом с книгой в руках.
Андрей объявил, что ему надо ехать.

– Остался бы еще, воздухом подышал, – сказал Валера и тут же
закричал видневшимся в огороде Матанге и Борисычу: – Эй, идите
попрощайтесь с человеком – он уезжает!

– Приезжай еще, – поднялся он, чтобы проводить Андрея, – летом здесь
хорошо, а грибов-ягод – косилкой коси!

– Приезжайте еще, – сказала Сидхайка, выглядывая из окна кухни.
Матанга надергала ему «в город» незрелой редиски и петрушки.
Борисыч молча пожал руку и пошел открывать ворота.

Андрей посигналил на прощание с твердой уверенностью, что никогда
больше сюда не вернется и вряд ли кого-нибудь из них еще
встретит. Оглянулся, но увидел только Борисыча, закрывавшего
ворота.

Сразу стало легко и свободно, как бывает всегда, когда уезжаешь из
какого-либо места, словно освобождаешься от него (от этого
места; от того, что связывало тебя с ним), от людей этого
места и от каких-то установившихся с ними отношений. Впереди
была прямая деревенская улица, она звала и затягивала в быстро
сокращающуюся перспективу. Андрей нажал на газ, «молния»
словно почувствовала его настроение – загудела, но быстрее не
поехала. Он выскочил на шоссе: снова начали поворачиваться по
сторонам одетые свежей зеленью леса и перелески,
поднявшиеся озими и траурные пашни, болота и черные избы.

Не доезжая до районного центра, Андрей увидел у обочины вишневый
джип. Что-то насторожило его: и стоял он косо, и задняя дверь
была распахнута, закрывая ему проезд. Он сбавил скорость. В
джипе что-то происходило, какая-то возня. Вдруг на дорогу из
открытой двери, пятясь задом, выскочила девушка в брюках, он
узнал недавнюю пассажирку. За ней наполовину вывалился
коротко остриженный коренастый субъект в тенниске, весь
розово-красный, включая белки глаз. Он держал девушку за волосы и
тянул назад в машину, а она лупила его сумочкой по голове.
Андрей начал притормаживать. Верх брала девушка, она вырвалась
и уже сама тащила коротышку из машины, ее противник слабел и
сползал на асфальт. Но тут с водительского сиденья поднялся
такой же стриженый верзила в спортивном костюме. Он обошел
машину и с разворотом ударил девушку ногой в живот. Она
отлетела на середину дороги, а верзила стал запихивать своего
друга в машину. Андрей остановился у обочины, вышел из машины.

– Тебе чего, патлатый?.. – спросил рослый каратист. Однако Андрей не
успел ответить: мозг затопила ярость, на глаза опустился
мрак. Следующее, что он видел, это задранные вверх ноги
скативщешгося в канаву верзилы. Предшествующее мгновение почему-то
всегда, ускользало от его внимания.

Андрей помог подняться девушке: на брюках у нее висел вырванный
клок, кофточка была в пыли, сама она тяжело дышала. Коротышка
тоже попытался выйти из машины, но Андрей затолкнул его
обратно и захлопнул дверцу.

– Что случилось? – спросил Андрей у девушки, помогая ей отряхнуться.

– Всё, блядь, брюкам пиздец, – сказала она, дыша еще радостью боя, и
пытаясь приставить клок на место. – Новые брюки изорвал,
сволочь!– закричала она дико коротышке. Тот из окна выставил
средний палец.

– Что все-таки произошло? – повторил вопрос Андрей.

– Не хотят платить – пассажжжиры… – последнее слово она выговорила с
особым презрением. – Ты смотри, козел, что с брюками
сделал! – закричала она пронзительно, и опять из машины показался
палец.

– Сколько они тебе должны? – спросил Андрей.

– Тридцатник несчастный зажали! – крикнула девушка, чтобы и
коротышка слышал. – Тридцатник – такса за минет!

Андрей подошел к задней двери джипа, открыл ее, взял коротышку за
горло – из пунцового тот стал бардовым – и достал из кармашка
на груди рулончик денег. Вытащил несколько бумажек,
остальное вернул владельцу.

– Платить надо за удовольствие, – сказал ему назидательно Андрей.

– Какое удовольствие!.. – возмутился тот, еле ворочая пьяным языком.
– Она меня укусила.

– Так машину тряхнуло, – возразила девушка. – Надо было на дорогу
твоему другу смотреть, а не назад.

– В общем, за брюки и… за все, – сказал Андрей, отдавая девушке
деньги. – Поехали, я тебя подвезу. Тебе куда?

– В город.

Она села вперед, вытряхнула из туфлей песок и захлопнула дверь.
Сначала они ехали молча. Девушка достала платок с зеркальцем и
стала стирать размазанную краску с лица, нашла в сумочке
помаду (сама сумка и содержимое – все какое-то жалкое,
копеечное; там же лежала бутылка с водой и салфетки), повернулась к
свету, накрасила губы. Затем занялась коленом: разглядывала
через дыру ссадину, слюнявила палец, растирая кровь и грязь.
Но по ней было видно, что, несмотря на потери, она довольна
исходом боя.

– Обработай одеколоном. Есть одеколон или духи? – посоветовал Андрей.

Она нашла маленький флакончик и, перевернув на палец, смазала
колено, запахло приторными духами. Вынула из сумки пачку сигарет,
предложила Андрею – он отрицательно качнул головой, –
щелкнула несколько раз зажигалкой, клацнула сумочкой. Они въехали
в райцентр, миновали шашлычную и на выезде Андрей спросил:

– А подруга где твоя?

– Дома осталась – корррова! – процедила сквозь зубы девушка.
Наклонилась вперед, пытаясь приколоть вырванный лоскут к штанине
булавками.

– Почему – корова?– пожал плечами Андрей.

– А что, не корова что ли?

– Корова… – согласился он и больше не отвлекал ее от ремонта брюк.

Снова – березовые перелески, снова – болота и пашни, и однообразию
этому нет конца. Скучна сибирская низменность, видимо, не
хватило у природы красок для этих просторов. Правда, иногда
вдруг высветит солнце глубь леса – словно заглянет в темный
собор сквозь изумрудные и золотые витражи. Но и озарит не все,
останутся загадочные клубки тьмы в самой чаще. Кажется,
вот-вот и откроется за этим картина еще удивительнее, а может
быть, даже какая-то тайна, и все сразу разъяснится, а если и
не все – то многое... Но промелькнуло, и нет уже ничего, и
глядишь, ищешь по сторонам хотя бы намек на то мгновенное
откровение. Однако все уже затянулось серым покровом скуки, на
мозг снова наползает непроглядная пелена.

– Хорошо мы их наказали, – сказала девушка, она закончила возиться
со штаниной и снова достала сигарету. – Я же деньги у него
забрала – думаешь, что он меня не пускал. И ты еще пару сотен
вытащил. Давай поделим, если хочешь…

– Это-то и плохо – что хорошо: вон они, – прервал ее Андрей, он уже
несколько минут наблюдал в зеркале заднего вида за красной
машиной, но пока она была далеко, у него не было уверенности,
что это джип. Однако красная точка с бликом на лобовом
стекле росла и скоро превратилась в вишневый «паджеро»,
сверкающий дугами, «кенгурятником» и галогенами на крыше. С
пассажирского сиденья злорадно скалился коротышка, верзила, с
распухшим носом и синяком под глазом, закусил яростно губу.

– Они не бандиты случайно? – спросил Андрей, то и дело поглядывая в
боковое зеркало.

– Да какие бандиты! Может, когда-то и были бандитами, а сейчас лес
продают – или покупают? Денег полные карманы, а тридцатник
зажали – пассажжжиры, блин!..

– Ну-ка, остановимся, посмотрим, что они будут делать. – Андрей
начал притормаживать, но увидел, что джип не снижает скорость. –
Черт!.. – нажал он на газ, однако было поздно…

– Упрись ногами! – успел крикнуть он девушке. Джип ударил их в
заднее крыло – голова чуть не оторвалась назад. Их развернуло, и
они уже ехали прямо в заросли боярышника по ту сторону от
дороги, будто плыли вниз, плавно разворачиваясь. Вдруг резкий,
сотрясающий толчок, – они стукнулись друг о друга,
врезались головами в крышу; все подпрыгнуло, перевернулось. Раздался
хруст стекла и скрежет металла. У Андрея застряла нога, тут
же ее прожгла острая боль. Машина замерла вверх колесами, и
сразу заглохла, только шипел пробитый радиатор.

Со всех сторон в салон лезли переломанные ветки, одна вонзилась
Андрею в плечо. Пахло содранной корой, кровью, каким-то ржавым
паром, видимо, вода из радиатора залила горячий мотор. Они,
скрючившись, лежали на крыше внутри салона и смотрели друг на
друга: Андрей между спинками сидений, а попутчица дальше,
ее отбросило назад.

– Хорошо, крыша крепкая, – сказал Андрей, весь в мелких порезах от
осколков лобового стекла.

– У кого? – спросила девушка, держась за голову.

– У машины…

– У нее, блин, крепче не бывает! – сказала она весело.

– Ты как?

– Нормально, целая вроде, – ответила девушка.

– Тогда вылезай и беги в лес. У меня нога сломана.

– А ты?

– Отобьемся, – поморщился от боли Андрей.

Он помог ей вылезти в окно, и она, спотыкаясь, побежала к лесу.

Бандиты появились не сразу. В джипе при ударе сработали подушки
безопасности, поэтому оба были белыми от талька и походили на
мукомолов: подходили они один с бейсбольной битой, другой с
железным прутом. Андрей, морщась от боли, поглубже втиснулся
между ветками и закрылся отвалившимся сиденьем.

В заднюю дверь заглянул маленький.

– Ну, как оно? – золотозубо ощерился он, стараясь разглядеть среди
веток и вывалившихся вещей Андрея.

– А ты как думаешь? – спросил он.

– Я думаю, что хуево! – сказал коротышка, и оба бандита заржали.
Маленький несколько раз дернул за ручку, пытаясь открыть дверь,
но ее заклинило. Большой с силой ткнул несколько раз битой
в Андрея – попал в сиденье. Кусты мешали им подойти ближе.

– Что это вы, ребята, все белые как мучные черви? – сказал Андрей.

– Сейчас красный будешь! – пообещал верзила, и снова нанес битой
несколько ударов. Андрей поймал ее за толстый конец и стал
тянуть к себе. Коротышка бросился помогать товарищу, однако
Андрей перетянул обоих. Тогда маленький попробовал достать
Андрея прутом, неожиданно прут сорвался и попал верзиле по зубам.

– Ты что, сука! – завопил тот и отпустил биту. – В шары долбишься!

– Я не хотел, Славентий, честное слово!

Андрей видел только бегающие ноги верзилы и неподвижные коротышки.

– Что, Славентий, скачешь, как пидор подстреленный? – по зубам
прилетело! – крикнул майор из машины.

– Отдай биту, – нагнулся верзила, разбитый рот он прикрывал рукой.

– Вы бы, ребята, ехали отсюда, пока друг дружку не покалечили, –
посоветовал ему Андрей.

– Отдай, а то хуже будет.

– На, возьми. – Андрей протянул биту, но тот не поверил: побоялся
лезть за ней в салон.

– Может, запалим? – предложил коротышка.

– Проститутка нас знает. Хрен с ней, с битой, – поехали. Живи,
педрила! – крикнул Славентий, а коротышка врезал на прощание по
двери прутом, затем разбил оставшиеся стекла. Видимо они
боялись, что кто-нибудь увидит их с дороги, поэтому торопились.
Андрей услышал, как загудел джип, и звук дизеля стал таять в
вечерней тишине.

Через какое-то время по дороге проехала легковая машина, за ней –
грузовик, потом еще что-то, а девушка все не возвращалась. Он
попробовал нажать битой на сигнал, но тот безмолвствовал.
Тогда привязал ее вместо шины к ноге и сантиметр за
сантиметром стал выбираться из машины. И вот, когда уже добрался до
окна, услышал шаги по траве.

Девушка подошла и встала на четвереньки.

– Что, уехали? – спросила она в полголоса.

– Тебя как зовут? – забыл спросить, – проговорил, пытаясь
протиснуться в окно, Андрей.

– Анна. – Она помогла ему, подтянула за плечи. Затем посадила,
подсунув под спину сиденье.

– Иди, Анна, на дорогу, останавливай всех подряд: самим нам отсюда
не выбраться, – сказал майор, морщась от боли.

Машины проносились мимо: из-за сумерек никто не замечал перевернутую
«победу». Промчалась «скорая помощь» в сторону города. Анна
выбежала на дорогу и замахала обеими руками, но та
устрашающе взвыла и пронеслась, не сбавляя скорость. Наконец ей
удалось остановить старенький «москвич». Вместе с водителем,
который ехал в город, они волоком дотащили Андрея до машины –
он сам уже прополз половину пути – и положили на заднее
сиденье. Вернее, они держали ногу, а Андрей подтягивался и
заползал туда самостоятельно, приговаривая:

– Тихо, не так быстро… – Он весь взмок и побелел при этом.

Перед самым городом мужик спросил:

– Может, заедем в ГАИ сообщим?

– У меня машина не зарегистрирована: что так отберут, что так… –
отвечал Андрей, он пребывал в каком-то полусне: все предметы
ему представлялись преувеличенно значительными и большими.
Боль притупилась: мужик вез аккуратно, и «москвич» почти не
трясло.

– Тогда я завтра с шурином поеду назад: мы ее попробуем оттащить к
себе в деревню, – сказал водитель, подумав. – Если ее до того
не разберут, а там поправишься – заберешь ее.

Мужик назвал деревню и район.

– Я тебе запишу, – пообещал он. Андрей поблагодарил и опять
погрузился в дремоту.

Владелец «москвича» знал только областную больницу – туда он их и привез.

Андрея долго не принимали без «полиса», но тут вышел в марлевой
повязке под носом, весь забрызганный кровью, огромный, как
мастодонт, ушастый, жизнерадостный дежурный травматолог и
распорядился везти его на рентген. Анна отдала сумку с вещами, они
не успели даже проститься.

После рентгена его, уже раздетого, подняли на лифте в операционную.
Там травматолог сделал ему несколько уколов и куда-то ушел.
Нога начала неметь, деревенеть, ее словно распирало льдом.
Вернулся он с дрелью, гаечными ключами и плоскогубцами.

– Зачем ключи, – спросил Андрей.

– Ремонтировать тебя будем, – ответил доктор. Подошла сестра,
спросила: «Позвать санитаров, чтобы переложили?» – «Зачем? – на
каталке сделаем». – Он приподнял двумя руками ногу, а она
подставила под нее брезентовую шину. Смазали всю ногу до колена
черной от йода салфеткой в зажиме. Затем зажатой в коловорот
спицей врач просверлил насквозь голень, вставил ее в ржавую
скобу, затянул болты, откусил кончики плоскогубцами и
скомандовал везти его в палату.

В палате они включили свет и разбудили всех, кто там находился.
Врач, две сестры и один ходячий больной переложили Андрея с
каталки на свободную кровать. Травматолог привесил ему на ногу
через блок гири, и все ушли.

Несмотря на тупую боль в ноге, на то, что ее тянуло и выкручивало, к
тому же она замерзла, Андрей тут же заснул.

Как только ворота за Андреем были закрыты, Борисыч не на шутку
задумался: то ли забраться в кладовую гуру и отпить еще немного
медового вина из бутыли – не маленькой, что была в шкафу, а
большой, из которой пополнялась маленькая, – то ли
отправиться на поиски выпивки куда-нибудь еще? Отливать из бутыли
становилось небезопасно, так как в вино приходилось добавлять
воду, и Валерик уже заметил странное превращение, – правда,
решил, что оно происходит с ним самим. «Вроде я всю технологию
выдержал, – пробормотал он на днях, наполняя уже третий
стакан. – Ну-ка, Борисыч, на ты попробуй. Или я достиг уже
совершенства, и вино меня не берет?» Борисыч с серьезным видом,
отставив мизинец, пригубил, «пожевал», как при дегустации,
сказал: «Отличное вино», – выпил, не торопясь, до дна и
крякнул, как можно громче. «Ты смотри! – удивился гуру. – Значит,
в самом деле, приближаюсь…» К чему приближается, он
недоговорил, закрыл глаза и сложил на животе руки.

Борисыч уже принял составленное им самим лекарство, туда вошли:
слитые из рюмок водка и пиво, пузырек муравьиного спирта и еще
какая-то жидкость из аптечки, с надписью «наружное для
Порфирьевой», которую он там заприметил дней пять назад. Он слил
все в один стакан, чтобы приглушить резковатый оттенок
«наружного» – однако после коктейля ему стало еще хуже. «Не надо
мешать!..» – грозил он сам себе пальцем, мужественно борясь с
рвущимся наружу «наружным».

Идти тоже было некуда. Неожиданно он вспомнил, как гуру говорил
Сидхайке, будто у Семена запой, поэтому ему больше в долг не
давать. (Добраться до самогонки было невозможно: она хранилась
в шкафу под замком.) И вот, не питая особых надежд, но не
теряя уверенности, Борисыч отправился к Семену.

Семен жил на другой улице в обычном бревенчатом пятистенке. Борисыч
толкнул калитку, увидел хозяина и сразу все понял: тот, сидя
на крыльце, пытался вытряхнуть последние капли из бутылька,
в котором, судя по этикетке, когда-то бы одеколон. Борисыч
помог ему подняться и спросил на всякий случай:

– Что, совсем ничего не осталось?

Семен был просветленно пьян, как может быть пьян русский человек на
пятый день запоя, поэтому он только восторженно покрутил
головой. Глаза его напоминали двух божьих коровок и выражали
примерно столько же. Борисыч мрачно вздохнул, хотел спросить
еще что-то, но посмотрел на Семена и передумал: и так каждое
слово давалось с трудом.

– А Махатман?.. больше?.. не даст? – спросил Семен не сразу, а с
паузами между словами.

Борисыч задумчиво покачал головой.

– У кого можно взять, а, Семен? – спросил он, и они стали думать, –
вернее, думал Борисыч и задавал Семену наводящие вопросы, а
тот пошатывался и неизменно крутил головой.

– А у Любастры? Тебе же она сестра. – Семен продолжал сиять, но
завертел головой отрицательно.

– Пошли сходим. – Любастра работала в деревенском магазине. Семен
согласился. И они двинулись в путь.

Идти было еще тяжелее, чем говорить, словно они в буран, держась
друг за друга, брели по колено в снегу: их постоянно сносило
назад или в сторону, они падали под ударами стихии, но
поднимались и продолжали движение. (Падал Семен, а с ним и Борисыч,
который пытался удержать его на ногах.)

– Только ты сам зайдешь, – сказал Борисыч, – мне она точно не даст
после того случая…

Он как-то одним жестом сумел передать, что имел в виду, а именно
поход в магазин в голом виде. Семен и с этим согласился. Его
более трезвый товарищ остался за дверью, он же по стенке вошел
внутрь.

В магазине были покупатели, там слышалось какое-то бормотание. Как
только появился Семен, все сразу стихло.

– А че твой мудист не заходит, с чего это он прячется: стесняется
что ли – ишь стеснительный какой исделался! – услышал Борисыч
язвительный голос Любастры и удивился про себя: как она
могла его увидеть? В окно, наверно…

– Любань, нам водки для конпресса… Маришке конпресс надоть… – начал
вспоминать Семен речь, которой научил его Борисыч.

– Это твой йох тебя подослал? Ему конпресс на одно место надоть, а
не Маришке! – дальше Саня ничего не мог разобрать, потому что
от крика продавщицы зазвенели стекла – или в голове так
отдалось. Услышал только, когда открылась дверь: – Залупу вам
на воротник, а не конпресс!..

Из двери вывалился Семен.

– Не дает, – объявил он жизнерадостно.

Они стояли, покачиваясь, посреди улицы, и фигуры их выражали
крушение всех надежд.

– Если только продать что-нибудь?.. – сказал Борисыч. – У тебя есть?..

Семен пожал плечами. И тут взгляд Борисыча остановился на проводах,
обычных, алюминиевых, натянутых вдоль улицы от столба к
столбу. Он проговорил так же медленно, но уже окрыленным
голосом.

– Семен! У тебя же мотоцикл есть…

Семен сразу нахмурился, по-видимому, он начал трезветь.

– Нельзя… – закрутил он головой серьезно.

– Почему?.. Да нет!.. Я знаю одно место, где цветного металла –
завались. Сдадим в райцентре, возьмем водки. Нужны колеса: сами
мы не утащим.

Они уже шагали назад, по направлению к дому Семена.

– А ножовка по металлу есть?.. А резиновые перчатки?..

Обратная дорога далась им легче, чем путь в магазин.

Семен, какой не был пьяный, но стоило ему сесть за руль, сразу
преобразился. Со всем необходимым в коляске, они промчались,
подняв шлейф пыли, по той самой дороге, по которой гулял вчера
Андрей, и уже через полчаса были на месте. Деревню решили
света не лишать, к тому же у них не было «когтей» для лазанья
по деревянным столбам. Они выбрали ЛЭП, что невдалеке от
Ершовки пересекала реку и несла энергию в северные районы.

Минут пять Семен и Борисыч созерцали шестируких исполинов, уходящих
колонной за горизонт. Прислушивались к гудению над головой,
рассматривали тяжелые гирлянды изоляторов, ржавую табличку с
расколотым молнией черепом и чувствовали себя богатырями,
которым предстоит сразиться с чудовищем. Последние сомнения
тут же отступили, как только начали обсуждать детали. У
Борисыча появился даже благородный озноб: он представлял себя
освободителем природы от железной хватки цивилизации.

– Главное, за два провода сразу не берись, – повторял Борисыч, как
заклинание. Однако этим познания Борисыча в электродинамике
не ограничивались. Он дотронулся до опоры: – Все нормально:
если тут не шибает, значит наверху тоже напруги нет.

Пролета как раз хватало, чтобы ухватиться за следующую перекладину
и, шагая по диагональному уголку, взобраться и встать на нее
ногами. Чем ближе к вершине, тем ветер становился сильнее, а
гудение «свербежистей», как выразился Семен. Но вот уже и
поперечная ферма… Они уселись на ней, чтобы экипироваться:
ножовку Семен надел на плечо, а топор и плоскогубцы заткнул за
пояс. То же самое проделал Борисыч, только ножовки у него
не было, – пустую сумку сбросили вниз. Ее отнесло ветром в
крапиву, к синему игрушечному мотоциклу, у которого на солнце
горел руль и никелированные зеркала. На руки они надели
голицы, резиновых перчаток у Семена не оказалось, вместо этого
они переобулись в резиновые сапоги и чуни. Борисыч сказал,
что это все равно – разницы нет: «главное, чтобы ток через
тебя не прошел».

– Ну, царица небесная, – перекрестился Семен, он заметно протрезвел
и был собран.

Они стали продвигаться по ферме к ближайшей гирлянде изоляторов.
Первым достиг цели Семен, за ним подошел Борисыч и, чтобы зайти
с другой стороны, начал обходить товарища по параллельному
уголку.

В это время Семен ударил несколько раз обухом по изолятору,
дотянуться до проводов было невозможно.

Раздался стеклянный звон – белые осколки посыпались вниз, и сразу
что-то вспыхнуло со страшным треском, будто водой плеснули на
раскаленную плиту.

– Ага, кусается!.. – были последние слова Семена. Борисыча словно
десяток милицейских палок вытянуло сразу по голове, по рукам,
по всему телу – ощущение было такое же, оно длилось секунду.
Падая вниз, он видел, что Семен весь светится и как-то
неестественно свернулся, прижался к уголку, на котором сидел.
Затем все исчезло, самого удара о землю он не помнил.

(Продолжение следует)