Проза

Начало

Продолжение

Глава восемнадцатая

Друзья решили не заезжать в райцентр, а направились в объезд в
надежде, что когда-нибудь выбранный ими проселок и шоссе, ведущее
в город, пересекутся. По крайней мере, на этом настаивала их старая
карта – ксерокопии лесоустроителей обрывались левым берегом Иртыша.

– Должны пересечься, – сказал убежденно Андрей через час езды
по тряской грунтовке.

– Я понимаю, что когда-нибудь они пересекутся: земля – шар, –
отвечал спокойно Борисыч.

– Вот как раз, потому что она шар, могут и не пересечься по неэвклидовой
геометрии, – сказал Андрей.

– Ну, вот только не надо – я этого все равно не понимаю! А накаркано
было уже выше крыши. Для меня земля блин и стоит на слонах, –
ответил резко Борисыч, но Андрей, погруженный в размышления над
неожиданно пришедшей ему в голову догадкой: что если существует
неэвклидова геометрия, то, возможно, есть и неклассическая география
– ничего обидного в его тоне не почувствовал.

Дождь кончился. Ближе к полудню выглянуло солнце. Тайга осталась
позади, опять пошли березовые перелески. Они попали в озерную
страну. Справа и слева среди желтых, скошенных полей за зеленым
забором рогоза вспыхивали голубые, словно подземное небо, лезвия
озер – то короткие, как нож, то длинные, как сабля, а то, причудливые,
как алебарда. Иногда озеро синело в березняке. Там и здесь плавали,
словно белый пух, лебеди, виднелись черные точки уток. Дорога
была устлана слепящей, раздавленной соломой, нигде не было ни
лужицы, видимо, дождь здесь прошел стороной.

Навстречу им попалась колонна машин: «батон», «волга» и «нива».
Борисыч помахал им рукой, и они остановились.

– Да это – охотники! – сказал Андрей, разглядывая людей в машинах.
– Все правильно: последняя суббота августа – открытие охоты. Уехали
летом, а возвращаемся осенью!

Борисыч взглянул на него, вылезая из кабины, и сказал:

– Хорошо не зимой. – Но тут же сплюнул и постучал себя по лбу.

Из «батона» вышли два человека в камуфляже и прорезиненных штанах
с помочами. Они стали объяснять Борисычу дорогу, показывать руками,
что нужно поворачивать направо. По их жестикуляции Андрей понял:
до асфальта еще далеко.

– Неправильно едем, – сказал Саня, садясь за руль, и съехал с
дороги, чтобы пропустить колонну. – Надо уходить вправо, а мы
параллельно тракту идем. – Настроение у него улучшилось.

– Я же говорю, что непараллельные прямые на искривленной поверхности
могут не пересечься. Картограф, наверно, рисовавший эту карту
тоже считает, что земля – блин.

Борисыч ничего не ответил. Они повернули на первой развилке направо
и тряслись еще какое-то время среди озер и болот, переезжая перешейки
между ними. Поля кончились, пошли нетронутые луга, урманы, было
такое впечатление, словно они удаляются от центров цивилизации.
Борисыч снова нахмурился. И вдруг со стороны озера, мимо которого
шла дорога раздалась нестройная стрельба. Над тростником взвелись
беспорядочно испуганные утки, попытались сбиться в стаю, но им
не дали палившие без остановки охотники. Утки перемешались и полетели
в разные стороны, одна упала.

Борисыч машинально дал газу.

– Чтоб вы там друг друга перестреляли! – пожелал он охотникам.

Стрельба откатилась назад. Дорога вплотную подходила к окружавшему
озеро тростнику. Неожиданно тростник расступился, и они увидели
метрах в десяти от берега тонущего человека. Он лежал на полуспущенной
резиновой лодке, его брезентовая куртка вздулась пузырем. Охотник
был настолько пьян, что не мог даже кричать, он только иногда
бил по воде рукой, по-видимому, пытаясь подгрести к берегу.

– Стой, не двигайся, – крикнул ему Андрей и выскочил из кабины,
снимая на ходу одежду. Он обвязался выброшенной Борисычем из будки
веревкой.

По шаткому, как гамак, сплетению из трав, иногда проваливаясь
в черную жижу выше колена (отчего казалось, что он идет в сапогах),
Андрей двинулся к воде.

– Вода терпимая, – сообщил он Борисычу.

Охотник, заметив приближающуюся помощь, оставил все попытки выплыть
самостоятельно, и уставился выжидательно на Андрея. Лодка между
тем продолжала тонуть, по-видимому, оба отсека ее были пробиты.

Андрей доплыл до охотника, схватил одной рукой его за шиворот,
другой взялся за веревку и крикнул Борисычу: «тащи!». И вот, причудливый
плавучий остров стал медленно двигаться к берегу.

Андрей выполз на зыбкий настил из трав и вытянул за ворот охотника.
Волоком, осторожно ступая по сплавине, снова проваливаясь, он
дотащил его до суши. Лодка осталась лежать у воды.

Охотник, между тем, ничем не выказал радости по поводу своего
спасения. Хотя с него ручьем лилась вода, было видно, что надетое
вкривь и вкось снаряжение на нем не из дешевых. Он сел, вытащил
из внутреннего кармана золотую фляжку и сделал из нее несколько
глотков. Потом, закручивая пробку, сказал:

– Я ружье чужое утопил.

– Ну, за ружьем я нырять не стану, – усмехнулся Андрей, обтираясь
полотенцем.

– Давайте я сотню заплачу – вы сплаваете, – предложил охотник
невозмутимо.

– Сам ты за сотню плыви! – сказал Борисыч. – Ты и так ему по гроб
жизни обязан, понял?

– Не хотите – как хотите, – сказал охотник, снова откручивая фляжку.

Борисыч подошел к Андрею, который одевался перед распахнутой кабиной
и сказал вполголоса:

– А мы не простую рыбу вытащили: до меня только сейчас дошло,
что он сотню баксов предлагал.

– Что, поплывешь? – усмехнулся Андрей.

– Щас! Он и так нам должен.

Борисыч вернулся к спасенному и присел на корточки. Протянул ему
пачку сигарет, тон его стал мягче.

– Где твой лагерь? – спросил он охотника. Тот махнул рукой в том
направлении, куда они и ехали.

– Кто тебе лодку-то прострелил? – снова спросил Борисыч. Охотник,
который, очевидно, снова начал пьянеть, пожал плечами. Он лежал,
опершись на локоть, и с видимым удовольствием затягивался сигаретой.

– Ладно, – вмешался Андрей в их беседу. – Надо его отвезти, а
то простудится.

Они подсадили охотника в будку, где он разлегся с комфортом: в
одной руке фляжка, в другой сигарета.

Грузовик двинулся по дороге, в объезд озера. Борисыч пустился
в подсчеты, сколько они получат с охотника за его спасение: если
он за ружье готов сотню зеленью отстегнуть – сотни три не меньше.
За такими рассуждениями они выехали из ивняка на открытое место
– вдруг Борисыч резко затормозил и сразу дал задний ход. Вдалеке
за сеткой забора им открылась, как на ладони, охотничья база.
Вся территория была заставлена дорогими иномарками. Но не они
испугали Борисыча, а несколько милицейских машин перед воротами.

– Нельзя так, Саша, – сказал Андрей. – А если они нас заметили,
сразу заподозрят неладное.

– А ты видал! Видал, сколько их там! – выкрикнул Борисыч, как
только они снова скрылись в зарослях ивняка.

– Мы все равно должны отвезти его – не бросать же тут. Потом,
– обратил внимание? – там все с животами и большими звездами,
– таких бояться не следует. Так что поехали…

Борисыч качнул несогласно головой, и включил первую передачу.
Но только они снова выехали из-за деревьев, как чуть не столкнулись
с несущимся им навстречу темно-зеленым «чероки». Водитель джипа
не ожидал коварного маневра и, чтобы избежать столкновения, свернул
на кочковатую, пересохшую болотину. Было видно, как сидевшие в
джипе подпрыгивают на сиденьях и бьются головами в потолок.

– Пристегиваться надо, – сказал мрачно Борисыч.

– Пойдем сдаваться, – сказал Андрей.

Из джипа выскочили, держась за голову, с искаженными злостью лицами,
три крепыша, в расстегнутых (вероятно, чтобы видна была заплечная
кобура) пиджаках. В своих белых рубашках и галстуках они выглядели
по меньшей мере странно на фоне камыша и болота. Все трое были
одного роста, и прошли бы у Андрея под мышкой.

– Руки на капот! – заорал один бычок.

– Откуда вы, гвардейцы? Надо же представиться сначала, – сказал
Андрей. Другой коротыш сунул Андрею в лицо темно-красное удостоверение.
Борисыч посмотрел вопросительно на друга, а тот возвел глаза к
небу, как бы говоря, откуда они взялись.

Андрей с Борисычем уперлись в капот «газона». И тут же проворные
руки прошлись неспешно от подмышек до щиколоток.

– Оружие, наркотики, взрывчатые вещества есть? Что везете? Почему
пытались скрыться? – сыпал вопросами стоявший позади кряж с удостоверением,
по-видимому, он был у них старший.

И вдруг третий «гвардеец», который полез осматривать будку, крикнул
оттуда:

– Да у них тут труп!

И сразу тот, что обыскивал Андрея, отскочил назад к старшему,
и оба выхватили пистолеты.

– Не двигаться! – заорали они хором. – Стрелять буду!

Андрей с Борисычем недоуменно переглянулись.

Третий бычок высунулся из будки, его круглое лицо вытянулось,
он произнес ошалело:

– Витя, они москвича завалили!..

– Чт?.. – проговорил Витя. – Ну-ка, Вася, держи обоих: чуть что
– открывай на поражение!

Он отдал свой пистолет первому коротышу и направился к двери будки.

– Чуть что, открываю огонь, – предупредил за спиной Василий.

– Может, он коньяком захлебнулся? – предположил шепотом Борисыч.

– Или от переохлаждения – бывает сердце останавливается, – ответил
так же тихо Андрей.

– Да мы его наоборот спасли! – попытался восстановить справедливость
Борисыч и повернулся к конвоиру.

– Руки – в гору, глаза – в землю! Стреляю! – завопил Василий.

– Ты не меня звал?.. – высунулся старший из будки.

– Нет, это я им говорю: стре-ля-ю, – выговорил по слогам конвоир.

Из будки донеслись голоса, обсуждавшие способ, каким был лишен
жизни спасенный охотник. Нашедший тело предположил, что он, скорее
всего, был задушен, а затем утоплен. Хотя об этом трудно судить,
по меньшей мере, до внешнего осмотра.

– Еще сигаретой прижигали, пытали – гады! – сказал кряж, который
нашел труп, у него были задатки детектива.

– Нет, это они рефлексы проверяли: живой – нет, – отвечал Витя.
– Ничего здесь не трогай.

– Да-а, он бы такие курить не стал, – проговорил задумчиво сыщик.
Они спрыгнули на землю.

– Проверь-ка кабину, – сказал Витя, и Пуаро полез в кабину. Старший
остановился в задумчивости, почесывая голову рацией.

– Витя, вызывай наших: не хера себе, киллеров взяли! – закричал
Василий, продолжая целиться в друзей.

– Погоди ты, – оборвал его старшой, – надо подумать… Минута тишины
в эфире! – объявил он, и через минуту, словно у него был в голове
будильник, спросил у арестованных:

– Вы, братва, на кого работаете?

– А, может, он все-таки живой? – ответил вопросом на вопрос Андрей.

– Ха, живой! – раздался из кабины натужный крик, лазившего под
сиденьями Шерлока Холмса: – Холодный, как… не знаю что… Ствол!
– вдруг закричал он неистово.

– Один? – спросил Витя.

– Пока один... Газовый.

– Переделка?

– Нет.

– Ищи лучше!

– Всё, больше нет ничего, – сказал, вылезая из кабины, сыщик.
– Они его из газовика оглушили, а потом башкой в воду сунули.
Кругом палят, никто на выстрел внимания не обратил…

– Это все детали, – проговорил так же серьезно Витя. – Надо посовещаться,
– сказал он, и они сгрудились вокруг Василия, продолжавшего держать
друзей под прицелом.

– Значит, что у нас есть?.. – хотя Витя говорил шепотом, до Андрея
с Борисычем долетало каждое слово. – Москвича – нет, это – раз.
Его поручили охранять нам – мы его прошлепали, это – два. Как
мы его прошлепали? Давайте вспоминать.

– Губер сказал нам ехать ставить уток, – начал припоминать один
из коллег, – москвич, бухой, спал в своей комнате…

– Так, стоп, – остановил его Витя. – Губер нам сказал. А кому
мы подчиняемся? Разве мы ему подчиняемся?

– Формально нет… А может, все это нарочно было подстроено! – осенило
вдруг пинкертонщика. – Пока мы плавали, чучела расставляли, кто-то
разбудил москвича и послал его на номер, а там его эти ждали…

– Все это несущественно, – оборвал снова сыщика Витя. – Нам, главное,
понять, в чем наш косяк и где отмазка. Ну, думайте – формальности
сейчас выступают на первый план.

Повисла пауза, очевидно, они задумались, и вдруг детектив промолвил:

– Мы подчинились не тому, кому подчиняемся…

– Но почему!? Какие есть версии? – спросил через некоторое время
Витя.

– У меня есть одна, – ответил неожиданно Андрей.

– Ноги – в гору, руки – в землю… то есть ноги! Стреляю! – зарапортовался
Вася от возмущения, когда Андрей повернулся к ним вполоборота.

– Ладно, пусть скажет, – разрешил Витя.

– Вас отправили ставить уток, а москвич услышал выстрелы и сам
проснулся. Вспомнил, что он на охоте, взял ружье, лодку и поехал
охотиться. Но на воде то ли кто-то ему прострелил лодку, то ли
сам он это сделал – начал тонуть…

– Это же он ему версию рассказывает, чтобы потом у них на допросе
все сходилось! – закричал Пуаро, тыкая пальцем в Борисыча.

– Менты едут, – сказал Витя. Все оглянулись в направлении базы,
но «уазик» вылетел с другой стороны, из-за ближнего леса, и мчался
прямо к ним без дороги через широкое поле, подпрыгивая и пыля.

– Так, значит, им тут делать нечего… Убери ствол! – прикрикнул
Виктор на Василия. – Но глаз с них не спускай. А вы, – обратился
он к Андрею с Борисычем, – опустите руки и сюда повернитесь… Закрой
будку! – спохватился он в последний момент, и детектив кинулся
выполнять приказание.

Из переполненного уазика стали вываливаться милиционеры. Вылезло
их не меньше десятка, все пьяные, но держались – не отличишь от
трезвого. Вот что значит закалка, отметил про себя Борисыч. Витя
пошел им навстречу и показал капитану свое удостоверение.

– Мы здесь работаем, – сказал он строго. – Отведите своих людей
на заданный рубеж.

Капитан загадочно улыбнулся и кивнул.

– Мы тоже тут работаем, это наш участок, – сказал он серьезно,
но с радостно горящими глазами, в которых читался пьяный вызов.
– Это вы нам мешаете... – он икнул – … тут работать.

– Я повторяю: не мешайте проводить спецоперацию – продолжайте
расслабляться, – сказал уже с нескрываемой злостью Витя.

– Как мы можем расслабляться, когда сегодня открытие охоты – и
вся милиция на рогах… то есть на ногах, – отвечал нагловато капитан.

Остальные милиционеры начали разбредаться вокруг грузовика. Витя
занервничал и решил поменять тактику, он доверительно понизил
голос:

– Это наша разработка для тех, кто следит за нами из того леса.

Капитан, а за ним несколько милиционеров тупо уставились на дальний
лес.

– Не смотрите туда! – предупредил Виктор.

– А кто там? – спросил капитан, поворачиваясь снова к Вите.

– Чеченские террористы.

– А-а… – произнес первый с пониманием и посмотрел снова на лес.
– Так давайте их обезвредим.

– У нас пока на них ничего нет … – начал объяснять Витя, но ему
не дал закончить Пуаро, он подошел сзади и шепнул ему на ухо:

– Ихний генерал едет. – От лагеря отвалила милицейская «вольво»
и направилась к ним.

– Черт, черт, черт! – отошел вместе с сыщиком Витя. – Придется
доложить Маршеровалу. Прощай всё: квартира… вообще, всё!..

– Только не по рации, – предупредил Пинкертон.

– По мобиле тоже нельзя…

– А ты шифруй.

– Попробую… – Он набрал номер, но на звонок никто не ответил:
– Опять трубу в машине оставил!..

В это время подъехал раскрасневшийся генерал-майор в форме, он
был похож на испуганного бульдога, однако рявкал, как неустрашимый.
Милиционеры сразу стали меньше ростом, лица их втянулись, перестали
что-либо выражать, и сами блюстители стушевались, отодвинулись
на задний план. Капитан доложил обстановку, стараясь дышать в
сторону, хотя от генерала самого разило за версту.

Витя, наконец, докричался по рации до своего начальства:

– «Волга ноль один» – я «Волга десять». «Волга ноль один»… – Это
кто еще – «ноль один»? – Говорит Стрыляу. – Кто говорит «стреляю»?
– Фамилия такая – Стрыляу, товарищ полковник. – Да знаю – это
я шучу... Докладывай, Стрыляу. – И Витя по слогам, выделяя каждое
слово, произнес: – Столичный подарок сыграл в ящик. Понимаете:
в я-щик? – Ну так, вези его скорей сюда, – раздался веселый смех
из радиостанции. – Нет, вы не понимаете… – Витя отвернулся и зашел
за машину.

Милицейский генерал, выслушав доклад, рявкнул на капитана:

– Машину осматривали?

– Тут эсбэ работает, – попробовал объяснить еще раз капитан, –
они говорят: в лесу скрываются террористы…

– Какие на х.. террористы! Перевернуть все к е.... маме!

– Товарищ генерал, можно вас на минутку, – подошел к бульдогу
бледный Стрыляу и отвел его в сторону. В этот момент из ворот
базы выехал еще один джип и тоже повернул в их направлении. Воспользовавшись
суматохой, Борисыч сказал:

– Если эта сволочь, действительно кони двинула, нам, наверно,
не дадут триста баксов. Черт меня дернул послушать тех охотников
и повернуть направо.

– Да-а, ошибка картографа оказалась спасительной, а мы попытались
ее исправить – и вот, теперь домой будем ехать лет пятнадцать.

– Тьфу-тьфу-тьфу! Типун тебе на язык…

Заметив приближающийся «гранд-чероки», Василий достал пистолет
и скомандовал:

– Упор стоя принять! – Арестованные повернулись к грузовику.

Из подъехавшего джипа вышел худой, остроносый, сутулый мужчина
в джинсовом костюме. Нос с горбинкой загибался в сторону, был
нежно-розового цвета, глянцевитый и выделялся на желтом лице.
Его обладатель высасывал остатки пищи из зубов, от чего нос шевелился
и, казалось, пытался дотянуться до впалой щеки, а щека стыдливо
убегала, проваливалась еще глубже. Витя сразу направился к нему,
подошел и милицейский генерал. Стрыляу снова стал что-то объяснять,
а джинсовый причмокивал и внимательно слушал. Потом он спросил
у генерала:

– Как они проехали через оцепление? – голос у него был тихий,
говорил он медленно, словно завораживал собеседника.

Генерал надул щеки и выдохнул возмущенно.

– Я отвел людей за лес, чтоб уток не пугали… – ответил он – и
тут началось восстание из мертвых…

В будке грузовика послышался какой-то стук, будто чесалась собака,
все замерли и прислушались.

– Может, они его не добили, – сконфуженно пробормотал Стрыляу,
– не профессионалы…

– Это ты не профессионал! – кинул, устремляясь к задней двери,
джинсовый полковник, за ним генерал, капитан и Стрыляу. Пинкертон
распахнул дверь – на них невозмутимо уставился убитый охотник.
Он приподнялся на локте – его страшно знобило, а так как он прислонился
к ящику, то ящик и отбивал дробь о борт грузовика.

– За-мерз, – проговорил он синими губами.

– В сауну его! – крикнул едва слышно джинсовый, и тут же все завертелось,
забегало вокруг него, посыпались команды. Москвича понесли на
руках в полковничий джип.

– Холод, теперь ты старший группы, – сказал нос Пинкертону. –
А ты, Стрыляу, собирайся в командировку на Кавказ.

Все трое остановились как раз неподалеку от задержанных.

– Товарищ полковник! У меня сын недавно родился… – ошеломленно
проговорил Витя.

– Ну вот, и хорошо: будет кому род продолжать, – пошутил негромко
полковник – Холод с Василием почтительно прыснули – и чуть слышно
добавил: – А пока пиши объяснение – больше бумаги, чище жопа.
Надо же, всю службу идиотами выставил, урод!..

– А с этими что делать?.. – спросил Вася.

– В машину их. – Андрея с Борисычем затолкали в первый джип, зажав
между Василием и Холодом. Стрыляу вел машину, никто не проронил
ни слова. Их грузовик, управляемый ментами, следовал за ними.
Въехали на территорию охотбазы, и дальше – на стоянку, заставленную
иномарками. Там их не выпускали из джипа, пока не вернулся джинсовый
полковник.

– Да они герои! – воскликнул он тихим голосом. – А ты их, Стрыляу,
в преступники записал. Простите моих болванов, – обратился он
к Андрею и Борисычу. – Сами видите, с кем приходится работать.
Там у нас небольшой пикничок, прошу присоединяться. Вы даже не
представляете, кого спасли! Ну, что ж, к столу… А вы – кыш! Кыш,
я сказал! И чтоб я вас долго искал, – шикнул он на бычков, последовавших,
было, за ним.

Полковник повел их к столам, сервированным под открытым небом.
Из распахнутых дверей кухни люди в белых пиджаках носили парящие
блюда и запотевшие бутылки. Из кирпичного «теремка», выходили
распаренные охотники, баня имела спуск к озеру: оттуда доносились
крики и плеск. Кухня примыкала к двухэтажному корпусу, за которым
вздымалась черная труба котельной. Дальше, на задах, теснились
маленькие деревянные домики, похожие на детские горки – один скат
у них был длиннее другого. Передний двор занимала стоянка, где
подобно допотопному чудовищу, возвышался среди «мерсов» и «лексусов»
их грузовик.

Солнце уже повисло над метелками тростника и синими верхушками
леса на той стороне озера. Лучи красного золота брызгали из тонких
ободков незатейливого сервиза, а также из хрустальных стопок и
рюмок, всевозможных графинчиков, соусников, многоярусных конфетниц
и т.д. Составленные буквой «п» столы под крахмальной скатертью
напоминали мраморные плиты. Было еще тепло, перед глазами сидевших
за столом летала мошкара, а вдали – «табунки» уток. Охотники рефлексивно
вскидывая глаза, как на пролетевшую муху, так и на птицу. Смех
и разговоры, однако, были о другом: обсуждали счастливое спасение
важной персоны и связанное с ним недоразумение. Сама персона отсутствовала.

– А вот и герои, – представил, придерживая за талию, Андрея и
Борисыча джинсовый полковник. Он подвел их к главному столу.

Во главе его сидел остроголовый субъект, вылитый синьор Арнольфини
с картины ван Эйка, только без шляпы. Пустые глазки были насажены,
как прозрачные бусины, один на другой без всякого намека на переносицу.
Он лениво ковырял вилкой чем-то нафаршированную утку.

– Синькин, – шепнул Борисыч, и Андрей узнал лицо с плакатов: это
было оно – и не оно. На плакатах и глаза расставлены шире, и переносица
есть, и даже что-то во взгляде – но так всегда с портретами начальников,
подумал Андрей: они стремятся не к сходству с оригиналом, а к
совершенству.

– Молодцы! Какого человека спасли! – сказал диплодок, сидевший
ошуюю Арнольфини – одесную место было свободным), – и сделал знак
кому-то за их спинами. Им поставили стулья, рядом подсел джинсовый.

– Почему он тонуть начал? – спросил толстяк у полковника.

– Лодку достали: дыра вот такенная – дробь пулей пошла, – усмехнулся
тихо джинсовый. – Скорее всего, сам прострелил, причем – не знаю
уж, как умудрился – оба отсека сразу…

В толстяке, с ягодицами вместо щек, Андрей узнал первого заместителя
главы области Ватрушку. Благодаря щекам он его и запомнил. Из
щек выступал толстый нос и две сочные вишни.

– Налейте им и принесите горячего, – приказали вишни кому-то за
их спинами. И сразу оттуда просунулась рука с бутылкой и наполнила
стопки, через некоторое время она вернулась с глубокими тарелками,
где в жиру плавали перепела.

– Как вас зовут, герои? – спросил первый зам и тут же отвлекся,
забыв выслушать ответ. Из бани вышло несколько охотников, и Ватрушка
окликнул одного из них, похожего на неандертальца.

– Где утка, Ильич? Ты обещал море утки…

– Завтра утром все будет, Филипп Станиславович,– пискляво по-женски
заголосил неандерталец. Охотники за столом опустили глаза и ухмыльнулись.
Андрей с Борисычем, ожидавшие от него какого-то львиного рыка,
тоже не смогли сдержать улыбки. Рядом с Ильичом нетвердой походкой
спускался москвич, он был без глаз, так как они слились с пунцовыми
щеками и лишь диковато поблескивали в лучах заходящего солнца.

– Смотри мне!.. – погрозил шутливо зам и добавил хлебосольно для
москвича: – Сюда, сюда проходите… Проводи гостя! – крикнул он
Ильичу и потом обратился ко всем присутствующим: – Ну что, все
выплыли, никого на озере не забыли?

Москвича усадили слева от губернатора. Ватрушка поднял рюмку и
провозгласил тост за спасение столичного гостя. Все повскакали
со своих мест и выпили. Не встали только губернатор, Андрей, потому
что не пил, и сам москвич. Последний невозмутимо подмигнул Андрею
и опрокинул стопку «мартеля».

Зам нагнулся к губернатору и проговорил вполголоса:

– Надо сказать несколько слов героям.

Синькин поднялся, и все присутствующие снова встали с рюмками
наготове.

– Вы смотрите, герои!.. – погрозил он Андрею и Борисычу пальцем.

– Надо похвалить, – подсказал зам негромко – губернатор тут же
ткнул пальцем в стоявших с рюмками охотников:

– Вы – смотрите, – он указал ладонью на Андрея и Борисыча: – герои!
Какие молодцы! Но надо прямо сказать правде в глаза: не дано…
не надо! Не надо нам этих дам!.. То есть, дел. Вы спросите: куда?
Туда… туда-туда! – и он ткнул пальцем в стол с нажимом. – Геройство,
оно геройство – но герои, они герои!..

– Как-то непонятно говорит, – сказал Андрей сидевшему рядом джинсовому
полковнику.

– У губернатора сразу много мыслей сразу в голове, – ответил тот,
– обо всем надо позаботиться, все продумать – поэтому они иногда
мешаются в разговоре.

– А по телевизору, я видел, он складно говорит, – вставил Борисыч.

– Ну, так… Эти черти телевизионщики, если захотят, у них рыба
заговорит, как апостол Павел. – И Маршеровал весело подмигнул.

Губернатор выпил, и все последовали его примеру. Затем он снова
сел и продолжил выколупывать из утки начинку. Андрей пригляделся
и только сейчас рассмотрел, что утка была нафарширована черной
икрой.

– Это что же, утка с икрой? – изумился он.

– Наш губернатор любит, чтобы во всех блюдах, даже в сладких,
была икра. Он говорит: «икра – это богатство России – и я его
ем». Вы перепелов кушайте: это они в собственном жиру плавают.

– Здесь набили? – заискивающе спросил Борисыч, который уже замахнул
«смирновской», и снова поднял стопку с отставленным галантно мизинцем.
Он сидел, вытянувшись на стуле, и у него завелись хорошие манеры.

– Нет, на птицефабрике, – усмехнулся полковник.

– Ну, вот, всю подноготную сразу и выдал! – воскликнул Ватрушка.
– А еще секретчик! Вы чем по жизни занимаетесь, герои? Какие есть
проблемы?..

Борисыч, было, открыл рот, чтобы рассказать, откуда они и зачем
путешествуют, но Ватрушка снова отвернулся.

– Ильич, ну-ка, подсаживайся – куда запропастился! – крикнул он,
заметив Ильича, который зачем-то встал со своего места, и сразу
растерянно закрутился, оглядываясь по сторонам.

– Иди, иди сюда, дорогой… – продолжал следить за Ильичем, приглашая
и других присоединиться к предвкушению чего-то особенного.

– У меня прямо сейчас к вам дело, – выпалил Андрей.

– Вот визитка… – Зам даже не взглянул, вытащил из нагрудного кармана
золотую карточку и передал через официанта. Борисыч перегнулся
через стол и принял драгоценный дар. – Сюда, сюда, Ильич!.. –
продолжал зазывать Ватрушка.

Он указал Ильичу на их стулья, и тут же невидимые руки заботливо
и в то же время настойчиво взяли Андрея под локоть, приподняли
и повели на другой конец стола. Рядом с ним оказался и Борисыч,
переправленный такими же славными руками.

– Ничего мы прогнулись! – шептал он, сидя рядом с Андреем и наливая
сам себе водки. – Ватрушка – человек номер один в области…

– Ты уверен, что – человек? – спросил Андрей.

– Да какая разница! – отмахнулся Саня. – Главное, он квартиру
может сделать – или поменять на большую. А то живем у тещи в двух
комнатах, там же тесть, брат жены – дурдом… Надо квартиру просить.

С их нового места хорошо был виден весь стол и за ним столовая.
Туда и обратно сновали с подносами, судками и бутылками официанты.
Их белые куртки фосфорицировали в синих сумерках. На западе еще
бледнела мглисто-оранжевая полоска. Вдруг зажгли электричество,
и база превратилась в большой призрачно освещенный зал, с зеркально
сверкающими джипами и лимузинами, где куполом служило бурое небо.
От озера остался только призрачный забор тростника. Андрей с Борисычем
следили за суетой официантов и аккуратных молодых людей, в камуфляже,
и не догадывались, что сами являются объектом пристального наблюдения.
Три молодых человека не спускали с них зорких глаз, выпивая коньяк
из маленьких, походных рюмочек в припаркованном рядом с главным
корпусом «чероки».

– Нет, не может быть, чтобы на них ничего не было, – повторил
уже который раз Стрыляу. – Ну-ка, я проверю: может, машина в розыске?
Вася, помнишь фамилии, ты же документы смотрел?

– Маршеровал сказал все вернуть, – отвечал Вася с заднего сиденья,
он выглядывал между кресел, в которых развалились Стрыляу и Холод.

– Но ты что, сам не помнишь! – проговорил с досадой в голосе Стрыляу
и приложил телефон к уху. Сообщил пароль и сведения о грузовике.
Через несколько минут ему позвонили, он опустил трубку.

– Нет ничего. Все равно я на них накопаю, не может не быть!..
Почему они тогда пытались скрыться, а?.. А кто первый сказал,
что там труп? Ты, Холод, – ты заорал: «москвича завалили!»

– Я тебе не Холод, а товарищ старший лейтенант… Шутка! – отвечал
Холод, весело рассмеявшись. – Не сердись, Витек, прошибка вышель.

«И на тебя накопаю, – подумал Стрыляу. – Лишь бы на Кавказ не
отправили – надо заболеть срочно»…

Андрей с интересом рассматривал публику, собравшуюся за главным
столом. Все сидели вполоборота к центру и разговаривали через
плечо с соседями. Кивали с выражением полноты постигнутого, словно
жрецы какого-то всемогущего божества. И потом снова обращали взоры,
исполненные радостного ожидания, к верховному жрецу, восседавшему
ошуюю маленькой священной обезьянки. Лица у всех, как и подобает
жреческому сословию, были подернуты жирком, раскраснелись, лоснились
и преданно щурились. Они напомнили Андрею сразу много генералов
на дивизионных учениях, которые лицезрели маршала: такая же смесь
раболепия и надменности – сходства добавляло то, что охотники
были в афганках и в новом камуфляже с магазинными еще стрелками.

– Откуда что берется? – проговорил Андрей, глядя на охотников.
– Вроде бы я давно далек от всего этого, и то почувствовал озноб
в позвоночнике. Будто какая-то сила растягивает тебе рот в улыбке
и голос делается гадким, проникновенным. Как же сладострастно
должны трепетать все эти подхалимы!..

– Это сила власти растягивает и трепетать заставляет, – сказал
неожиданно сидевший слева от него человек. – Вы заметили, – продолжал
незнакомец, – в присутствие высшего начальства они становятся
похожими на маленьких мальчиков? Потому что это крайняя степень
самоуничижения: вот я, словно говорит он начальнику, жалкий несмышленыш
– хочешь бей меня, а лучше приголубь, как отец. И ведь здесь собрались
только главы районов, президенты крупных АО, банкиры, мэр города
– вон тот, что вместо шута у них. С другой стороны, видели бы
вы, как они преображаются в окружении подчиненных: только трепет
расходится окрест, аки круги по воде.

Андрей удивленно смотрел на соседа. То был коренастый, большеголовый
мужчина с равнодушно-умными карими глазами, коротко подстриженный
в скобку, темноволосый, выделявшийся среди других, уже тем, что
он один был в штатском: кремовая ветровка и джинсы, – если не
считать, конечно, джинсового полковника. Мужчина мял в руке пробку,
и ни разу не взглянул на Андрея.

– Вы разве не охотник? – спросил Андрей, имея в виду его костюм.

– Нет, я – главный охотник, – усмехнулся сосед. – А вы меня не
узнаете?

– Кажется, узнаю…

– Да-да, я бывший мэр Ермаков, которого съел год назад Ватрушка
и вон тот милый интеллигент в джинсовом костюме.

– Полковник Маршировать?..

– Да, Маршеровал. Он всех здесь опутал своей сетью, всю эту челядь,
– бывший мэр обвел пробкой компанию за главным столом. – Вот мы
сидим сейчас, разговариваем, а в этой солонке, возможно, жучок
спрятан. Или в салате. Или даже в пробке.

– И вы не боитесь такие вещи говорить? – спросил Андрей.

– Я уже съеден – мне нечего бояться. Я был им поперек горла, мешал
в городе проворачивать свои делишки. Потом Маршеровал сделал несколько
снимков – не сам, конечно, его агенты, – на которых я с любовницей,
вернее, с любимой женщиной. Ведь занимаешься ты развратом или…
это – любовь, ты все равно раздеваешься и делаешь одно и то же.
На этом война закончилась, я снял свою кандидатуру на выборах.
Бывший охотовед стал мэром, – Ермаков кивнул в сторону Ильича,
который мотал сконфуженно головой, хихикал и прятал глаза, в то
время как Ватрушка журил его. – А меня, чтобы я был на глазах
– и чтоб еще поглумиться, – назначили начальником над охотоведами
– хоть я по образованию историк.

– А как этого губернатором выбрали? – Андрей кивнул в сторону
первого стола. Ермаков постучал пальцем по солонке, Андрей отмахнулся,
словно от мухи.

– Как лошадь не выбрали! Просто, зачем нужна лошадь, если есть
Синькины? Кретином быть у нас очень выгодно: начальство любит,
народ за своего почитает – никогда сумасшедшим не объявят. Вы
заметили, что объявляют сумасшедшими только умных, а дурака никогда.

– Ему сходить не с чего, ума нет, – вставил Борисыч, который,
нагнувшись, тоже начал прислушиваться к их разговору.

– Что-то все равно есть: и дураки с ума сходят – но не объявляют.
В чем причина? – пожал равнодушно плечами бывший мэр. – А попробуйте
скажите, что он дурак, и вам сразу возразят: зато крепкий хозяйственник,
практик!..

– Какой же практик, если у него каша в голове! – не удержался
от восклицания Андрей.

– А у нас так даже и определяется: если двух слов связать не может,
значит, свой – практик, а если говорит, как пишет, значит, – лазутчик.

– Чей! Откуда? – усмехнулся Андрей.

– Да хоть чей – какая разница. Про мировой заговор слышали? Хотя
он не так прост, как кажется. Нет, это не маска, он, действительно
таков – но там внутри сидит хитрая тварь, очень осторожная, которая
каким-то спинным мозгом умна. И показывается она на людях очень
редко, почти никогда, – но она есть. Конечно, сейчас заправляет
там всем Ватрушка – их и называют: заместитель и его губернатор,
– но мне, кажется, дни его сочтены.

– Вы спрашиваете, почему я не боюсь, – продолжал Ермаков, наливая
Андрею и себе минеральной воды. – Да как-то все равно стало. Сначала
противно было, когда он лез к власти и строил из себя скромницу:
«Я долго надумывал, зачем мне выставляться губернатором». Вы видели,
как он возлагает венки ко всяким мемориалам, – это у них теперь
постоянная церемония? Идет за венком, головка набок, губки бантиком,
рожа постная – ни дать ни взять Иудушка. Ленты поправит и постоит,
сложив ручки, скорбно так и умильно. Тьфу! С души воротит. Но
потом начал давить неугодную прессу, – вот когда она, тварь эта,
впервые выползла, – тогда страшно стало этой зоологической настырности.
Один суд оправдает газету, мне сочувствующую, они тут же назначают
новый, накидывают долговую петлю. Уже и кредиторы готовы отказаться
от своих претензий, а он им: душите-душите... А сам вроде как
в стороне: «пусть закон поработает». Теперь все равно стало. Возраст,
наверное, – пора ответ держать перед самим собой… Сейчас будет
рассказ про муфлонов, – кивнул Ермаков в сторону общества, собравшегося
вокруг губернатора и его зама.

– Что за муфлоны такие? – откинулся на спинку стула Андрей с усмешкой.

– А послушайте. Это обязательный номер на каждой охоте.

Ватрушка расправил широкую грудь и погладил ее пухлыми ручками
в младенческих ямках.

– Ильич… А расскажи-ка, друг ситный, – произнес он громко, чтобы
все слышали, – как ты в наших лесах за муфлонами охотился.

Взоры всех обратились к Ильичу.

– Дак я… кажись, рассказывал, – запищал в тон Ватрушке, выпрямляясь
и вытирая рот, мэр. – И то не я был, а старичок один…

– Ну-кась, ну-кась, а то мы уже подзабыли …

(Окончание следует)