Проза

Начало

Продолжение

Глава десятая

Встретив его на следующий день, Зоя сообщила, что «платиновые перья»
собираются идти вечером «на косогор», где состоится
«джем-сейшн». Должен приехать кто-то из города, – в общем, будет
интересно. Андрей, который после короткого дневного сна,
чувствовал себя разбитым, сказал, что не пойдет, и вообще,
компания ему не нравится. Она изобразила на лице легкое
разочарование, он заметил, что в ее обращении к нему исчезла
настойчивость – не позвала даже на пляж. Ну и хорошо, решил он, ну и
ладно. Его больше беспокоило, куда пропал Борисыч: в номере
он не ночевал, в столовой не появлялся, машина стояла в
боксе. Он попробовал узнать у Веры Киприяновны, но та
отмахнулась: с Володей, наверно, где-то пьют, – и сообщила, что нашла
сторожа, поэтому сегодня ночью он может не выходить на
дежурство.

Андрей пошел досыпать в номер: рано или поздно Борисыч должен был
туда зайти.

Проспал он чуть не до самого ужина. Проснувшись, долго не мог
решить, что сейчас: утро или вечер. Оделся с твердым намерением
разыскать Борисыча и завтра же ехать. Снова в нем поднялись
нетерпение и решимость действовать. Вдруг в дверь кто-то
постучался и тут же бесцеремонно ее распахнул. Это была Зоя.

Первым желанием было придумать, почему он должен срочно уйти. Но она
с порога без ужимок спросила:

– Ну что, идешь? Наши собрались на всю ночь – зарю встречать. Будет
костер, гитары, Светозар обещал что-то экстраординарное… Он
и тебя приглашает. – На ней была кофта, джинсы, бейсболка.
Волосы она забрала в хвост, уши спрятала под бейсболку. В
руках держала ветровку.

– Борисыча не встречала? – ответил вопросом на вопрос Андрей.

– Нет. Наверное, он тоже там будет. – Майор задумался.

– Хорошо, – сказал он. – Когда отправление?

– Все уже пошли.

Пока он спал, прошел дождь, и снова выглянуло солнце. В лесу сильно
пахло хвоей, крупные, радужные капли градом летели с сосен
при каждом порыве ветра.

– Пойдем дальней дорогой, – сказала Зоя и, преградив ему путь,
попросила, чтобы он поцеловал ее. Так они останавливались
несколько раз. В ее поцелуях была какая-то грустная жадность.

– Ну, хочешь, не пойдем туда, вернемся к тебе или ко мне? – спросила
она во время одной из таких остановок.

– Ну, нет, идти, так идти.

«Косогор», на котором «перья» устраивали пикник, оказался на деле
безлесным мысом на изломе реки. Здесь она, разделенная на два
рукава длинным островом, подходила почти к самому обрыву,
отделенная от него полоской пляжа, поросшего травой и ивняком.
По низу вдоль откоса вилась дорога. Там кто-то уже купался,
слышались крики и плеск. У подножия стояли две машины, одна
принадлежала телепоросенку, Андрей видел ее в боксе
пансионата. Из второй только что достали сумки, и рыжий, в летних
брюках и рубашке, мужчина захлопнул багажник. Вместе с ним
поднималась девушка, похожая на индейскую скво, сходство
добавляла накидка в виде пончо. Это, очевидно, и были приезжие из
города. Они резко выделялись на фоне успевших уже одичать
отдыхающих. Последние оделись, кто во что горазд, и
представляли собой пестрое сборище. (Один Сева пришел в черном
костюме и белой рубашке с бабочкой, он прогуливался, заложив руки
за спину.) Мужчина был похож на опоссума: вытянутая вперед
нижняя часть лица, острый нос, синие равнодушные глазки. Он
казался излишне чистоплотным благодаря своей очень белой коже
и розовым, большим ногтями. Вокруг шеи был завязан голубой
пуловер, в руках он и девушка несли по гитаре.

– Вот идут два флейтиста!.. – возопил Светозар, выбросив в
направлении приближающихся руку, его сотрясала лихорадочная дрожь,
как при ознобе.

– Играют отчетливо и чисто… – отозвался с кривой усмешкой мужчина.
Светозар хотел заключить его в объятия, но тот
предусмотрительно вытянул, как можно дальше, для пожатия руку и сдержал
нежелательный порыв.

Его сразу окружили несколько «перьев», он был словно освещен общим
вниманием.

– Это Стоногин, главный редактор «Губернского осведомителя», –
сказала озабоченно Зоя и, махнув за спиной рукой: «подожди»,
подошла к девушке в пончо. Андрей высматривал Борисыча или хотя
бы Володю, но их нигде не было.

– Здесь, на пеньке, мазь от комаров. Кто хочет – в термосе чай, и мы
еще заварим. Сахар в банке. Во фляге питьевая вода, а в
канистре для хозяйственных нужд, – распоряжался Светозар.

Мимо прошел Сева, уже нетрезвый, пряча подбородок в бабочку.

– Ну, начинается! – пробурчал он, видимо, для Андрея, искоса бросив
взгляд на оживленную толпу, окружившую вновь прибывших.

На месте старого большого кострища лежали три бревна, вросшие в
землю. Тут же торчал высокий обгорелый комель с обломками
сучков. Вокруг валялись разорванные пакеты и бутылки. По всей
вероятности, это место давно было облюбовано для пикников. Два
незнакомых Андрею молодых человека рубили сучья на дрова.
Кто-то уже сложил костер и поджег его. Пламя казалось белесым в
лучах заходящего солнца. И снова огромный, малиновый,
матовый шар садился в сиреневом чаду за серый лес на том берегу.

– Как только светило нижним краем коснется леса, – закричал
Светозар, стараясь перекричать тусовку, – я толкну накосогорную… не
проповедь, нет… – раздался смех – всего лишь речуху. О'кей?

– Ноу проблем, – раздались радостные голоса сразу с трех или четырех
сторон.

– А вторую скажу, как только его диск появится с другой стороны, вон
над тем лесом, но это для тех, кто доживет до утра.

Большинство присутствующих пребывали в лихорадочном возбуждении.
Девушки громко смеялись и много курили, мужчины сдерживали
себя, но пальцы, державшие сигареты, дрожали. Вдруг ни с того ни
с сего кто-нибудь выделывал антраша ногами, жестикуляция у
всех была преувеличенной и очень быстрой. Один Сева не
останавливался ни у одной из групп, проходил мимо с загадочным
видом, словно знал что-то. Его невеста бродила сама по себе,
он сам по себе. Главный «Осведомителя» и телепоросенок
уединились в стороне и беседовали о чем-то серьезном, рядом
несколько девушек окружили скво, среди них была Зоя.

– Светозар! – вдруг закричал кто-то истошно. – Сейчас солнце сядет!

Светозар засуетился, схватил бутылку и начал разливать водку по
пластиковым стаканам.

– Водку наливайте, наливайте водку, – распоряжался он. Потом
повернулся к солнцу, держа наготове свой стакан.

– Давайте караулить солнце, как говорили наши предки, смотреть, как
оно садится. Никогда не удается засечь тот момент, когда его
верхний край уходит за горизонт, отбрасывая прощальный луч.
Кажется, оно не движется, остановилось – и вдруг моргнуть
не успеешь: раз – и его нет! – Все замерли в
иронично-умильном ожидании. Щетка волос на затылке у Светозара горела, как
сноп лучей, очки превратились в два маленьких зеркальца. Сева
демонстративно выпил, не дожидаясь речи, повернулся спиной
к закату и закурил. Опоссум с поросенком продолжали тихо
беседовать, правда, со стаканами в руках.

– Светозар! – раздался снова истошный крик, оказывается, так кричал
Макс. – Где речь – уже село!

– Нет еще… Еще секундочку… – поднял Светозар в напряжении дрожащую
ладонь. – Вот теперь село!

– Ну что… – он стал в пол-оборота, как оперный певец: – «Поднимем
стаканы, содвинем их разом! Да здравствует солнце, да
здравствует разум! Ты, солнце святое, гори! Как эта лампада бледнеет
при свете каком-то там зари, – он указал на костер, – так
ложная мудрость тускнеет и меркнет при свете бессмертном ума.
Да здравствует солнце, да скроется тьма!» – Произнося
заключительные строчки, Светозар мельком взглянул в сторону
Андрея. Хотя, возможно, ему это лишь показалось.

Светозар пригубил из стакана, остальные опрокинули и пошли к столику
закусывать, там хозяйственные девушки нарезали колбасу,
огурцы и помидоры, некоторые сразу закурили. Главный
«Осведомителя» и телепоросенок продолжали говорить и выпили как бы не
в связи с тостом.

– Это вся речь? – сказал презрительно Сева и плюнул в костер. – Ты
все перепутал, Светозар: сейчас наоборот солнце скроется – да
здравствует тьма! – Но на этот выпад никто не обратил
внимания, оратор же продолжал.

– Братья и сестры! – не ищите аллюзии в моем обращении, ибо все мы,
действительно, братья и сестры – дети одного отца,
Даждьбожьи дети. Лицо его только что скрылось от нас, но мы все равно
несем в себе его огонь. Нам кажется: он уснул – нет,
никогда не смыкает очей отец – без устали оплодотворяет мать
землю. О, как он прекрасен, как сексуален!.. (Раздался смех.)
Да-да, я не побоюсь этого слова – сексуален! Только так в
речениях нового времени мы можем выразить то существо сущего,
которое грядет уже здесь – сейчас – в нас… Не пробегайте в жару
ежесекундности, замрите в предвосхищении истиностояния!
Прочувствуйте эротичность замысла. Какие гиганты кружат в
космосе, чтобы обогреть нас! Какие мегатонны энергии взорваны
ради нас! Достаточно одного просчета, какого-нибудь микрона не
хватило бы небесной механике – и невозможна была бы жизнь.
Однако мы не должны ощущать свою букашечность: энергия Солнца
в нас превратилась в новый более мощный косм, способный
охватить макрокосм. Наш разум не только вместил в себя все
солнца вселенной, но и стал способен вызывать к бытию новые
светила. Поэтому я пью за старое и за новое Солнце: Ярило, яви
нам силу! – и Светозар поднес дрожащей рукой стакан к губам,
водка заструилась у него по подбородку.

До конца речь дослушали немногие, стоявшие рядом с оратором.
Остальная тусовка разбрелась по косогору: кто-то продолжал
прерванный разговор, кто-то пил водку. Пьяный уже Макс сидел,
схватившись за голову, двое юнцов взяли гитары и пощипывали
легонько струны, но только Светозар умолк, забренчали в полную
силу.

– Вадим Станиславович, сыграй, будь добр, – утри нос молодежи! –
крикнул Светозар, кто-то протянул Стоногину гитару, которая
дожидалась своего часа на сучке одиноко стоящего обгорелого
дерева.

Главный «Осведомителя», улыбаясь, продолжал разговор с телеведущим и
уже подкручивал колки на грифе.

– Все к костру, все к костру! – закричал Самуил Светлоокий, собирая
публику.

Над темно-синим лесом на том берегу догорал опаловый закат,
казавшийся тусклым в свете костра. Искры улетали с треском в
прозрачное зеленовато-голубое небо, и опускались вокруг черными
хлопьями.

Стоногин постоял, подождал, когда застелют бревно брезентом, и сел
расставив жирные ляжки. Рядом присела скво тоже с гитарой, и
они, взглянув друг на друга, взяли аккорд… Голос у главного
был слабый, с неожиданными взлетами, пел он самозабвенно,
притопывая ботинком. Сначала они исполнили «солнышко лесное»,
все, сидевшие и стоявшие вокруг костра, сразу обнялись,
начали раскачиваться в такт песне и подпевать. Андрей увидел
Зою, она сделала ему знак присоединяться, но он покрутил
головой. Потом запели «Как здорово, что все мы здесь сегодня
собрались», и толпа стала раскачиваться и подпевать с еще большим
воодушевлением. Какой-то пьяный голос старался перекричать
всех, выводя истошно вместо «собрались» – «набрались».

Андрей хотел сразу уйти, но тут ему пришла в голову одна мысль,
которую он решил проверить. Для этого ему нужен был Стоногин,
поэтому он решил дождаться конца выступления.

Он отошел к краю обрыва, здесь было уже темно. Бурый отсвет костра
едва освещал траву и обрывался чернотой. Несмотря на то, что
ничего не было видно, чувствовалась пустота под ногами.
Дальше снова поблескивала внизу река. А выше над черным лесом на
том берегу, синела узкая полоска, все, что осталась от
вечерней зари. Маленькие тусклые звезды повисли над головой. По
берегу краснели точками костры рыбаков.

Шагах в десяти остановился еще кто-то и стал мочиться.

– Что они делают, а? что делают!.. – по голосу Андрей узнал Макса. –
Обязательно надо собраться, сбиться в кучу – и
раскачиваться из стороны в сторону!.. Собраться – и раскачиваться…

– Я им устрою сегодня перформанс! – сказал второй пьяный голос,
который тоже показался знакомым.

– Нет, зачем они раскачиваются, скажи? Зачем обязательно надо
раскачиваться, а? – туда-сюда, туда-сюда…

Андрей дождался, когда они уйдут, и тоже вернулся к костру.

Там уже перестали раскачиваться: Стоногин отложил гитару и встал
покурить. Но тут же вскочил, пошатнувшись, поэт Шкворень и
вытянул вперед руку:

– Нью поэм! «Низвержение в Мейнстрим», – провозгласил он с гневом,
глядя остановившимися, расширенными зрачками в огонь. И
рявкнул: – Всё, тихо!

– Мы тебя слушаем, Иван, – сказал, как можно спокойнее, Светозар.

Шкворень опустил руку, а потом поднял ее медленно над головой, начал:

И все-таки мы падаем в Мальстрем –

Летим, опустошенные паденьем.

Вся жизнь была для нас сомненьем –

И вот сомненья нет: низвержены, как спермь…

Он рубанул рукой воздух.

– Как что, Иван? – спросил Светозар. Шкворень отшатнулся, словно
впервые увидел его, разглядел и сказал:

– Как сперма.

– Извержены или низвержены? – не отставал ученый.

– Низвержены, бл***!

– Сперма обычно извергается…

– А у меня низвергается! – заорал и наклонился к Светозару чтец.

– Хорошо, продолжай, – сказал тот и, когда Шкворень набрал воздуху в
легкие, пожал извинительно плечами: – Гневлива порода
поэтов.

Шкворень продолжал чтение:

Все затопил счастливый визг.

Наш дивный вождь, с глазами павиана –

Близкопосаженность есть признак мана –

Зовет назад, но мы сорвались вниз…

– Иван! – прервал его снова Светозар, – это сложное для восприятия
на слух произведение. Давай мы с ним познакомимся, когда ты
опубликуешь его в «Графомане», хорошо? А сейчас мы все равно
ничего не поймем. Для первого ознакомления достаточно: сразу
чувствуется, что это программная вещь, которую нужно еще
осмыслить. Договорились?

Шкворень задумался: смеются над ним или нет – решил, что нет, и
мотнул головой в знак согласия.

– Значит, в «Графомане»… Для тех, кто не знает: это – наш
литературный альманах. – Шкворень еще раз мотнул головой, очевидно,
поклонился и сел на бревно, но с размаху повалился на спину,
задрав кверху ноги. Раздался смех, он с трудом поднялся и
хотел снова вскочить, однако ему не дали.

Андрей между тем решил исполнить намерение, ради которого остался.
Он подошел к Стоногину, курившему за кругом с телепоросенком
и Максом.

– А-а, – воскликнул скорпион. – Охрана! Это наш сторож… как его –
запамятовал… Ай-м вери, вери сорри!

– Я хотел с вами поговорить, извините, – сказал Андрей, не обратив
внимания на Макса. Они отошли в сторону, и Стоногин,
изобразив внимание на лице, наклонил голову, расставил ноги.

– Тут есть деревня неподалеку… – И он, не вдаваясь в подробности,
рассказал о том, что случилось с деревней Тишкино.

– Видите ли… во всякой игре есть свои правила, – начал с
начальственным терпением Стоногин. – Но есть одно общее: не играть
против своей команды. Я не могу помещать материалы даже против
одного игрока, если это противоречит нашей идеологии.

– Какая игра? при чем тут это? – погибли люди, – возразил Андрей.

– Для этого существуют следственные органы…

– Боюсь, они тоже в вашей команде, – усмехнулся майор.

– Обратитесь к оппозиционной прессе, – сказал Стоногин ледяным тоном.

– Где она? – развел руками Андрей.

– У вас за спиной стоит. – Андрей оглянулся и увидел Макса.

– Да их там нет! Их нет!.. – завопил в стельку пьяный скорпион. На
шум подошли Светозар, Зоя, еще кто-то из «перьев».

– Это вас нет, – сказал Андрей, и хотел уйти. Он почувствовал, как в
нем все закипает, но решил еще что-то объяснить:

– Здесь в тридцати километрах есть деревня…

– Не-ет!.. – завопил истошно Макс.

Стоногин отвел поросенка в сторону, подальше от скандалистов.

– Нет, есть. Она из пепла встанет и в аду будет гнаться за вами!..
Как за мной кишлак… – последнее Андрей кинул главному
вдогонку.

– Нет деревни – и ада нет! Ничего нет! – верезжал Макс. – Да он же
никто, никто – он сторож! Ну-ка пшел вон, мразь!.. – Андрею
кровь ударила в голову. Он приподнял Макса за шиворот,
встряхнул его и разглядывал, держа навесу, словно придумывал, что
с ним сделать.

– Немедленно отпусти его! – Он увидел настороженное лицо Зои и
поставил присмиревшего скорпиона на ноги. Тот сразу обмяк, уснул
– или притворился спящим: стал оседать, как мешок, – его
подхватили и увели.

Когда туман перед глазами рассеялся и ярость утихла, Андрей
разглядел рвущегося в бой Шкворня, того удерживал писатель-вагинист.
К нему, как укротитель к разъяренному льву, приближался
Светозар.

– Вам надо было сразу ко мне обратиться, я вхожу в «совет старейшин»
при губернаторе – есть такой совещательный орган. А они
люди подневольные – поденщики пера, – сказал он мягко, делая
кому-то знаки, чтобы не беспокоились за него. – И я уверен,
глава области не оставит без внимания вашу просьбу. Мы с ним
как раз на следующей неделе встречаемся, чтобы обсудить
наболевшие проблемы. Как правило, к нам прислушиваются. Давайте
сядем, – пригласил он Андрея на бревно.

Они сели. Рядом стали садиться разбежавшиеся «перья». Стоногин с
индианкой снова что-то наигрывали себе под нос, – видимо,
собственного сочинения.

– Вы слишком все близко принимаете, – начал, прикасаясь к его локтю
Светозар. – Потом, вы делаете одну расхожую методологическую
ошибку, свойственную м-м-м… всем самородкам. Вы смешиваете
онтологию с этикой. Нельзя с нравственными мерками подходить
к природе, космосу, социуму, который тоже часть косма. Они
за гранью добра и зла, в нашем узком понимании. И все-таки
там есть свое зло и свое добро – это хаос и гармония. В ходе
восхождения от простого к сложному они достигли своей
вершины в человеческой морали…

– С чего вы взяли, что я делаю эту ошибку? – прервал раздраженно майор.

– Ну-у.. Вы, кажется, сами вчера говорили – разве нет?.. Или ваш
друг говорил?.. – немного смешался Самуил и тут же продолжал
без тени смущения: – Не отрицаете же вы гармонию в природе?
Посмотрите вокруг – он раскинул руки – все взаимосвязано, одно
насквозь пронизано другим. Каждое звено цепи не может
существовать без других звеньев. Как хорошо дышится: кажется,
этот хвойный запах и есть бог, разлитый в природе!..

– Кто же отрицает гармонию, – сказал Андрей, он уже пришел в себя, и
ему было стыдно, что он обидел таких милых умных людей. –
Гармония, конечно, есть – и дышится легко. А в «социуме»
гармонии хоть отбавляй… – Он заметил: несмотря на то, что
Светозар пьет наравне с другими, но совсем не пьянеет, и запаха от
него никакого нет. Андрей вспомнил, что наливал ученый себе
из отдельной бутылки, которую ставил потом за пенек.

– Ну вот, наконец-то! Нет, бывают кризисы – бывают, но это болезни роста…

– …гармонии, где все поедают друг друга и лишь благодаря этому
процветают. – Все-таки не мог обойтись майор без ложки дегтя. –
Это ведь тоже гармония – для того, кто находится на вершине
пищевой пирамиды…

– Стоп-стоп-стоп,– поднял ладонь и опустил лысину Светозар, словно и
вправду останавливал кого-то. – Давайте разберемся. Мы
опять допустили смешение онтологического с этическим… Никто
никогда и не утверждал, что этот мир – верх совершенства.
Эйнштейн продумывал эту проблему: мог или нет бог создать мир
другим? И пришел к выводу, что не мог.

– Я тоже думаю, что не мог, – сказал Андрей.

– Почему? – искренне удивился ученый.

– Потому что он вовсе не бог…

– Опять двадцать пять! – воскликнул Светозар. – А вот красота,
прекрасное? Не можете же вы отрицать прекрасное…

К ним подсел, подставив под себя ведро, Самков. От нетерпения он
начал потирать слоновьи колени.

– А что, господа, – встрял писатель, понявший по последней фразе,
что речь о прекрасном. – Что вы думаете о женской кьясоте? в
чем, по-вашему, женская пьелесть?

– В нарушении «золотого сечения», – сказал серьезно Светозар.

– В нас самих, – усмехнулся Андрей.

– Вот сьязу видно: ничейта-то вы не понимаете в женской кьясоте! А я
вам вот что откьёю: ни в гьязах, ни в гьюдях, ни в
сечениях… Я сам недавно поняй. – Он поднял палец, большое, с детским
пушком лицо его сияло плутоватым восторгом. – А в диаметье
вуйвы. Чем узе вуйвочка, тем зенсина пьекьяснее. Потому сто
узенькая вуйва, «мышиный гьязок», пееносит нас сьязу в
какое-то дикайское, звеиное сьядостастие…

– Ну, ты, Витенька, как что ляпнешь, так хоть стой, хоть падай! Да
еще при дамах… – распрямился Светозар в негодовании. Вагинист
захлопал себя по коленям и залился клокочущим, по-детски
заразительным смехом. Несколько девушек, слышавших его речь,
сделали каменные лица.

Андрей встал и сказал, что уже поздно и ему пора.

– Где же поздно – уже рано! – воскликнул Светозар. – Да вы и дорогу
впотьмах не найдете. Давайте рассвет встречать.

– Берегом дойду.

– Да по берегу тут идти, знаете сколько? Как раз к обеду придете.

– Я вот еще что хотел спросить, – повернулся к нему Андрей. – Откуда
такие названия: «Осведомитель», «Графоман»?..

– А-а... Сначала подразумевалось, что они нечто противоположное,
хотя в действительности то самое и есть. Происходит как бы
удвоение смысла – и соль в том, что они сами этого удвоения не
замечают. Будете в городе, заходите в сентябре на семинар. Вы
достаточно оригинально мыслите. – И Светозар вынул из
кармана и протянул Андрею визитную карточку.

Вагинист продолжал заливаться колокольчиком, Шкворень, как упал
опять с бревна, так и заснул с торчащими вверх коленями, Макс
спал на куче сумок и одеял. Телепоросенок показывал пантомиму.
Он успел, как-то моментально по-свински набраться. Еще
минуту назад он казался вполне вменяемым и вот сел перед
догоравшим костром на стул, который специально привез с собой, и
несколько раз уже чуть не упал с него. Это, по-видимому, и
вызвало смех нескольких зрителей: что означала сама пантомима,
понять было трудно. Он закидывал ногу на ногу и пытался
изобразить, что завязывает шнурок, но начинал заваливаться
набок, нога соскальзывала – все повторялось заново, и так до
бесконечности.

Начался какой-то разброд и шатание. Все разошлись по парам и без
пар. Стоногин исчез, его гитару кто-то с размаху повесил на сук
обгоревшей сосны, пробив насквозь деку. Скво целовалась в
засос с неоперившимся юнцом. Севина невеста тоже ушла с
молодым человеком, самого Севы не было нигде видно. Не нашел
Андрей и Зою.

У прогоревшего костра осталось человек шесть, они кутались в одеяла
и сонно попивали радужный, с свинцовой пленкой чай, который
разогрел на углях Светозар. Продолжалась затянувшаяся
пантомима, артисту было уже безразлично, что про него все забыли.
Наконец и он упал, уполз и захрапел на надувном матрасе.

На востоке начинало сереть. Вдруг синий, затянутый наполовину
туманом бор озарился багровым заревом. Светозар, сидевший спиной к
реке, вскинул руки и воскликнул в экзальтации:

– Вот и Отец наш пробудился от сна! Хотя нет, Он никогда не спит… –
Он повернулся на восток: но солнце еще не появлялось над
лесом. Яркий свет, озарявший и противоположный берег, шел
откуда-то снизу.

– Там горит что-то! – воскликнули девушки сонными голосами, и все
побежали к краю обрыва, из-за которого выбивался язык пламени.

Внизу полыхало два факела: «волга» была уже вся объята огнем, а у
«десятки» пламя вырывалось из-под капота, из салона валил
только дым. По берегу бежали двое мужчин, один в трусах, а
другой в черном костюме с горящим рукавом – первый, очевидно,
гнался за вторым. В другой стороне, забежав за куст, спешно
одевалась голая девушка. Это была Зоя.

Убегавший скинул горящий пиджак и бросился в реку. Его
преследователь тоже нырнул с разбегу, но захлебнулся, тут же вскочил и,
откашлявшись, визгливо закричал:

– Я тебя все равно достану, гнида! – Все узнали Стоногина. Он
ополоснул лицо, вышел на берег и сел, обхватил руками голову.

Беглец в белой рубашке – теперь уже все в предрассветных сумерках
разглядели, что это был Сева, – догреб кролем почти до
середины протоки, перевернулся на спину и, проплывая мимо стоявших
на косогоре, прокричал:

– Светозар, это – Солнцу, Ваалу!.. – Сквозь лес вдруг прорвался
первый луч зари и окрасил нежно-розовым светом реку, другой
берег и рубашку пловца.

— Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя твое; да пребудет
царствие твое… Хлеб наш халявный даждь нам днесь. И души ты
нас, якоже и мы душим должников своих; и введи нас во
искушение, якоже мы вводим… своих… – орал с надрывом, уплывая, Сева.

Андрей повернулся и пошел в сторону пансионата. Навстречу ему из
леса сбегались разбредшиеся парочки. Вдруг весь бор в глубину
осветила яркая вспышка, и через секунду раздался хлопок, но
он не оглянулся назад. Ему было легко и весело. Сначала в нем
заговорили его непомерное самолюбие и ревность, но вдруг
ему стало смешно: «Кто же тебя заставлял со псы ясти из един
сосуд? Хочешь отнять у них, что принадлежит им по праву?
Зачем?..»

– Зачем? – вдруг крикнул он на весь освещенный не то пожаром, не то
зарей лес и громко рассмеялся: – Заче-е-ем?..

В номере Андрей застал Борисыча. Тот лежал в одежде на кровати,
закинув руки за голову, и смотрел в потолок.

– Ну что, вздремнем – да поедем? – спросил Андрей сонно и весело. Он
был в хорошем расположении духа, как всегда накануне
перемен.

– У меня права забрали, – сказал тихо Борисыч.

– Кто? Менты?

– Нет, картежники. Я все баксы продул, и еще шесть штук должен...
Говорят, пока не вернешь, права не получишь – или машину
давай.

– А зачем играл?

– Вовчик сказал, что они лохи деревенские… А они шулера! – сел в
кровати и закричал Саня, размахивая руками. – Сто пудов –
шулера! Я же видел, как он передергивает!

– Зачем же ты играл, если видел?

Борисыч пожал плечами:

– Отыграться хотел…

– Как можно у шулера отыграться? – Борисыч опять пожал плечами.

– Сутулый, лысый, нос крючком и глазки бегают?.. – спросил,
раздеваясь Андрей.

– Да...

– Кажется, знаю я твоего «лоха»: на него ползоны за долги работало.
Ладно, раз права забрали, значит, никуда не денутся – надо
вздремнуть немного. – И Андрей подкинул ногами одеяло, потом
с удовольствием заерзал, хрустнул суставами, укладываясь
поудобнее, и тут же заснул. Борисыч тоже разделся, но
ворочался, как на углях. Оделся, вышел покурить, сходил на завтрак.
Андрей все еще спал.

Проснулся он ближе к обеду, и они сразу отправились на поиски картежников.

– Что в тебе, Саша, не перестает удивлять… Вот ты вроде таксист,
прошел и Крым и Рым, но только увидишь какого-нибудь аферюгу, у
которого все на роже написано, сам к нему в рот ползешь,
как кролик, – рассуждал по дороге Андрей.

– Да ладно тебе… – мрачно ронял Борисыч.

– Вовчик тоже с ними?

– Нет, Вовчик тут ни при чем.

– Ну да!..

Остановились они перед дверью номера, который указал Борисыч. Андрей
легонько толкнул ее, она была заперта. Тогда он толкнул
сильнее и вырвал замок.

За столом под горящей лампочкой сидел похожий на нахохлившегося
грифа субъект с лупой в глазу и тонким пером крапил карту. Нос у
него, действительно, был крючковатый, розовый; длинные
пальцы напоминали дождевых червей, так они были гибки. На столе
перед ним лежало несколько колод, новых и уже распечатанных,
стояла чернильница. Он выронил в ладонь лупу и, склонив
набок голову, сощурил на незваных гостей свои колючие глазки.
Рядом, навалившись грудью на стол, положив голову на локоть,
следил за ювелирной работой Вовчик. На кровати поигрывал
мускулами голый по пояс культурист. У него были непомерной
величины, выступающие, как открытые жабры, челюсти и надменный
взор. При появлении незнакомцев он привстал на кровати,
Вовчик вытянулся на стуле и растерянно оглянулся на культуриста.

– Ляжь, – зыркнул туда-сюда глазками носатый, вставил назад лупу и
демонстративно продолжил свое занятие. Атлет опустился на
подушку и, сложив на груди руки, надул бицепсы.

– Что ж ты, майор, без стука врываешься, так и заикой сделаешь, –
произнес носатый певучим, с блатными обертонами голосом. –
Тебя не узнать: патлы отпустил, хиповым стал.

— А ты, Малиновкин, все такой же. Вот только пару перстеньков себе
лишних пририсовал, – сказал Андрей, опершись на стол, и
добавил для Борисыча: – Видишь, и Вовчик твой тут – вся компания
в сборе.

Урка убрал на колено синюю от наколок руку и с прищуром спросил.

– Лавэ принес?

– Какое лавэ? Отдай ему права – и разойдемся по-хорошему. – Андрей
взял со стола запечатанную колоду и покрутил ее в руке.

– Не гони пургу, майор, – сказал картежник, откинувшись на спинку
стула и резко подавшись вперед. – Он мне еще шесть косых
должен! Может, ты за него ответишь? – Он прищурился и повернул
по-птичьи голову.

Культурист снова приподнялся на кровати. Андрей взял колоду двумя
руками и разорвал ее пополам. Культурист опустился, больше он
не надувался.

– Давай гони права – хватит с тебя баксов.

– А как же долг? – долг платежом красен…

– Твоя игра, Гога, известная: никакого долга нет – права на стол! –
хлопнул Андрей по столу.

– А дудуку… – начал было Малиновкин, приподнимаясь, но недоговорил,
потому что Андрей взял его согнутыми пальцами за нос. У
картежника слезы брызнули из глаз.

– Помнишь, за что я срок мотал? – спросил майор, как можно спокойнее.

– Отдай ему права, – промямлил гундосо Малиновкин. – Пусти, сука…

Культурист полез во внутренний карман пиджака, висевшего на стуле, и
кинул права на стол. Борисыч забрал их. Андрей отпустил
шулера, из посиневшего носа хлынула кровь.

– А это тебе, гаденыш! – Майор с размаху влепил чилим Вовчику, от
которого тот перевернулся вместе со стулом.

Когда они уже шли по коридору, Борисыч спросил:

– За что ты сидел?

Андрей ответил не сразу.

– Нос жене оторвал.

– Как оторвал? – улыбнулся недоверчиво Саня.

– Вот так вот взял и оторвал. – Андрей сложил два согнутых пальца и
повернул в воздухе.

– Зачем? – Борисыч пожал недоуменно плечами.

– С любовником застал. Перемкнуло у меня, со мной это бывает.
Сейчас, конечно, жалею… Нет, ей потом пришили. Не такой, конечно,
красивый получился, но для гарнизонного блядства сойдет.

Борисыч посмотрел на него с любопытством.

– Зайдем за расчетом, – кивнул он в сторону директорского кабинета.

Вера Киприяновна в своем золотом костюме была на месте, она считала
на калькуляторе и вписывала результаты в расчерченную от
руки таблицу.

– Как! – и это все! – вырвалось у Борисыча, когда он увидел
выложенную на стол сторублевую бумажку.

– А вы что тут тыщи ожидали? А номер, а питание, а стекло, что в его
дежурство разбили… – она кивнула в сторону Андрея.

– Сестра! – заговорил вдруг с пафосом Борисыч. – Какой номер, какое
питание – ты что буровишь? Ты ж все бесплатно обещала!

– Бесплатно у нас куры дают…

– Ах, ты паршивенчишка такая! – стал приближаться к столу Борисыч,
Андрей удержал его за рукав:

– Пойдем отсюда.

Вера Киприяновна задышала всей грудью.

– У меня тут кнопка экстренного вызова милиции! – Директриса
опустила руку под стол, голос у нее стал писклявым: – Считаю до
трех. Сейчас же покиньте кабинет, или на счет три будет
осуществляться вызов патрульного наряда. Раз…

– Всё, мы уходим, – сказал Андрей и потащил Борисыча в коридор. Но
Саня вырвался, вернулся к столу, оперся на него – Киприяновна
от страха откинулась на спинку стула, – наклонился к
директрисе и тихо, но отчетливо произнес:

– Чтоб у тебя хуй на лбу вырос! – потом повернулся и направился к двери.

– Всё, – сказал он, когда друзья вышли на крыльцо. – Денег нет ни
копья – едем в город.

– Может, нас еще в столовой накормят, – предположил Андрей. Однако в
столовой на их месте сидели отдыхающие. Встретившаяся
кастелянша сказала, чтобы они освободили номер для нового заезда.

– А что нас тут держит? – спросил Андрей и подтолкнул Борисыча. – На
машину, автобат! Нам же все равно: наступать или отступать
– лишь бы кровь лилась!..

Борисыч еще забежал в столовую и набрал у знакомых поварих плюшек и
пирожков. Через полчаса, собрав нехитрые пожитки, они сидели
уже в кабине грузовика. Как только выехали за ворота,
Андрей увидел идущих на пляж журналистов, среди них была Зоя – но
тут Саня повернул в другую сторону, и «платиновые перья»
пропали из виду.

Борисыч был чернее тучи. Они приближались к развилке: одна дорога
вела в город, другая – на Кутерминский тракт.

– Ну что, куда? – испытующе спросил Андрей.

– В город, куда еще, – проговорил мрачно Александр.

– А бутылки не собрали?..

– Какие в… баню бутылки! Денег нет! – воскликнул Саня.

– У меня есть немного – надо же убытки возмещать.

Борисыч ничего не ответил, но выжал сцепление и пошел накатом перед
перекрестком, задумчиво глядел на бегущий под капот
пятнистый от солнца асфальт. И вдруг перегазовал, воткнул сразу
третью передачу и выкрутил руль влево – в противоположную от
города сторону. Грузовик взревел, заскрипел, сорвался в занос –
их мотнуло, как на русских горках, – но водитель успел
выровнять машину…

(Продолжение следует)