Проза

Начало

Окончание

Глава девятнадцатая

– Дело прошлое, работал я еще в охотобществе, – начал рассказ Ильич,
и все снова улыбнулись, слушая его голос. Он сидел боком к
столу, как актер на сцене, и потирал бугристые, рабочие
когда-то руки. – И был у меня зав орготделом, один пенсионер,
звали его, как сейчас помню, Евлампий Савельевич. Человек
серьезный, но звезд с неба не хватал. А у него на отделе сидели
два шалопая, охотоведы, у которых на уме только водка да
юбки, да подколоть кого-нибудь ради хохмы. Про таких говорят:
ради красного словца не пожалеют и отца. Больше же всего
доставалось от них Савельичу, хоть он над ними вроде и
начальником был. А все потому что юмора не понимал, принимал все за
чистую монету, вот и попадался на ихнюю удочку. И надо было
ему дочку замуж выдавать, ну а свадьбу сыграть уже тогда в
копеечку влетало. И ходил он вздыхал: «Эх, не сезон на
копытных – а дело осенью, – приспичило же им сейчас жениться, а то
бы стрельнул сохатого или козуль парочку, вот бы и накормил
всю ораву». Вздыхал он нарочно, чтобы меня разъябедничать и
чтобы я ему лицензию выписал. Ну, а я молчу: не положено,
значит, всем не положено. И вот услышали его вздохи два
шалопута, и решили подсмеяться над стариком…

Галушка поглаживал живот все быстрее, опустив огромный зоб на грудь,
рот и нос его совершенно потонули в ягодицах щек. Синькин
доставал из банки и давил пальцами красную икру, брызгая на
скатерть, нижняя челюсть его отвисла, глаза подернулись
поволокой. Все слушали рассказчика, стараясь подавить
растягивавшую губы улыбку. Одного только москвича, кажется, совсем не
интересовала история про муфлонов: он то и дело откидывался
на стуле и оглядывался назад, потом наливал себе коньяку и
выпивал залпом.

– Услыхали они эти его вздохи, и говорят ему: Савельич, что ты
ерундой страдаешь – иди к Балобонкину (а это я – кто не знает), –
рассказчик взглянул в сторону тоскующего московского гостя,
– к нам в область зашли как раз пять голов среднеазиатских
муфлонов, так ты… – но тут его прервал хохот первого зама:

– Муфлонов… Гы! Муф-ф-флоны!.. – повторял он, показывая на Ильича,
слезы брызнули у него из глаз. – Надо же придумать –
муфлоны!.. А?!

Все присутствующие, кроме москвича и губернатора, покатывались со
смеху. Наконец Ватрушка вытер слезы и разрешил Ильичу
продолжать.

– Сходи, говорят, к Балобонкину, он их все равно к отстрелу готовит,
потому что они зиму нашу не перенесут. А потом еще, черти,
по секрету ему шепнули: он их для себя приберег, поэтому
никому про них не рассказывает, а ты спроси ненавязчиво: как,
мол, насчет муфлонов? Пускай тебе парочку отпишет… А сами,
пока он шел, мне позвонили и говорят: так и так, Владимир
Ильич, выпишите для понта лицензию Савельичу – на кого он сам
скажет, – а то он всех тут уже забодал своими стонами. И вот
заходит он ко мне в кабинет, подходит к столу и так загадочно
подмигивает. И спрашивает: как там, Ильич, насчет
муфлонов?..

– Муфлонов! – снова взорвался Ватрушка. – А? – как насчет
муфлонов!.. Хорошо, да?..

Ильич подождал, когда новый взрыв веселья утихнет и продолжал
рассказывать уже без приглашения.

– «Ты что, говорю, Савельич, какие муфлоны? Они в нашем регионе не
водятся». А сам думаю: ну, черти, надо же придумать –
муфлоны! Савельич, однако, не унимается: «Ну, ты же знаешь: у
дочки, свадьба, хоть одного уступи»… – «Да, на, говорю, отвяжись!
– Тут как раз работы по горло, а он со своими муфлонами –
выписываю ему лицензию. – Но только – муфлона, никого больше
не трогай». – «А сколько можно?» – спрашивает. «Да хоть
всех». – «Ты сам позвони егерю, чтоб вопросов не было». –
«Держатся они в лесопарковой зоне, сразу за городом, – говорю,
чтобы его далеко не гонять. – Людей, смотри, не постреляй». –
«Ну, ученого учить, только портить». Звоню егерю того
участка: «Так и так, говорю, там к тебе охотовед приедет муфлонов
отстреливать, так ты проследи, чтобы лосей не попортил». Тот
ничего понять не может: «Нет, у меня никаких муфлонов!» –
«Ну, он знает, – отвечаю, – всё, некогда мне». Как только
Савельич ушел, вызываю к себе лоботрясов – ну, они мне все
излагают. Вот черти!.. Ладно, думаю, пускай проветрится, за одно
угодья проинспектирует…

– Погоди маленько, – остановил жестом Ватрушка Ильича и поманил, не
оборачиваясь, официанта из-за спины: – Вот что, братец,
принеси-ка мне потрошков индюшачьих погорячее, да чтоб повонючее
было, подуховитее. Продолжай, Владимир Ильич. – Через
несколько минут перед замом поставили глубокую парящую миску с
чем-то зеленовато-серым, наваленным «с горкой».

– Проходит два дня, я думать забыл про муфлонов, и вдруг раздается
телефонный звонок… («Тихо, тихо!» – поднял и погрозил пальцем
Ватрушка.) – и егерь мне докладает: «Так и так, завалили,
говорит, муфлона, но пока одного нашли, – видно, отбился от
стада». – «Какого стада, вашу мать, вы что, смеяться
вздумали!» – «Нет, вы же сами сказали, что направляется охотовед для
отстрела муфлонов». – Теперь я уже ничего понять не могу –
спрашиваю: «Может, это и не муфлон вовсе?» – «Да нет…
говорит, муфлон самый настоящий – я таких сроду не видел». –
«Может, он козу убил или лося, может, это – мутант какой-нибудь?»
– «Какой мутант – самый настоящий муфлон. Я по справочнику
проверял. Сейчас отправляемся на поиски остальных…» – «Я вам
дам поиски! Ну-ка, везите его сейчас же сюда!» И вызываю к
себе юмористов этих. «Вы что, – ору уже на них, – повысил и
без того высокий голос мэр, – под монастырь меня подвести
хочете! Животное в «Красной книге», а я на него лицензию
выписал! Сейчас Савельич привезет отстрелянного муфлона – что
хотите, то с ним и делайте!» Те переглядываются, ничего не
понимают, божатся, что ни про каких муфлонов слыхом не
слыхивали… – Ильич пожал плечами, чтобы изобразить недоумение веселых
охотоведов, отпил кока-колы из бутылки и прополоскал ей
горло. Кто-то попытался засмеяться, но Ватрушка поднял руку и
потом покрутил ею: ну, что дальше. Он больше не перебивал
рассказчика, во все глаза глядел на того, набивая рот
«потрошками». Синькин с безразличным видом достал козюльку из носа,
рассмотрел ее и съел. Москвич куда-то пропал, место слева от
губернатора пустовало, но увлеченные рассказом слушатели не
заметили его исчезновения.

– Сидим, ждем, – осевшим женским голосом возобновил повествование
мэр. – Молодцы мои примолкли, потухли – очко-то не железное.
Гляжу в окно: подъезжает уазик Евлампия…

– Где москвич? – перебил вдруг Маршеровал, который отошел за чаем и
теперь вернулся, дуя в парящий стакан в подстаканнике.

Все внимательно оглянулись на пустой стул, а Синькин испуганно вскрикнул:

– Я не брал!

– Ну, что за человек! На минуту нельзя оставить без присмотра – как
дите малое! – с досадой поворотился всем корпусом Ватрушка
направо, но так и не смог увидеть место, где только что сидел
столичный гость.

Маршеровал полез за рацией в карман и облился горячим чаем.

– Холод! Мать твою! – заорал он без всякой рации, отпрыгивая и
стряхивая с себя кипяток. – Ты где яйца греешь!

Тут же из темноты возник Холод и выкрикнул звонко:

– Я!

– Головка от х..! Я вам что сказал? Глаз с него не спускать! Если не
найдешь через полчаса эту… – он запнулся и процедил сквозь
зубы более сдержанно, – московскую гостью, поедешь вместе со
Стрыляу на Кавказ.

– Есть!

– На жопе шерсть! Живо! – И Холод кинулся выполнять приказание. – В
номере проверь.

– В номере его нет, – крикнул уже на бегу сыщик. – У нас там прослушка.

– Тьфу, дурак!..

– А где герои? – подал голос кто-то из охотников. – Может, они
знают, куда он подевался.

– Эй, позовите героев, – крикнул Маршеровал. – Может, они его того…
видели.

– А может, они никакие и не герои?.. – проговорил кто-то.

– Да вот же они сидят, – указал, вскочив со своего места, человек в
золотых очках с тонкой оправой. И все сразу поворотились на
своих стульях в сторону Андрея и Борисыча.

– Нет, мы ничего не видели, – сказал, привстав, Саня.

– Я видел-с, – выступил из-за чьих-то спин молодой с острыми бачками
и модной стрижкой официантик. Перед главным столом
образовался уже кружок из советчиков. Милицейский генерал вызывал
кого-то по рации, и к нему уже со всех ног, придерживая
фуражки, бежали два подполковника.

– Оне-с туда-с , как бы за нуждой-с, подались – указал в сторону
озера, а потом – себе на брюки официантик: – Здесь держались-с
и как бы подскоками шли-с.

– А ты что это говоришь, как какой-нибудь половой из фильма про
купцов? – спросил его Маршеровал.

– Нас так для «Русской ресторации» обучали-с, – ответил с
полупоклоном официант.

– Организовывайте поиск, поднимайте вертолет – или мне за вас вашу
работу делать! – кричал генерал на подполковников. И они тут
же бросились бегом в разные стороны. Послышались крики
команд, взвыли милицейские сирены и окрест пошло голубое
мелькание. Вскоре из-за чернеющего леса поднялся в небо вертолет с
прожектором и полетел вдоль берега, освещая камыш. Прошли
какие-то люди с фонариками. Вдали тоже мигали цепью фонари,
кто-то прочесывал поле.

– Вот какой непоседливый! – сказал с досадой Ватрушка, накладывая
себе еще «потрошков». – Пока трезвый, человек, как человек, а
выпьет – только успевай ловить его... Ну, так чем дело-то
кончилось? – обратился он к Ильичу, когда Маршеровал и генерал
разогнали подчиненных, и за столами снова воцарилось
спокойствие.

– А на чем я остановился? – спохватился Ильич, застигнутый за тем,
что вливал в себя третью или четвертую рюмку с начала
переполоха.

– На том, что привезли его, – подсказал зам.

– Ага… так вот значится… Привезли они его туда, а он им говорит: «Вы
что, мужики, это же совсем другое место»…

– Кто говорит? муфлон?.. – изумленно откусил полсердца и замер Ватрушка.

– А я что, про муфлонов рассказывал? – не очень правдоподобно
удивился Владимир Ильич.

– Га!.. – загоготал и тут же подавился зам, откашлялся и проговорил
сдавленным голосом сквозь слезы: – Ты, Ильич, меня в могилу
сведешь!..

Вдруг впервые хохотнул губернатор, и все присутствующие сначала
загоготали, но тут же поглядели на Ватрушку сострадательно и
затем почтительно откашлялись в кулачок.

– Запамятовал за этими пертурбациями, – и рассказчик постучал себя
по лбу. – Ну, так вот, открывают они борт – ну, мы спустились
уже вниз, Савельич, счастливый, бегает вокруг, суетится –
открывают они борт, а там – башка вот такенная, рога по
полтора метра, да еще винтом завихряются. Как они его туда
упихали, я сам до сих пор в толк не возьму: голову ему загнули, и
все равно один рог чуть не в лобовое стекло упирается. Я
таких только в «Мире животных» видал. Словом, муфлон! «Ну, –
говорю, – Савельич, – упавшим голосом, – рассказывай». – А тот
довольнющий, весь светится: муфлона прямо в глаз уложил,
сволочь. «Вот что правда, то правда, – говорит, – козлиная
порода – или баранья? – обязательно надо на какую-нибудь
верхотурку взобраться. Он же, дурак рогатый, на старый сарай
залез, решил, наверно, что это горка и козочку высматривает, а я
его прямо в глаз и спустил». – «Ну, молодец, говорю, сидеть
вместе будем»…

Вдруг рассказчика заглушил вой милицейской сирены. Из подъехавшего
«уазика» выскочил один из подполковников и подбежал к
милицейскому генералу.

– Ты что тут устраиваешь! Ты что, в городе, что ли! – напустился на
него испуганный бульдог.

– Товарищ генерал! Нашли – сейчас лодка пошла, вон там, где вертолет
завис. – Все приподнялись и уставились на вертолет над
озером, который словно застыл на подставке из яркого, дымного
луча. – Только он, по всей видимости, не живой: лицом вниз
плавает, за камыши зацепился.

– Как не живой?! Опять! – воскликнул, вскакивая со своего места,
Маршеровал. – Холод!.. – Примчался Холод.

– По данным последнего радиоперехвата: труп женский, – отрапортовал
тот. Из-за стола поднялся и подошел к силовикам Ватрушка,
вытирая рот салфеткой. И тут же подъехал другой «уазик». Все
выжидательно оборотились ко второму подполковнику. Тот
подбежал и выпалил испуганному генералу:

– С лодки докладывают: труп с женскими половыми признаками.

– Слава богу, – проговорил зам.

– А может, он того… с женскими признаками и был? Может, он сексуал
какой?..– предположил генерал. – С этих москвичей станется…

Ватрушка посмотрел на Маршеровала.

– У меня таких сведений нет, – сказал тот. – Труп-то свежий – нет?

– Давнишний, в сильной стадии разложения, – вытянувшись, выпалил
подполковник. – Возможно, озерлов прошел. Группа уже выехала.

– Так с этого и надо было начинать! Ищите москвича! – заорали хором
на подчиненных генерал, полковник и Ватрушка.

Андрей поймал себя на том, что ему жалко недослушанной истории про
муфлонов: «Вот сколько во мне еще суетности: тут трагедия, а
мне дурацкой истории жалко».

– Кто такой озерлов? – спросил он у бывшего мэра.

– Озерлов… – сказал тот и задумался на секунду. – Это продукт
коллективного творчества ментов. Любят они прозвища давать
уголовным делам, преступникам и своим подразделениям. В этой любви
находит, как мне кажется, выход их задавленная тяга к
творчеству. «Озерлов» произведено от «озерный рыболов». Завелся в
наших местах очередной маньяк, но они, как всегда, скрывают
от населения. Уже восемь трупов: мужчины, женщины, дети – а
с этим будет девять. Душит леской, потом насилует, вырезает
внутренности, их не находят, – очевидно, съедает, – тело
прячет в камыше. Озер и болот у нас хватает. Очень, кстати, не
глупо: труп все равно всплывет, а тут он лежит себе в
камышах, никуда не уплывает, затягивается потихоньку тиной. Никто
там не ходит, – в общем, зверь хитрый. Первый нашли
совершенно случайно рыбаки, потом – второй, стали на вертолете
облетать озера: еще шесть. Вот – девятый. Милиция считает, что он
маскируется под рыболова. По крайней мере, носит с собой
озэка (след нашли) и обладает немалой физической силой. Чтобы
затащить через топь взрослый труп метров на двадцать от
берега, надо быть не слабого десятка.

– Зачем он их убивает? – спросил Борисыч, который не все расслышал.

– Он их ест. Не полностью, правда: вырезает внутренности, половые
органы – уши почему-то любит.

– Что такое людоедство? Почему люди едят людей? – спросил Андрей.

– Ну, не только люди, все хищники – каннибалы, в том числе люди.
Никто не брезгует мясом собрата. Другое дело, что человечество
в массе своей отказалось от прямого каннибализма, так как
получило в избытке мясо домашних животных. Можно сказать, они
спасли, пожертвовав своими скотскими жизнями, тысячи… нет
миллионы человеческих, которые почему-то считаются более
ценными. А в доисторическое время наши предки все были людоедами,
и даже гурманами этого дела. Разбивали основание черепа
своих жертв, чтобы полакомиться человеческим мозгом, именно
находки черепов и позволили сделать такой вывод. То есть люди
ели людей издавна, просто об этом как бы… не принято
говорить: а то вдруг опять проснется эта слабость. Она и просыпается
в виде атавизма, как в случае озерлова. А иногда (и не так
уж редко) – массового поветрия, если человек лишается мяса
братьев своих меньших. Например, во время голода, а порой и
как результат лютой ненависти, когда поедают тела поверженных
врагов, как это было во время восстания под
предводительством Луковы… Так что вегетарианцы рискуют, посеяв ветер,
пожать бурю: как бы человечество, отказавшись от мяса животных и
потеряв все поголовье скота, не взялось опять за старое. А
то вот, я вижу, вы одни овощи едите…

– Теперь буду есть мясо – чтобы не стать людоедом, – попробовал
пошутить Андрей.

– Откуда столько сейчас сволочи развелось!? – воскликнул сокрушенно
Борисыч.

– Вы про маньяков?

– Нет, вообще, про жизнь.

– У меня есть целая сволочная теория на этот счет – если хотите, –
обрадовался охотовед вопросу – слушатели изобразили на своих
лицах внимание. – Во время революций и войн выживает главным
образом сволочь. У честного человека есть убеждения и
принципы, ему стыдно прятаться за чужие спины, он идет за них в
огонь и погибает. Сволочь же, кроме убеждений желудка и
принципа удовольствия, ничего не имеет, поэтому скрывается в
норах, покупает бронь и так далее, в итоге сволочи выживает
очень много. Потом она быстро размножается за себя и за того
парня, через два-три поколения происходит всплеск популяции.
Так как в результате всех потрясений к власти опять же
приходит сволочь, то мы и имеем, то, что имеем… – он замедлил
рассказ, заметив, как Ватрушка пожимает руки Маршеровалу и
генералу.

– А что такое история? Вот вы как историк могли бы объяснить, –
спросил Андрей, воспользовавшись паузой. – В чем ее смысл?

– История – это как раз попытка придать смысл самому бессмысленному
явлению на земле.

– Может быть, смысл в прогрессе? Отказались же мы от мяса себе
подобных, – возразил Андрей, желая подстегнуть беседу.

– Да, – согласился Ермаков. – Однако это, пожалуй, единственное, от
чего мы сумели отказаться. И то людоедство постоянно
возвращается в том или ином виде – и, вполне возможно, за ним
будущее человечества. С другой стороны, как еще победить
глобальное перенаселение?..

– Вы просто… какой-то мрачный пессимист, – сказал Андрей.

– Слава богу, светлых пессимистов не бывает. Пессимизм – философия
умных людей, поэтому она так мало распространена, – добавил
экс-мэр с невеселой усмешкой.

В этот момент Ватрушка повернулся к охотникам и громко объявил:

– Ну, всё, пора на бочок: надо зорьку не проспать. Устроил нам
Варфоломеев сегодня Варфоломеевскую ночь! Завтра, Ильич,
доскажешь. Пусть органы ищут, а нам надобно соснуть – в смысле
поспать.

Охотники скромно улыбнулись, оценив шутку вице-губернатора.

– Ну, надо идти размещать сволочь на ночлег… – сказал, опершись о
стол, Ермаков. Он встал, чтобы попрощаться, протянул Андрею
руку:

– Приятно было познакомиться. Простите за антинаучную лекцию –
сейчас бы с удовольствием вернулся на кафедру, если бы там
платили хотя бы половину того, что охотоведам.

– Нет, почему – интересно было послушать.

Многие стали подниматься из-за стола и потянулись в сторону корпуса.
Ушли губернатор, Ватрушка и еще несколько человек из их
окружения. Маршеровал и милицейский генерал, бродившие порознь,
отдали еще какие-то распоряжения по рации и тоже с занятым
видом подались к спальным номерам. Над тем местом, где
вытащили на берег труп, брезжил веер от фар. Вертолет еще
покружил над озером, пролетел, освещая верхушки берез, над лесом и
скрылся вдали, мигая красными огоньками.

Официанты начали убирать со столов, однако оставшиеся охотники не
спешили расходиться, застолье обещало затянуться как раз до
зари.

Когда бывший мэр ушел, Борисыч сказал:

– Надо было спросить, где нам лечь, а то про нас, кажется, забыли.

– Запомни, друг Саня, – сказал Андрей, поднимаясь со своего места, –
всех героев всегда забывают после награждения: тебя
наградили – визиткой, так что пошли спать в грузовик.

– Надеюсь, визитка – это не почетная грамота, и заключает в себе еще
что-нибудь, кроме почета.

– Сейчас она заключает лишь эту надежду.

«Полста третий» менты загнали в дальний, темный угол стоянки. Они
подошли к кабине, Борисыч взялся за ручку двери, но не стал
открывать, а прошептал почти одними губами:

– Там кто-то есть. – Показал на торчавший наружу угол защитной
куртки, прижатый дверцей. И уже совершенно беззвучно добавил: –
Озерлов…

– Не городи ерунды: озерлов спит давно дома с женой. Подполковник же
сказал: труп давнишний. – Андрей распахнул дверь настежь. В
темной кабине зашевелилось что-то черное на сиденье.

– Это я, Варфоломеев – москвич, – проговорила, приподнявшись,
взъерошенная тень еще вязким языком, но уже трезвым голосом.

– Варфоломеев, вас ищут! – сказал Андрей.

– Только тихо, не кричите. Я знаю. – Варфоломеев сел, и в попадавшем
в кабину отсвете стали видны его огромные, воспаленные
глаза.

– Что тут медом намазано – вон сколько кругом крутых машин… –
заворчал Борисыч, он уже взвешивал, что может сулить обнаружение
москвича.

– Тихо, прошу вас, – проговорил, с трудом ворочая языком, умоляющим
тоном Варфоломеев. – Меня хотят убить.

– Кто? – спросил насмешливо Борисыч.

– Ватрушка с Маршеровалом, это – страшные люди…

– С чего вы взяли, что они хотят вас убить? – спросил серьезно Андрей.

– Давайте сядем, – Варфоломеев подвинулся к противоположной двери,
уступая друзьям место. Они залезли, Андрей очутился
посередине, Борисыч захлопнул за собой дверцу.

– Простите ради бога, но мне, действительно, угрожает смертельная
опасность, – проговорил москвич дрогнувшим голосом. – Вы одни
можете мне помочь, больше я никому здесь не доверяю. Дело в
том, что мне открылись такие сведения, за одну сотую долю
которых людей стреляют, как кошек…

– Почему как кошек? Как собак нерезаных… – поправил Борисыч.

– Нет, как уток, – вставил Андрей. – Зачем стрелять нерезаных собак?

– Потому что их не режут, – отвечал резонно Борисыч.

– А зачем их резать – это, когда очень много кого-нибудь, говорят:
как собак нерезаных, – настаивал на своем Андрей.

– Ладно, пусть будет: как уток или собак, суть не в этом, – сказал с
нетерпением москвич.

– А в чем?

– Вы думаете, у меня белая горячка? – спросил Варфоломеев.

Борисыч с сомнением пожал плечами и протянул неопределенно: ну-у…

– Ничего подобного: я вообще капли в рот не беру – пью, чтобы сбить
их с толку. Они специально привезли меня на эту охоту,
охрану всю заменили, лодку прострелили, если б не вы, я бы давно
рыб кормил. – Глаза его круглые, как у ночной птицы,
болезненно поблескивали черными бусинами. – Короче, мне надо срочно
в аэропорт.

– Мы не можем сейчас ехать: нас остановят, обыщут – все кругом
оцеплено, – сказал Андрей. – Почему сразу, когда мы вас вытащили,
не сказали, что вам угрожает опасность?

– Я же не знал, кто вы такие, – возразил Варфоломеев. – Ну, отвезите
меня к ближайшему телефону: они спутниковый телефон у меня
выкрали.

– Нет, ехать сейчас нельзя, это однозначно, – сказал Андрей.

– Завтра утром можно будет попробовать прорваться, – подтвердил
Борисыч. – Сейчас вам лучше лечь в будке, там есть, где
спрятаться, а то тут Стрыляу шныряет.

– Нет, я вижу вы мне не верите, – проговорил плачущим голосом москвич.

– Почему же не верим – верим, поэтому и хотим спрятать, – заверил
его Андрей.

– Я вас закрою в будке, если что-нибудь понадобиться, стукните в
переднюю стенку вот так: «Спар – так» – чем-пи-он, – Борисыч
постучал по панели: два стука с паузой и три подряд.

– Почему «Спартак»? – «Динамо»! – возразил москвич.

– Ну, стучите «Динамо» – мы поймем, – сказал Андрей. – И если мы
опасность заметим, так же постучим.

Борисыч отворил дверь, спрыгнул на землю, осмотрелся, пошел отпер
будку, вернулся с другой стороны – оттуда машину закрывал от
посторонних взглядов кирпичный сарай, – открыл дверцу, но
Варфоломеев вышел не сразу.

– А вы меня не сдадите? – повернулся он к Андрею.

– Уже бы сдали, если б хотели. Выбора у вас все равно нет, –
успокоил майор, и москвич, нагнувшись, последовал за Борисычем. На
этот раз Борисыч соорудил ему постель за ящиками с
бутылками. Накидал рядом пустых мешков, чтобы он накрылся ими в
случае тревоги. Запер будку и вернулся в кабину.

– Ну, попали мы! – промолвил он, облокотившись о руль. – Что ты обо
всем этом думаешь?

– Лет десять назад я бы сказал: чушь на постном масле – а сейчас…
все возможно. Но бросить его здесь в любом случае мы не можем
– вдруг то, что он говорит, правда.

– А заметил: какой-то он педиковатый, скользкий, ни рыба, ни мясо –
с ним говоришь и словно во что-то мягкое проваливаешься, –
поделился Борисыч своими наблюдениями.

– Москвичи, они все такие. Давай попробуем заснуть: утро вечера…

Вдруг Борисыч показал в сторону столовой и постучал, как условились,
по задней стойке кабины.

– Да – во время мы… – От столовой с фонариками шли три знакомые
фигуры. Они начали обходить все машины: освещали салон,
заглядывали под днище. Стрыляу сразу направился к их грузовику, он
встал на подножку, посветил в кабину – Борисыч помахал ему
рукой, но тот словно не видел его, – потом обошел несколько
раз вокруг «газона», подергал заднюю дверь.

– Давай спать, – сказал Андрей, когда Стрыляу перешел к следующей
машине, и заворочался, устраиваясь поудобнее.

Борисыч недолго боролся с бессонницей: остановившись у обочины, он
уже спорил с пассажиром, доказывая, что «полста третий» вовсе
не такси, а спецмашина, поэтому в ней нет счетчика. В
клиенте Борисыч неожиданно признал Стрыляу – хотя тот выглядел,
как вылитый напарник Толя… И вдруг этот Толя Стрыляу срывает
со счетчика сшитый любовно из старого одеяла чехол, потому
что Толик, конечно, знал о нем и мог свободно настучать –
самому себе, то есть Стрыляу. Однако под чехлом оказался не
счетчик, а то, чего меньше всего ожидал сам Борисыч – там была
голова. И голова эта была живая, к тому же знакомая, но чья
именно Саня никак не мог вспомнить. Голова вдруг заявила:
командир, в аэропорт – по двойному тарифу! Но тут Толик
Стрыляу схватил голову за нос и начал его выкручивать. Дальше уже
ничего нельзя было разобрать: все смешалось, набежали
какие-то люди и стали забирать Борисыча не то в армию, не то в
милицию. Саня пытался объяснить, что уже отслужил, но они его
успокаивали: мол, там разберутся и отпустят... К немалому
своему удивлению Борисыч легко поверил и сдался на уговоры. И
вот он уже в форме стоит в строю и уверяет командира, что не
должен служить, что это ошибка, так как он уже служил. Но
командир не обращает на него внимания. Словом, сумбур
прошедшего дня продолжался и во сне.

Утром они проснулись от сырости и холода. Светало. Стекла запотели,
за ними стоял густой туман. Охотники уже встали, около
столов слышались голоса. Сгустками тумана проплывали продрогшие,
сонные официанты. Пятнами золотой пыли пробивалась заря.

Немногие в этот час побрели, волоча на веревке надувные лодки, к
заливу. Ватрушку с губернатором в сопровождении Владимира
Ильича повезли на перелет. Обо всем этом можно было составить
представление по переговорам в тумане, так как видны были одни
двигающиеся тени.

– А наш не стучался ночью? – спросил, потягиваясь, Борисыч. – Жив он
там – нет?

– Пойду проверю. – Андрей взял ключ, вышел из кабины, потянулся и,
как бы прогуливаясь, подошел к задней двери. Просто так, от
нечего делать, открыл ее и, глядя куда-то вверх, проговорил
вполголоса:

– Доброе утро. Вам чаю принести с бутербродом, там вроде чаем поят?

– И поедем!.. – раздался глухой, измученный голос, как будто он не
спал, а только того и ждал, когда откроется дверь.

– Вам больше ничего не нужно?

– Нет, – поедем, а?!

– Хорошо. – Андрей пошел к столу. Там в одиночестве сидел генерал в
камуфляже и закусывал семгой: по-видимому, он уже
похмелился, поэтому был в благодушном расположении духа. Андрей налил
себе в рюмку воды и подсел к генералу. Наполнил его стопку
водкой.

– Товарищ генерал, за внутренние органы! – Тот уставился на него, не
узнавая.

– От имени службы спасения! – добавил Андрей на всякий случай.

– А-а, герои!.. – вспомнил генерал и взялся за свою рюмку. Они выпили.

– Нам надо ехать, а мы дороги не знаем, да и оцепление нас не
пропустит – не могли бы вы дать нам сопровождение до трассы?

– Эй, Цветков! – крикнул генерал бродившему вдоль столов капитану. –
Дай ему сопровождение.

Капитан сделал под козырек и исчез в тумане.

Андрей поблагодарил генерала, взял два стакана в подстаканниках
налил кипятка из большого самовара, заварки из чайника,
прихватил тарелку с бутербродами как бы для себя и Борисыча и
вернулся к машине. Обошел ее с другой стороны, отдал один стакан и
два бутерброда Борисычу, остальное, накрыв курткой, отнес
со всеми предосторожностями Варфоломееву. Запер будку.

Через четверть часа к «газону» подрулил милицейский «уазик», Цветков
махнул следовать за ними – и они выехали с территории
охотбазы.

И тут же, только отъехали от ворот, попали в солнечный день – туман
остался позади: озеро было окружено непроницаемой молочной
стеной. Большие стаи уток мчались по направлению к нему, над
белым куполом падало две или три птицы, и только через
секунду раздавались выстрелы. Однако стая все равно ныряла в
облако, лежавшее на земле. Перед тем, как сесть на воду, утки,
сгорбившись, начинали вилять и пропадали в тумане.

В сиявшем росой и свежестью лесу дорогу перегородили две милицейские
«шестерки», однако при виде «уазика» они разъехались.

Шоссе оказалось сразу за лесом. Перед насыпью уазик развернулся и
поехал им навстречу, коротко взвыл сиреной на прощанье.

Выехав на шоссе, Борисыч переключил передачу, и не говоря ни слова,
повернул в сторону города.

– В одном я согласен с попами, что власть на земле от бога, –
нарушил молчание Андрей. – Я не хочу сказать, что все начальники
черти и слуги, но их там больше, чем где бы то ни было. Очень
мудрая у народа была, да и есть, вера «в доброго царя»: а
вдруг попадется не черт, а слуга, не совсем еще утративший
совесть, – или даже человек, что редко, но все-таки случается.

– Да-а, в самый кодляк попали, – произнес задумчиво Борисыч. – Если
еще этого спасем, можно квартиру в Москве просить. Надо
пробить: что он может. Или даже так: квартиру в Москве и здесь –
Ватрушка же не знает, кто его увез. Что-то он со вчерашнего
вечера не просился – надо его выпустить погулять.

Они свернул на первый попавшийся проселок. Отъехали от трассы,
остановились в березовом лесу.

Открыли будку, внутри было тихо – ни шороха.

– Как бы ласты не завернул, – прошептал озабоченно Борисыч. –
Варфоломеев, вы тут?

Тишина.

– С вещами на вход! – крикнул Андрей и полез внутрь, за ним Борисыч.

За ящиками что-то зашевелилось, из-под вороха пустых мешков на них
уставилась пара безумных глаз.

– Что вам нужно? – вскрикнул Варфоломеев.

– Мы просто хотели узнать: может, это вам что нужно, – сказал
обходительно Борисыч. – Погулять не желаете?

– Кто вы такие? Что вам надо? – промямлил москвич.

– Ты что дурака включаешь! – шагнул к нему и нагнулся Саня,
вежливость его куда-то пропала.

– Только не стреляйте в лицо! – закричал визгливо Варфоломеев,
зарываясь поглубже в мешки.

Андрей поймал Борисыча за локоть и потянул на улицу.

– Да у него белая горячка! – вспылил Борисыч.

Они спрыгнули на землю и отошли к кабине.

– Нет, это не горячка, это – страх, – возразил Андрей. – Страх
сводит с ума. Я видел на войне, как он парализует людей, и они
гибнут из-за страха. Он прикоснулся к Демиургу, служил Ему, но
оказался нежен. Может быть, ему мама в детстве хорошие
книжки читала. Чтобы служить Дьяволу, нужно быть таким, как
Ватрушка или Маршеровал.

– Да-а, крыша у него конкретно едет – в Москве я, наверно, квартиру
не получу, – невесело проговорил Саня, закуривая сигарету.

В этот момент кто-то свернул с трассы, и звук мотора стал
приближаться. Из-за леса на всех парах вылетел «черроки». Он объехал
грузовик и замер на обочине.

Из джипа выскочила знакомая троица.

Опять их поставили лицом к капоту. Стрыляу на этот раз сам
обыскивал, пинал по ногам, чтобы они расставили их шире, тыкал
пистолетом в ребра. Холод снова полез в будку и крикнул оттуда:

– Нету тут никого…

– Как нету! – Стрыляу бросил задержанных на Василия и тоже заскочил
внутрь. – Я же видел, как они ему чай относили…

В машине послышалась возня, как если бы кто-то расшвыривал пустые
мешки, потом стал двигать ящики, покатились бутылки.

– Бутылки не разбей! – крикнул Борисыч.

– Где москвич?! – выскочил из будки Стрыляу, на нем лица не было.
Друзья переглянулись и пожали плечами. – Мы вас от самого
озера вели – вы нигде не останавливались, ну!..

– Здесь тарелка, стакан в подстаканнике белого металла и еще что-то
в бутылках… – раздался из будки голос Холода. Он спустился и
вышел из-за машины, держа на уровне глаз «чебурашку». Сыщик
поднял ее, посмотрел на свет и сказал:

– Пенящаяся жидкость желтого цвета, всего три откупоренные бутылку
по ноль пять, две полные до краев и одна заполнена на треть.
С запахом… – Холод понюхал горлышко. – … прокисшего пива.
Возможно, «Сибирская шапка Мономаха», на этикетке, во всяком
случае, эта марка.

Стрыляу подошел к нему и тоже понюхал горлышко.

– Урина, – произнес он решительным тоном и тут же обернулся к
арестованным. – Чья это урина?

– Значит так, во-первых… – сказал Андрей, опуская руки и
поворачиваясь к ним, – это моя урина. Во-вторых, задерживать вы нас не
имеете права: если хотите задержать, вызывайте ментов. Ищете
вы этого придурка – ну, так ищите на здоровье – а мы
поехали. Всё. – И он пошел садиться в кабину, Василий хотел
преградить ему путь, но Стрыляу сделал знак пропустить.

Следом сел в кабину Борисыч. Когда они доехали до поворота, Андрей
велел Сане остановиться, выглянул в окно и крикнул
разбредшимся в поисках следов охранникам:

– Он или лесом вдоль дороги пошел, или через лес – там ищите…
Поехали, – кинул Андрей Борисычу.

– Вот гад! – возмущался Саня, уже выехав на шоссе. – Мы за него
жизнью, можно сказать, рисковали, а он целых три бутылки
испоганил!

– А там не он, случайно, идет? – сказал вдруг Андрей, глядя в окно.
– Ну-ка останови…

По дамбе на другой стороне большого озера, удаляясь от дороги, шагал
человек, и хотя до него было около километра, они без труда
узнали москвича.

– Смотри! – воскликнул Борисыч. – За ним кто-то крадется!

Под дамбой, в отдалении от Варфоломеева шел еще кто-то, из-за камыша
преследователь был виден до пояса: натянутый на голову
капюшон, выгоревшая до бела штормовка и рюкзак. Вдруг он нырнул
в камыши и больше не появлялся. Человечек, идущий по дамбе,
бросился бежать и скрылся по ту сторону насыпи. Из-за леса
вылетел, пыля, «чероки», остановился, заехав чуть дальше того
места, где исчез из виду Варфоломеев. Из джипа выскочили
три человека и кинулись вслед за москвичом.

– Нашли они его, – сказал Андрей. – Поехали.

– А кто же за ним шел?.. – проговорил задумчиво Борисыч. – Озерный
рыболов!

– Может, просто рыбак или охотник, – предположил Андрей, – а может
и… озерлов. Повезло ему тогда: дважды за сутки смерти избежал
– будет долго жить.

– Если вылечится, – добавил Борисыч. – Всё! В город! – закричал он,
переходя с одной передачи на другую и выжимая из «газона»
все до последней лошадиной силы – тот ревел и захлебывался: –
У меня дети в школу должны пойти, – и вообще, домой хочу,
пива холодного хочу, ванну горячую… Маму хочу…

– Какую маму? – наморщил лоб Андрей.

– Жену – а ты что подумал?

В город они вернулись только вечером, потому что заезжали по пути в
деревни.

И всюду Андрей учил «новому эону», и все, слышавшие его, удивлялись.
И одни утверждали, что он сумасшедший (и были не так уж
далеки от истины), а другие: что он говорит правду. Также
обличал он чертей и пробовал изгонять бесов.

Ближе к вечеру они въехали в стаю перелетавшей дорогу саранчи.
Саранча густыми красными хлопьями билась о лобовое стекло,
оставляя мутные пятна. Борисыч снизил скорость, а Андрей сказал:

– Считается, что появление человека было каким-то небывалым
счастьем, торжеством природы, самым большим ее успехом... Вообще,
большая удача для мироздания. Но кто это решил? – сами люди. А
если бы саранча могла рассуждать, что она возомнила бы о
себе? Люди – та же саранча, решившая, что она венец творения,
придумавшая себе законы, богов, историю… – И после паузы
добавил: – Но саранча страдающая.

Вечером того же дня, на подъезде к городу Борисыч спросил:

– Что ты думаешь о маньяках?

– Это еще одно доказательство бытия бога – тут весь Его характер
сказался.

Борисыч умолк, как бы удовлетворенный ответом. На самом деле, он
задал вопрос, чтобы высказать свое мнение совсем по другому
поводу, и теперь обдумывал, как его связать с предыдущим.

– А для меня самое главное доказательство евоного бытия… И ты тут
меня не переубедишь, – проговорил он с напором и поплевал
через плечо. – Как мы на этой трахоме (он постучал по рулю)
столько километров проехали и ни разу не поломались. Один только
раз колесо пробило – и то когда Его встретили. Как хочешь,
а я думаю, без вмешательства свыше тут не обошлось.

Андрей ничего не ответил, он следил за мельканием солнца в бегущей
мимо лесополосе. Светило уже скрылось за тополями, а над их
вершинами показались бледно-желтые факела химкомбината.

В город они въехали без приключений.