Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Начало

Продолжение

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ОКТЯБРЬ

ГЛАВА 1. ОХОТНИКИ ЗА ГОРШКАМИ

1.

Долина упруго натягивалась между тремя овальными вершинами. Барабан,
да и только! Каждый шаг по голой октябрьской земле гулко
звенел в воздухе, словно здесь были установлены динамики.

Доктор исторических наук, профессор Шубейко со своим ассистентом
Верещагиным приблизился к темным квадратам раскопок. Скинув
верхние куртки, они принялись разгребать валуны на погребальном
кургане. Валунами с прошлого раза были прикрыты свежие
шурфы.

Раскопки проводились в стороне от Протогорода и в трех-четырех
километрах от поселка ученых. На берегу Большой Караиндульки
археологи вскрывали загадочное и в то же время показательное
захоронение времен древних ариев.

Вениамин Петрович торопился закончить работу до приезда столичных
гостей, чтобы потом успеть «законсервировать» курган: не
хотелось раскрывать все карты перед чужаками. Мало ли что хранила
земля… Мало ли что еще невозможно доказать… Ничего лишнего
не должно попасться на глаза посторонним.

– Бесспорно, перед нами новая для Урала культура, еще неизвестная и
неисследованная, – Шубейко достал из нагрудного кармана
кисточку и принялся очищать бок «выползающего» из земли горшка.
– Курган-»мавзолей», который в древности был открытым для
«посетителей». Ранний бронзовый век… Третье-второе тысячелетия
до нашей эры…

Ассистент молчал, он слышал эти откровения уже в 133-й раз, если не больше.

Вениамина Петровича словно подменили с этим Протогородом. Он больше
не мог думать ни о чем другом. Протогород стал его
«коньком», с которого доктор исторических наук не слезал даже на
привалах.

Хотя и профессор, и ассистент отлично понимали, что сейчас они
находятся всего лишь на кончике шпиля какого-нибудь
Адмиралтейства, сродни Санкт-Петербургскому, и им еще только предстоит
раскопать весь город. В переносном смысле, конечно. Буквально
же о новой культуре они знали ровно столько, сколько могли
бы знать археологи, раскопавшие только острие Адмиралтейства.

Егор Верещагин сам понимал, что Протогород проник уже и в его кровь,
и в каждую клетку, впитался сознанием… Ассистент работал с
Шубейко с самого открытия, и вместе с женой профессора
Екатериной Васильевной они были надежной опорой Вениамина
Петровича, его заплечными ангелами-хранителями. Они не оставили его
ни в переломный момент, когда на уровне тогда еще ЦК КПСС
решался вопрос о сохранении или ликвидации памятника, ни во
время «лихорадки огненного стола».

Протогород-то и открыли случайно, благодаря строительству нового
водохранилища. Уже заканчивались работы по возведению дамбы,
еще бы неделя или две – и запруженные воды Большой
Караиндульки затопили бы долину… Но тут археологический отряд внезапно
наткнулся на странные степные «круги». Протогород лежал
перед самой дамбой.

…Впрочем, Егор ощущал, что, кроме них троих, существует еще кто-то
невидимый, четвертый, благодаря которому и удается решить,
казалось бы, неразрешимые задачи и избежать краха.

Этот четвертый ни на минуту не оставлял «Шубейковскую троицу», и,
казалось, помощь приходила откуда-то ИЗВНЕ, и дело ладилось
как-то чересчур уж гладко.

Протогород был построен в форме лабиринта и сожжен сразу после того,
как жители покинули его. Радиоуглеродный анализ скудных
находок, сделанных в «городе», сразу же отнес его ко II
тысячелетию до нашей эры, а точнее – к XVII– XVI векам.
Малочисленные находки (несколько глиняных черепков, обожженные кости
животных), кстати, и навели ученых на мысль, что «город»
четыре тысячи лет назад покинули добровольно и всем скопом,
забрав с собой весь домашний скарб.

Уже потом Протогород был охвачен пламенем, сгорел дотла, и благодаря
этому до сих пор хорошо сохранился контур его круглых стен.

Вениамин Шубейко не уставал описывать своим сподвижникам и
оппонентам устройство протогородских «улиц», ливневой канализации,
медеплавильных печей, остатки которых были обнаружены в каждом
жилище, и тому подобное.

– Вы только подумайте! – начинал обычно Вениамин Петрович. – На
конкретном примере плавильной печи мы нашли объяснение
древнеиндийского мифа о рождении бога огня… из воды! Обратите
внимание: арийская печь была умышленно соединена с колодцем, чтобы
от воды шла тяга, позволяющая плавить медную руду. Бог Агни
рождался из воды!

Et cetera, et cetera, et cetera…

Егор стоически выдерживал шквальный натиск профессора, во всем
соглашался с ним и постепенно собирал материал для своей
докторской.

Младшая дочь Шубейко Вера вышла замуж за аспиранта Верещагина, как
принято говорить, по любви. Ему было 27, ей – 19.

Они познакомились во время очередного полевого сезона на
Протогороде, когда Вера упросила отца взять ее с собой. В отряде было
много интересных и неженатых ребят: Вовка Стриж, который
каждый вечер у костра брал гитару, и над степью летели и
«Опасный поворот», и «А ну, отдай мой каменный топор!», и
«Мальчики-романтики»; Генка Семенов, увлеченно рассказывающий всякий
раз, как его укусил клещ, из-за чего ему пришлось
возвратиться в поселок и открытие Протогорода досталось другому; Федя
Кукушкин, уже тогда увлекавшийся астрономией; братья
Астафьевы, которые к тому времени успели «поменяться» женами, потом
все-таки развелись с ними и снова подыскивали невест. И
Егор…

Он был застенчивым, молчаливым, но невероятно сильным. Когда у
Михайло Романыча, возившего археологам из соседнего поселка
кумыс, сломалась ось на телеге, Егорка одной рукой приподнял
покосившуюся повозку и держал ее до тех пор, пока Романыч не
устранил поломку.

К тому же Верещагин был еще и умным.

Все это вместе и подвигло профессорскую дочь выйти замуж за
аспиранта. Свадьбу сыграли в два этапа: первый – в городе, второй –
«в поле», вблизи арийского «лабиринта», где
студенты-археологи устроили целое представление с участием переодетых Индры,
Митры, Варуны, Агни, Ямы и Вишну. Пели мандалы,
переложенные на современный лад, и плясали до упаду.

Индра был на свадьбе вроде «генерала», потому что по уже доказанной
официальной версии, во времена Протогорода он возглавлял
пантеон древнеарийских богов. Уже за ним шли все орстальные…
Позднее, в тот период, когда эти боги вместе с ордой ариев
проникли на территорию современной Индии, в пантеоне произошла
революция. Некогда верховные боги перешли на вторые роли, а
на их места поднялись другие…

Вера и Егор решили соблюсти древние доиндийские обычаи.

А спустя месяц после свадьбы началась «лихорадка огненного стола».

Первым пострадал Федя Кукушкин. Собственно, после истории с ним
«лихорадка» и получила такое название. То ли с перепоя, то ли от
усталости (все-таки за рабочую смену на раскопках
приходится перетаскивать центнеры грунта и камней) однажды у него
было видение.

Коллеги давно уже замечали, что Федя относится к Протогороду
чересчур уж «околонаучно». Был в его исследованиях особый
мистический оттенок. А в последние сезоны Кукушкин вообще зацепился
за идею города-обсерватории и усиленно искал доказательства,
что древние арии построили в южноуральской степи настоящую
пригоризонтную обсерваторию.

– В Протогороде не нашли ни драгоценностей, ни шедевров древнего
искусства (Пусть бы хоть какую-нибудь письменность нашли!), ни
атомного реактора, ни космического корабля… – втирал Федя. –
Теперь совершенно понятно, что главной ценностью этих…
потревоженных руин была сама конструкция сооружения…
Универсальна интерпретация этой… Мандалы как модели Вселенной, «карты
космоса», при этом Вселенная моделируется и изображается с
помощью круга, квадрата или их сочетания. Наш Протогород и его
жилища, где стена одного дома является стеной другого,
вероятно, отражают «круг времени», в котором каждая единица
определяется предыдущей и определяет последующую.

В его словах была толика смысла, но окончательную точку во всех этих
изысканиях поставило видение…

Однажды ночью Федя выбрался из палатки по малой нужде и замер как
вкопанный: стол, сколоченный возле костровища, отливал ярким
зеленым свечением. Кукушкин сразу обратил внимание, что
костер в тот момент уже погас, луна и звезды скрылись за тучами,
а стол светился сам по себе, словно изнутри.

Необычное завораживающее явление Федя наблюдал несколько мгновений
(ему показалось минут), а потом стол оторвался от земли и
начал подниматься, сантиметров на двадцать, потом на полметра и
выше...

Стол описал параболическую дугу и двинулся на Кукушкина. Тут
археолог перепугался и бросился сломя голову в степь.

Естественно, стол за ним не погнался, но Федя всю ночь просидел в
одиночестве, обняв трясущиеся колени, и чуть не двинулся
рассудком.

Это мистическое происшествие с огненным столом, взмывающим посредине
голой степи, это необычное внутреннее ощущение, которое
пережил Кукушкин, когда язык словно присыхает к небу, а глаза
вылезают из орбит, – все это коренным образом переменило
жизнь археолога.

Он уверовал в великое космическое предназначение Протогорода, и с
тех пор к названию его профессии добавилась приставка «астро».

Он стал астроархеологом, специалистом по точкам соприкосновения
двух, казалось бы, ни в чем не схожих наук.

Но когда Федор Кукушкин начал в полный голос пропагандировать свои
идеи и суждения, уральские археологи, даже бывшие друзья и
коллеги, постепенно отдалились от него и, в конце концов,
сочли, что под воздействием какого-то неизвестного, может быть,
космического давления, у Кукушкина помутился рассудок. И из
археолога он превратился просто в… поэта.

Но «лихорадка огненного стола» уже свирепствовала в среде
археологов, открывших арийский Протогород. Один за другим ее жертвами
становились научные умы.

Вовка Стриж записал свой первый авторский диск и ушел из археологии
в шоу-бизнес. Правда, в какой-то мелкий, провинциальный.

Генка Семенов «пересел» на степняков-кочевников и, как очумелый,
носился по Средней Азии в поисках могил белых саков (по
преданию, в каждой из них захоронены золотые изделия, по стоимости
равные бюджету средней среднеазиатской страны).

Братья Астафьевы женились во второй раз и снова развелись, их
увлекла коммерция (торговля «праворукими» иномарками, затем –
заводами и фабриками), и каждый из них уже заработал по первому
миллиону. В долларах.

Верными идее из «старой гвардии» остались только Шубейко, Екатерина
Васильевна и Верещагин.

Сначала «Шубейковой троице» удалось завоевать для Протогорода и
прилегающих к нему памятников статус заповедника. Перед старой,
так и недостроенной дамбой начал расти коттеджный поселок
ученых, художников и писателей – южноуральский вариант
Переделкино. Протогород притягивал к себе людей самых разных
творческих профессий: как правило, единожды приехав, творцы уже не
расставались с ним никогда.

Затем археологи пришли к выводу, что современные методы проведения
раскопок несовершенны, а значит, и пагубны для памятника, и
«законсервировали» Протогород до лучших времен.

Внимание ученых привлек Больше-Караиндульский курган, расположенный
в стороне от «города». Голову человека, которому было
пятьдесят или пятьдесят пять лет, древние арии похоронили под
курганом со всеми почестями.

Вместе с человеческим черепом в гробнице были обнаружены костяки, по
меньшей мере, двух лошадей, деревянная повозка, по всем
формам соответствующая древней колеснице, погребальные горшки,
в которых, судя по налету на внутренних стенках, хранили
кобылье молоко и хмельной напиток хома.

Но более всего споров вызвал сам череп: его глазницы и височные ямки
оказались заполнены красной глиной, которая не встречается
нигде на территории нынешнего заповедника, а по линии
сагиттального шва на черепе располагались два аккуратных ровных
отверстия. 5,6 миллиметра в диаметре. Причем отверстия эти
были сделаны человеку еще в отроческие годы, лет в 11– 13. При
жизни усопшего отверстия закрыли специальными деревянными
пробочками.

Оккультисты в один голос раструбили на весь мир о том, что перед
нами могила пророка, может быть, самого Заратуштры,
основоположника древнейшей религии огнепоклонников. Иначе для чего ему
пришлось «открывать затылочные чакры», как именовали эту
операцию оккультисты.

Шубейко так не считал.

Уж кому, как не ему, известно, что трепанация черепа в
терапевтических или каких-либо иных целях проводилась еще в каменном
веке. Пациенту давались растительные наркотические вещества, а
затем острым каменным «резцом»…

Что уж говорить про бронзовый век?! К исследованию
Больше-Караиндульского могильника профессор подходил только с научной точки
зрения – копал тайно по ночам вместе со своим ассистентом,
чтобы все находки и открытия до поры до времени оставались в
секрете.

Два шахтерских фонаря ученые прикрепили на двухметровый шест, и свет
от них выхватывал из степной темноты черные квадраты
раскопок.

Пока Верещагин «выстраивал» третий горизонт, Шубейко уже положил в
полиэтиленовый мешочек три обломка глиняного горшка (скорее
всего, ритуального) с двумя отверстиями на горловине для
подвешивания.

При захоронении в горшке, должно быть, находились растительное масло
или благовония. Подобные «чаши» были свойственны арийскому
культу; палочки для благовоний теперь можно приобрести в
любом магазине «Чудеса Востока», а свои корни они имеют здесь,
на Южном Урале, в форме древнеарийских горшков с маслами.

– Хвала! Ахуро-Мазда! – неожиданно прогремело со стороны турплощадки.

Профессор Шубейко неприятно поежился.

Следствием «лихорадки огненного стола» стало головокружительное
паломничество к Протогороду различных «мессий», экстрасенсов,
сектантов и колдунов. Все теплые месяцы они будоражили
туристическую площадку своими непонятными обрядами и пьяными
голосами орали по ночам хвалебные гимны древним забытым богам.

Бред, который затем распространялся вместе с паломниками по всему, в
буквальном смысле, миру, просто шокировал ученых, которые
на самом деле занимались изучением культуры Протогорода, в
том числе и религии, и культовых обрядов, и пантеона древних
богов.

«Пророки» переименовали две сопки около туристической площадки под
себя: одну назвали Шаманка, на ней в полночь можно было
попросить ума; вторую – гора Любви, на ней можно попросить
хорошего мужа или же пикантное приключение.

Ученые называли всех этих паломников «турками» – темными,
некультурными туристами.

Неожиданно у Верещагина зазвонил мобильный телефон. На экране
высветилось имя Веры. Она была уже на седьмом месяце и осталась
дома под присмотром Егоровой мамы.

– Здравствуй, любимая.

– Егорка! У вас все нормально? Вы опять с отцом пошли копать? –
затараторила в трубку Вера и, не дожидаясь ответа, продолжила:

– Егорка, мне приснился страшный сон… Снова этот человек,
шестипалый… Я проснулась в ужасе: уж не случилось ли чего с вами?

– У нас все хорошо, любимая, – попытался успокоить ее Верещагин.

– Третий раз уже одно и то же… Тянет руки ко мне, а на каждой руке
по шесть пальцев… Жуть! – не унималась жена.

С одной стороны, не стоило оставлять ее одну, с Егором беременной
жене было бы спокойнее. А иначе дома остались две женщины, вот
и запугивают друг друга.

С другой стороны, сезон уже подходил к концу, и Верещагин не мог
упустить последний шанс доработать Больше-Караиндульский
могильник. В декабре Академия наук потребует отчет по «открытому
листу» – что туда вносить?

– Передавай привет, – по-доброму пробурчал Шубейко. – Пусть ничего
не боится, не первая рожает и не последняя.

Егор хотел прервать жену, рассказать ей, как сейчас здорово в
заповеднике, какие новые открытия они с ее отцом уже сделали, но
невольно почувствовал, что вместе с ее словами непонятный,
еще неосознанный страх проникает и в его душу. Так, чуть-чуть,
словно кошки на душе скребут, и непонятно, чего они хотят,
о чем предупреждают…

Навязчивые идеи Веры, конечно, можно было бы объяснить токсикозом –
беременность у нее проходила очень тяжело. Но сны с
шестипалым продолжали сниться с завидной регулярностью. А это уже
настораживало.

– Папа передает тебе привет, – попытался сменить тему Егор.

Вера отвлеклась от своего жуткого рассказа, перевела дух:

– Как у него дела?

– Завтра будем «заканчивать» могильник, а когда приедут из Москвы, я
сразу же вернусь в город, – пообещал Верещагин. – А пока не
обращай внимания на эти сны. Я тебя люблю.

– Долго не задерживайтесь, мама Катя там за вас переживает. Я с ней
созванивалась.

– Еще часик и все.

Как только Егор отключил телефон и срезал лопатой верхний пласт
горизонта № 3, металлическое лезвие звякнуло обо что-то твердое.
Егор посветил карманным фонариком и извлек из земли
каменную статуэтку – человека с невероятно большой головой, босыми
ногами, но без рук и туловища.

– Есть контакт! – крикнул Верещагин.

Профессор спустился к нему в квадрат и прищурился, рассматривая
находку. Статуэтка оказалась небольшой, сантиметров 35-40 в
длину, большие круглые глаза выдавали в «прототипе», по образу и
подобию которого создавалось это произведение искусства,
европеоида: крупный прямой нос не похож ни на азиатский, ни на
африканский. Ноги были «обуты» в сандалии, а на «теле»
человечка, от головы до ног, располагались углубления для
пальцев.

Ученые единодушно пришли к выводу, что перед ними культовый предмет,
возможно, жезл жреца или рукоять ритуального копья, которым
убивали жертвы во время обрядов.

Глаза у археологов заблестели, от восторга Вениамин Петрович
раскраснелся. Ученые отлично понимали, что еще не принесенная в
лабораторию древняя статуэтка стала бриллиантом в короне всех
находок, которые до сих пор обнаружены в Протогороде и его
окрестностях. Уж не станет ли «головастик» будущим гербом
заповедника? Гербом, известным на весь мир!

Шубейко и Верещагин понимали, что заповедник нуждается в
какой-нибудь легенде. Город-храм уже не мог привлекать толпы туристов
только одной своей необычной круговой конструкцией. А туризм
– это, худо-бедно, финансирование дальнейших научных
разработок и жизнедеятельности заповедника. Под хорошую легенду
можно привлечь новых инвесторов, возможно, и с Запада.

Довольные находкой, ученые поместили ее в отдельный мешочек и начали собираться.

Обратный путь пролегал мимо Протогорода. На месте старого лагеря
археологов сохранился только покосившийся деревянный сортир и
«балда» – кусок рельсы, прикрепленный к «виселице». Когда в
отряде собирали на обед, по рельсине били гаечным ключом.

«Сколько воды утекло с тех времен, – подумал Егор, – и мы стали
другими, и мир стал другим…»

Внезапно он увидел, что на центральной площади Протогорода,
первоначально имевшей то ли квадратную, то ли круглую форму, что-то
лежит. Верещагин сначала решил, что это мешок с картошкой и
только потом рассмотрел на темном силуэте черты лица.

Мужчина то ли спал, то ли умер…

Он лежал в позе адорации на правом боку, головой на запад, а
скрюченными ногами на восток, что было несложно определить, потому
что Егор отлично знал «географию» Протогорода. В фигуре
мужчины было что-то ирреальное, может быть, даже потустороннее.
То ли человек только что родился, материализовался на
центральной площади – пави, то ли уже отправился в Царство теней.

Ученые остановились возле него.

Мужчина еще некоторое время пролежал с закрытыми глазами, затем
посмотрел на археологов и поднялся. На вид ему было лет
шестьдесят. Крепко сложенный, широкоплечий. Белая сорочка, вероятно,
выглаженная и накрахмаленная, отутюженные светлые брюки,
сандалии.

Если бы не грязная «купеческая» борода и длинные немытые волосы,
свисающие до плеч, мужчина мог бы сойти за интеллигентного
человека. Большие голубые глаза с каким-то непонятным
зеленоватым отливом внимательно изучали ученых.

Этими неприкаянными бродягами забита вся турплощадка, но посещение
самого Протогорода да еще в ночное время считалось
нарушением. Табличка, установленная перед «городом», предупреждала о
крупных штрафах, налагаемых за самовольное нахождение в
заповеднике. Шубейко уже собрался предупредить незнакомца об
этом, но тот неожиданно сделал шаг вперед и наклонился к уху
Егора.

– Отдай Шестипалого, – грозно произнес он.

– Вот чокнутый! – воскликнул в ответ на его слова профессор Шубейко.
– Кто же тебя впустил сюда? Это же за-по-вед-ник,
охраняемая территория! Понятно? Сейчас позову егерей!

Егору было чудно второй раз за вечер слышать это слово –
«шестипалый», но он промолчал, только пожал плечами. А Вениамин
Петрович, пытаясь выставить незнакомца из Протогорода, затеял с ним
словесную перепалку.

– Кто вы и откуда? – возмущался профессор.

– Мы – Ашвины. Хранители истины.

– Вот и отлично, вот и возвращайтесь на турплощадку к своим друзьям!
Завтра купите билет на экскурсию и придете сюда вместе с
группой…

– У этого человека, – мужчина, назвавшийся Ашвином, указал на Егора,
– то, что ему не принадлежит.

– И слышать ничего не хочу! Или вы сейчас же уйдете, или я вызову охрану!

Делать было нечего: незнакомец молча развернулся и побрел по ночной дороге.

2.

Перед сном Верещагин заглянул к себе в кабинет, где под замком в
пластиковом контейнере хранился череп загадочного покойника,
погребенного под Больше-Караиндульским курганом.

Загадок с этим могильником было не меньше, чем открытий.

Во-первых, почему в кургане захоронен только один череп? Где же сам
костяк? Во-вторых, что за необычный обряд мумификации
проведен с его головой усопшего? Откуда привезена глина для этого
обряда? В-третьих, эта загадочная статуэтка…

Егор поднес ее к настольной лампе и вдруг, к ужасу своему,
обнаружил… Нет, этого не может быть! Егор еще раз пересчитал
количество пальцев на его ногах, их оказалось двенадцать… По шесть
на каждой ноге.

(Продолжение следует)