Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

ГЛАВЫ 26-27

ГЛАВЫ 28-29. «ПОЛЯРНАЯ НОЧЬ» ЗАКОНЧИЛАСЬ

5.

Сезон археологических раскопок на Урале, как и во всей средней
полосе, длится с конца апреля по октябрь.

С октября же по апрель наступает своеобразная «полярная ночь».
Академия наук запрещает проводить даже фотосъемку объектов, на
которых лежит снег. Это время археологи используют для написания
отчетов, научных работ и просто для отдыха.

Однако никто не запрещает вести в «полярную ночь» поиск новых
объектов.

Егор Верещагин сделал шаг. Зыбкая поверхность хрустнула под ногами,
и археолог подумал, что нужно было привязать страховочный трос
к сосне и идти вместе с ним.

Второй шаг.

6.

Археолог вспомнил рассказ Николая Николаевича Матушкина, который
рассчитал расположение этих «каменных ящиков», не покидая своего
кабинета.

Все началось со случайного открытия, сделанного в ноябре прошлого
года. К тому времени в заповеднике уже прошел визит президента
и археологи отдыхали после этого. Сигнал поступил от одного лесничего
с севера области. Он обнаружил под скалой на берегу озера загадочные
каменные сооружения, которые явно относились к творению рук человеческих.
Необходимо было исследовать их.

В заповеднике новый объект сразу окрестили «каменными ящиками»
и предположительно датировали его временами более ранними, чем
Протогород и Страна городов. Кроме того, объект относился не к
ариям, а к народам, населявшим Урал задолго до них. То есть к
финно-уграм.

Позднее друг за другом были открыты еще два подобных объекта,
которые располагались также вблизи водоемов и под скальными навесами.

Сразу возник ряд гипотез о назначении этих памятников. «Каменные
ящики» напоминали древние гробницы. Покойного предположительно
помещали на деревянный настил, а затем обкладывали камнями, создавая
своеобразный саркофаг. Постепенно к нему пристраивались новые
«саркофаги». Каждый из объектов словно был составлен из нескольких
(до полусотни) прямоугольных гробниц.

Отдельные споры у ученых вызвал способ погребения: одни настаивали
на трупоположении (учитывая размеры «саркофага»), другие – на
сожжении тела усопшего, а затем погребении пепла в «каменных ящиках».

Тем не менее, археологический сезон уже благополучно завершился,
а без раскопок сложно сказать что-нибудь конкретное.

– Глупости все это, – сказал Николай Николаевич, когда Верещагин
заглянул к нему в гости. – Ничего вы там не найдете. Артефактов
не будет, так же, как их нет в Протогороде и во всей Стране городов.
Тут главное – расположение этих объектов.

В доказательство своей теории Матушкин взял линейку и приложил
ее к трем отметкам на карте, обозначающим места расположения «каменных
ящиков». К великому удивлению Егора, все они оказались на одной
прямой.

– Через две точки можно провести только одну прямую, а тут все
три… – глубокомысленно произнес Николай Николаевич. – Это о чем-то
говорит?

Верещагин только пожал плечами.

– «Угорский тракт».

– Что такое «угорский тракт»? – не понял Егор.

– Все очень просто. Нынешняя трасса Москва-Пекин дублирует другую,
более древнюю дорогу, связывавшую Европу и Азию пять, и шесть,
и десять тысяч лет назад. В Средневековье по этому пути шли караваны
из Китая, в более древние времена – проходили миграции народов.

– И для чего же тогда сооружались эти «каменные ящики»?

– А ты не обращал внимание, что все они располагаются под скальными
навесами вблизи водоемов? Это места стоянок и отдыха. Странникам,
которым, может быть, несколько месяцев приходилось проводить в
пути, требовалось где-нибудь передохнуть. На берегах рек и озер
они пополняли запас питьевой воды, под скальными навесами могли
укрыться от дождя и непогоды. Разве не логично? А что касается
самих «каменных ящиков», то встретить их можно на протяжении всего
пути, от Европы до Монголии и Северного Китая… Но и это еще не
все.

Верещагин внутренне приготовился к новому сногсшибательному открытию,
но Николай Николаевич с этим не стал спешить. Он неторопливо набрал
в чайник воды и поставил его на огонь. Затем выставил на стол
две чашки и разлил в них заварку. Все было подготовлено к «ритуальному»
чаепитию, без которого Матушкин не проводил ни одной своей лекции.

– Меня заинтересовали «ящики» на берегу Юраткуля, который может
оказаться древнее «угорского тракта». Посмотри внимательно, –
на столе перед Егором Матушкин разложил свой очередной чертеж.
– Посмотри, как удобно располагается наш объект: в ложбине между
двумя невысокими вершинами, на другом берегу от мыса Каменный.
На мысе обнаружена большая стоянка каменного века… А теперь обрати
внимание – с Каменного через ложбину можно наблюдать заход солнца
в день зимнего солнцестояния… Таким образом, «каменные ящики»
неслучайно установлены именно в этом месте. «Ящики» имеют ритуальное
значение.

7.

Третий шаг по зыбкому насту.

Что же все-таки там внизу? Болото? Или огромная замерзшая лужа?
И в том и в другом случае зря Верещагин пошел без страховки. Ведь
сказано: не зная брода, не суйся в воду.

8.

В тот день на кухне у Николая Николаевича Верещагин задумался.

Он понимал, к чему клонит Матушкин: Страна городов, объект № 17
и «каменные ящики» на Юраткуле, получается одного поля ягоды.
Причем, ветвь первенства принадлежит не Стране городов, а как
раз вновь открытому объекту на Юраткуле.

– Но ведь это противоречит вашей предыдущей теории… – попытался
возразить Егор.

– Ни в коем случае! – радостно воскликнул Николай Николаевич,
который словно ждал именно этого замечания от молодого оппонента.
– Я ведь не говорил, что самому «угорскому тракту» древние не
придавали сакрального значения. Придавали и еще какое! Это же
Путь Солнца, пересекающий три главных меридиана: семьдесят второй,
шестидесятый и тридцатый. Соответственно, речь идет о космическом
Пути, переложенном с Неба на Землю. Тут есть над чем задуматься…

Открытие Николая Николаевича оказалось не только фантастическим,
но и фантастически своевременным.

После того что произошло в заповеднике во время приезда президента,
и профессору Шубейко, и Егору Верещагину требовалось (просто было
необходимо!) переключить свои силы на что-нибудь другое, но такое
же грандиозное, как и Протогород.

И вот тебе, пожалуйста – «великий магу» открывает древний «угорский
тракт».

Вениамин Петрович, уже окончательно оклемавшийся после ранения,
воспринял это открытие, как манну небесную. Теперь в его научной
жизни появилась новая цель, для достижения требуется приложить
все усилия… А значит, жизнь продолжается! Значит, его профессиональной
карьере еще не пришел конец и… нет предела совершенству!

После визита президента в заповедник зачастили различные комиссии:
из Москвы, из округа, из области… По несколько комиссий в неделю.
Обычно так всегда бывает на местах после приезда первого лица
государства. Протогород превратился в разменную монету, а точнее
– в лакомый кусочек, который каждый мечтал заполучить.

Впрочем, это большая политика…

И, в конце концов, одной из комиссий удалось поймать Вениамина
Петровича за «недосдачей», вероятно, сфабрикованной умышленно
и, вероятно, сфабрикованной известно кем…

С ума сойти!

Профессора Шубейко, открывшего Протогород, сняли с должности директора
заповедника.

С ума сойти!

Вениамина Петровича, про которого говорили, что если Россия –
это президент, то Протогород – это профессор Шубейко, отстранили
от дел.

Его место тут же занял наглый моложавый тип, который раньше возглавлял
Управление культуры в областном центре, а теперь отправился в
«почетную ссылку» в заповедник. Чиновник понятия не имел ни об
археологии, ни тем более о протогородской культуре, обозначенной
профессором Шубейко.

В то же время Вениамин Петрович, попавший в жернова этих политических
интриг, пережил все удивительно стойко и даже как-то отстраненно.
Создавалось впечатление, будто все это мало интересует его и находится
ниже его человеческого достоинства.

Профессор Шубейко, конечно, сходил на прием к губернатору, и тот
распорядился восстановить ученого в должности. В кулуарах областной
администрации приняли оригинальное решение: типа из Управления
культуры оставить директором заповедника, то есть чиновником,
который бы занимался всеми финансовыми вопросами, а Вениамина
Петровича назначить… генеральным директором. С правом первой подписи
и все такое прочее, но без права заниматься в заповеднике хозяйственной
деятельностью.

После этого злопыхатели окрестили профессора Шубейко «английской
королевой», которая вроде бы и королева, но при этом не имеет
никакой власти. Но Вениамин Петрович и на это не обратил никакого
внимания.

В ноябре, до того как лег снег, под контролем Шубейко были закрыты
археологические раскопы на объекте № 17. Мегалитический комплекс
оказался восстановлен, как того и хотел Николай Николаевич. Весной
Вениамин Петрович вместо продолжения раскопок на Больше-Караиндульском
могильнике принял решение, наоборот, заняться реконструкцией этого
памятника. Другими словами, Могила Учителя и древнейший уникальный
храм над ней собирались отстроить заново. А по самым скромным
подсчетам диаметр кургана составлял девяносто метров, а высота
– не менее девяти метров.

Злопыхатели снова не смогли умолчать и заявили, что таким образом
профессор Шубейко ищет отдушину в свете гонений, которым он подвергся
в последнее время. Но Вениамин Петрович в очередной раз не обратил
никакого внимания на пустые кривотолки.

А тут еще этот «угорский тракт»…

– Я не знаю, простил ли меня Матушкин за Протогород, – сказал
однажды профессор своему ассистенту, – но теперь я полностью надеюсь
на его знания и готов к сотрудничеству. Вероятно, «угорский тракт»
затмит славу Протогорода и Страны городов. Гора Гултры-Вилши,
пещера Изгнанница под Ашой и мегалитический комплекс в Баклушах
– только предтеча великих открытий, которые нам еще предстоит
сделать.

Так и получилось, что Егор Верещагин всю зиму совершал небольшие
вылазки в горно-лесную зону в поисках новых памятников «угорского
тракта».

9.

Археолог расчистил снег под ногами и обнаружил, что действительно
стоит на льду. На зыбком весеннем льду. И странное дело – со дна
поднимался воздух, который накапливался подо льдом в крупный мутный
пузырь. Что это значило, Егор даже не мог предположить.

Допустим, из глубины поднимается болотный газ, который после оттаивания
воды снова начал выходить на поверхность.

Допустим, это воздух, который остался на дне после замерзания,
то есть еще с осени…

Допустим…

В таком случае необходимо срочно выбираться из этой чертовой воронки!

Четвертый шаг оказался последним.

Лед под ногами у Егора заходил ходуном и начал опрокидываться.

Верещагин побежал назад, но, почувствовав, что соскальзывает вниз,
оттолкнулся из последних сил и прыгнул к спасительным березам.
Егор благополучно повалился на твердый наст, только штаны полностью
намокли в ледяной воде и быстро начали подмерзать. Температура
была около нуля.

Верещагин оторопело замер от нарастающего гула.

С оглушительным ревом, на который способна только бурлящая вода,
перед Егором открылась огромная воронка. Разломанный лед, сучья
деревьев, даже случайно скатившиеся с края стволы поваленных берез
закрутились в дьявольском круговороте. Они стремительно неслись
по кругу и исчезали в пучине.

Ничего подобного Верещагин не видел никогда в жизни. Даже в голове
не умещалось, как такое возможно в природе.

Через несколько минут все стихло, вода полностью ушла под землю,
и взору Егора предстал огромный карстовый провал, который уходил
вниз бездонным колодцем.

Господи, какие же еще чудеса кроются в этих лесах?!

В лесах, где природа диктует свои условия и где нельзя сделать
ни одного шага, чтобы не оказаться в ловушке.

С опаской археолог заглянул в черный провал колодца. Перед ним
открылся ход к руслу подземной реки, которая с гулом проносилась
в темноте. Вот так-так…

Вероятно, в узком колодце образовалась пробка, которая и сдерживала
талые воды в карстовом провале. Между тем из подземного тоннеля
проникал воздух – он-то и скапливался подо льдом. Пробка не выдержала
под тяжестью воды, и одновременно с этим треснул лед на поверхности.
Возможно, на процессе сказался и вес человеческого тела…

В любом случае, Верещагин мог запросто оказаться в этом смертоносном
водовороте и быть унесенным вместе с ним вниз, в пропасть, в неизвестность…

Отдышавшись, Егор поднялся наверх и быстрым шагом, пока штаны
окончательно не задубели, направился в гору. Уже через несколько
метров он увидел острые камни, выглядывающие из-под снега.

Это был тот самый объект, ради которого Верещагин оказался в такой
глуши…

10.

– А теперь посмотри на эту карту, – пригласил Николай Николаевич.
– Я нашел магический перекресток, на котором обязательно должно
быть ЧТО-ТО.

Матушкин указал на точку, где пересекались меридиан Протогорода
и «угорский тракт». Она располагалась неподалеку от излучины Лунной
реки. Судя по карте, в двух-трех километрах.

– Вот, – сказал на выдохе Николай Николаевич. – Все предельно
просто: в древности здесь располагался духовный центр двух культур,
финно-угорской и арийской. Может быть, в этой точке располагался
храм, может быть, святилище… Но, в любом случае, это место непростое.

– Так ведь это же глухомань! Ни проезжих дорог вокруг, ни населенных
пунктов…

– Может быть, поэтому памятник и остается не открытым. И его месторасположение
мы высчитали теоретически. Нужно проверить эту гипотезу.

Николай Николаевич выжидательно посмотрел на Верещагина.

– Проверить, конечно, можно, – согласился Егор. – Только что я
найду там под снегом. В апреле еще не проводятся раскопки.

– Ах да, археологическая «полярная ночь»! Но я скажу тебе больше:
этот памятник ты сможешь распознать даже под снегом. Возьми мой
GPS, я дам тебе точные координаты храма. С точностью до одной
сотой градуса. Я предполагаю, что тебе откроется сооружение, напоминающее
рязанский или тульский «стоунхенджи», или что-то в этом роде.
В любом случае, если ТАМ что-нибудь будет, это лишний раз подтвердит
мою теорию и даст вам с профессором возможность отличиться…

– Что мне искать?

Магу выдержал паузу.

– Какой-нибудь астронометрический объект? – не унимался Верещагин.

– Что ты! Мне кажется, я уже внушил вам с Шубейко мысль о том,
что пригоризонтные обсерватории для древних были детской забавой…
Нет, тебе нужно найти храм. Древний храм… Как он выглядит, я не
знаю. Возможно… Нет, пока не буду говорить.

На кухне у Николая Николаевича было тепло и уютно. Матушкин угощал
помощника своего главного оппонента по-прежнему красным чаем и
медом. За окном выла вьюга и наметала сугробы на крышах билетных
касс.

– Как твой сынишка? – неожиданно сменил тему Матушкин. – Что он
уже умеет делать?

– Пытается сесть, но пока у него ничего не получается. Уже первый
зуб вылез…

– Поздравляю, – глаза Николая Николаевича горели искренней радостью.
– А у нас скоро тоже пополнение: я дедушкой стану. Так что жизнь
продолжается.

11.

Егор спустился по глубокому снегу в аккуратную ложбину, огороженную
со всех сторон скалами. Ложбина казалась абсолютно круглой, диаметром
метров двести.

Верещагин осмотрелся и на секунду представил, что этот «амфитеатр»
обнаженных скал заполняют зрители, которые приготовились к таинственному
действу…

От этих мыслей у исследователя слегка закружилась голова, но он
быстро вернулся в реальность и приступил к работе. В руках появились
рулетка и фотоаппарат.

Первый снимок в ложбине.

Скальные «партер» и «бельэтаж».

Подтаявшие и от этого почерневшие с краев сугробы.

Любопытные березы и сосны, нависающие с камней.

В общем-то, ничего необычного, кроме самого места – перекресток
протогородского меридиана и Пути Солнца.

Матушкин не мог ошибиться: здесь обязательно должно быть ЧТО-ТО.

В центре окружности располагалось, на первый взгляд, несуразное
нагромождение камней. Своей саперной лопаткой Егор очистил их
от снега, и заметил, что исполинские камни выложены полукругом
и образуют некое подобие навеса.

Скальный навес.

Ничего удивительного.

Егор замерил рулеткой приблизительную высоту «летней эстрады»
– более двух метров.

С севера и запада навес закрывает небольшую площадку, а с юго-востока…

Стоп!

Верещагин увидел следы на снегу. Казалось, что человек прошел
тут совсем недавно и путь его лежал как раз под навес.

Таким образом, это место посещаемо до сих пор.

Но кому оно понадобилось? Лесничему или туристу-экстремалу?

Параллельно человеческим следам шла цепочка собачьих. Пес, вероятно,
был крупных размеров, ньюфаундленд или кавказская овчарка.

Егор с любопытством обошел «эстраду», чтобы рассмотреть, куда
ведут следы, и замер в нерешительности.

Прямо под навесом открывался вход в подземелье. Узкий проем высотой
как раз в человеческий рост.

Входной грот оказался полностью очищен от снега, словно совсем
недавно тут кто-то поработал лопатой.

Вместо рулетки Верещагин достал карманный фонарик и осветил темный
проем: вниз уводили ровные ступени, выложенные из плоских камней.

По правилам, в подземелья нельзя спускаться в одиночку: кто-нибудь
обязательно должен оставаться снаружи. Но черный проем настойчиво
приглашал спуститься вниз.

Егор сделал несколько осторожных шагов. Остановился. Внизу рокотала
подземная река. В узком проходе стало жутковато, но казалось,
что ты находишься не в природной пещере, а в рукотворном подземном
ходе. Вероятно, в свое время его прорубили люди.

Только для чего?

С каждым шагом Верещагин опускался все ниже и ниже, каменные ступени
увели его от солнечного света, но любопытству исследователя не
было предела, и он готов был пройти весь путь до самого конца.

Но что там внизу, кроме бурлящего мутного потока?

Может быть, древнейший храм, на который указал Матушкин, как раз
и располагается под землей, в стороне от постороннего глаза?

Тогда какие ценности хранятся в нем?

Золотой идол?

Или драгоценности, принесенные на алтарь древнему богу?

Вопросы разрастались, словно головы мифической гидры, и каждая
мысль настойчивой крупной каплей стучалась в виски.

Обычно под землей собственные мысли «слышишь» более отчетливо,
чем на поверхности. Они вползают назойливой ящерицей…

Ведь, по сути, каждое проникновение под землю сродни смерти, а
каждый выход на поверхность – рождению. Задумавшись над этим,
Егор споткнулся и едва не полетел на каменные плиты, из которых
были выложены ступени.

Снаружи внезапно раздался собачий лай. Значит, снова пришел тот
человек с псом. Верещагин развернулся и недовольно начал подниматься
обратно.

Конечно, спелеоархеология была не его «коньком», но очень уж хотелось
первым узнать тайну этого подземелья…

На выходе по глазам резанул яркий свет. Егор несколько мгновений
стоял ослепленным и не заметил, как под ноги ему бросился большой
лиловый пес. Он прыгал на Верещагина, весело вилял хвостом, радуясь,
что встретил старого знакомого.

– Баклуша?! – не поверил своим глазам Егор.

– А это вы, Верещагин, – с навеса раздался недовольный голос то
ли простуженного, то ли охрипшего со сна человека. – То-то я смотрю:
мой пес все время рычит в сторону леса?

Егор оглянулся и рассмотрел человека в овчинном тулупе с ружьем
и тлеющей сигаретой в зубах. В незнакомце сложно было узнать бродягу,
который появлялся полгода назад в заповеднике. Но даже с расстояния,
Верещагин разглядел на его запястье незнакомца татуировку Н.Н.К..

Человек, подозреваемый в убийстве и находящийся в розыске.

Только теперь он отпустил бороду и раздобрел.

Значит, сытная жизнь у него здесь, в тайге.

– Николай Никифоров, если не ошибаюсь? – спросил Верещагин.

– Он самый.

Егор пожалел, что не взял с собой никакого оружия. Мало ли чего
можно ожидать от этого бродяги.

– Что вы здесь делаете?

Никифоров добродушно пожал плечами:

– Живу.

Верещагин недоверчиво оглянулся: голые скалы, сугробы…

– Прямо здесь?

– Ну, нет, конечно. Тут неподалеку у меня хорошее зимовье. Пойдемте
ко мне!

Егор не двигался с места.

– Это ваша собака?

– Моя.

Все это ужасно напоминало встречу Верещагина и Ашвина, которая
состоялась полгода назад около Изгнаньевской пещеры. Егор искал
Вениамина Петровича, рядом постоянно крутился пес Баклуша. У входа
в пещеру археолог обнаружил свежий отпечаток от сапога, а затем
появился Микола Граченко. Только теперь вместо мирного садовода
из Нижнеднепровска на скале восседал непредсказуемый Н.Н.К. И
ружье было не у Егора, а у него.

Теперь, с одной стороны, все встало на свои места, с другой стороны
– преимущество оказалась не у археолога.

Контразведчики искали Н.Н.К. на Лунной реке, только они не знали,
где именно находится избушка бродяги. А загадки-то никакой и не
существовало: достаточно было пригласить к сотрудничеству Матушкина,
чтобы тот высчитал перекресток древних путей. И теперь Никифоров
сидел напротив Егора, и тот думал: «Ведь убьет, зароет труп, и
следов никто не отыщет».

– Вы спускались вниз? – спросил Верещагин.

– Давай-ка уже на «ты», – дружелюбно предложил Никифоров. – Жутко
не люблю этих… прелюдий. Конечно, я спускался вниз. И все видел.
Я уже восемь лет охраняю этот храм… Но если ты оказался здесь,
с рулеткой и фотоаппаратом, значит, ничего не нужно и рассказывать.
Пойдем ко мне и обогреемся. Ты же весь промок.

Н.Н.К. позвал пса и пошел в сторону от «эстрады», нарочно повернувшись
к Егору спиной. Мол, не бойся, парень, сразу стрелять не буду.

У Верещагина еще оставался выбор: пойти вместе с убийцей или отказаться
от его приглашения и попытаться скрыться в тайге. Но был ли смысл:
Никифоров легко отыщет его по следу на снегу и тогда…

…Никифоров жил в низком доме на берегу реки. От крыльца узкая
тропа вела прямиком к воде. Дом был сложен из крупных бревен еще
задолго до появления Н.Н.К., если тот, конечно, не врет, что обитает
здесь восемь лет. Вероятно, здесь когда-то жил лесник или какой-нибудь
отшельник.

Баклуша радостно бросился в дом и лег за порогом, продолжая вилять
хвостом.

Собственно, дом состоял только из двух отделений: летней веранды
и просторной комнаты с белеными стенами и печью. И насколько странно
было увидеть в этом зимовье книжные полки с толстыми фолиантами!

Но, оказавшись в тепле, Верещагин немного пришел в себя и успокоился.

– Не дрейфь, братишка, я сам тебя боюсь, – подбадривал Никифоров,
устанавливая на плите чайник. – Значит, вычислил «великий магу»
мое логово? Очень хорошо… И что мне теперь делать? Уйти восвояси?
Но не хочу я отсюда уходить. Понимаешь меня, не хочу. Восемь лет,
как я нашел это место, и теперь мне отсюда нет дороги. Хватайте,
судите Колю Никифорова, но никуда я отсюда не пойду!

– Что там внизу?

Никифоров сел напротив Егора на лавку, закурил новую сигарету.

– Алтарь.

– И все?

– Для вас, ученых, все. А для меня – то, ради чего стоит жить.

– В этом году здесь, наверняка, начнутся раскопки…

– То-то и оно, что начнутся. Может быть, и меня арестуют «по запарке»…
Только нет ничего против меня. Ничего нельзя будет доказать. И
отпустят меня, и снова я вернусь в свое зимовье, и буду здесь
жить до самой смерти… Так что можешь приводить своих людей – мне
это ничем не грозит.

И тут Егор заметил белое одеяние, развешенное на плечиках за дверью.
Рядом с ним к стене были прислонены лук и колчан с несколькими
стрелами.

Хозяин зимовья перехватил взгляд Верещагина и обернулся на свой
костюм.

– Ах да, «прикид» старика… – Никифоров подошел к колчану и показал
Егору одну из стрел. – Заметь, на Протогороде стрелял не я: у
меня наконечники стрел из кремния, а там были металлические… Помнишь?
Мой «фирменный знак» – кремниевые наконечники. Я, можно сказать,
разработал эту форму и понял, как сделать, чтобы наконечники разрывались
внутри тела. Вот смотри: аккуратные подпилы, и все – камень ломается
на мелкие осколки…

Егор сделал вид, что внимательно изучает наконечник, а сам думал
о том, не ударить ли острием в горло Никифорову?

А таежник словно не подозревал об этом и продолжал:

– Ты хоть догадываешься, кто приходил тогда за героином в Протогород?

– Я думаю ты, – прямо ответил Верещагин.

– Черта с два! Мне самому было интересно, кто же эта… «маленькая
лошадка»! Тулуев, телохранитель Кнута, рассказал мне про тайник
на раскопе. Я сначала не поверил, но установил наблюдение и точно:
пришел ночью этот узбек и закопал мешочек в землю. Вот бы там
оказаться твоим оперативникам! Но поверь, узбек мне не нужен.
Он мелкая сошка. Мне нужен был курьер посерьезнее. И знаешь, кто
это?

Никифоров разлил чай в две металлические кружки и протянул одну
гостю. Блаженное тепло разлилось, казалось бы, по всему телу.

– Кто-то из заповедника? – предположил Егор.

– В точку! Твой друг Федя Кукушкин.

Верещагин аж поперхнулся.

– Конечно, сейчас можно любого оговорить…

– Я не оговариваю. За героином приходил Федя Кукушкин. Теперь
я это точно знаю. Ну, да бог ему судья. Федя – больной человек.
Он наркоман, которого Кнут научил, как заработать себе на дозу.
Кукушкин возил порошок в Москву и куда подальше…

– Это тебе Кнут рассказал?

Никифоров не по-доброму усмехнулся:

– Кнут ничего не успел рассказать – я вышиб ему мозги одним выстрелом.
Зато «раскололся» Тулуев, когда я волочил его на крюках по всему
саду.

– Где теперь это огружие?

– Заржавело, наверное, – отмахнулся Н.Н.К. – Я выбросил эти крюки.

Верещагин знал, как разделались с Кнутовым и Тулуевым. Несчастный
охранник позднее скончался в больнице от ужасных ран.

– Он сказал, что на них работает один из археологов, – продолжал
Никифоров. – И я поселился в заповеднике. Я ел с вами за одним
столом, я слушал ваши разговоры и даже… м-м, я спал с женщинами,
с которыми раньше спали вы…

– Про кого это ты? – перебил Никифорова Егор.

– Про Алку…

– Про Алку? – Егор виновато потупил взгляд. – Значит, она тоже…

Верещагину трудно было представить, какие страсти разыгрывались
в заповеднике за его спиной, пока он занимался раскопками, находками,
научными поисками… Пока пытался найти и вразумить профессора Шубейко.

А Никифоров тем временем продолжал:

– Кукушкин – наркоман. Иначе откуда взялись его навязчивые идеи
и эта… «лихорадка огненного стола»? Как видишь, я хорошо осведомлен
о жизни в заповеднике… Я хотел взять Федю с поличным на раскопе,
когда он пытается извлечь героин, но эта проклятая стрела… Она
вылетела из темноты… Я потерял сознание от боли…

Егор задумался. Похоже, Никифоров действительно говорил правду,
и с ним трудно было поспорить.