Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

ГЛАВЫ 30-31

Главы 32-33. ДОМ ПАР-А-ПАР-СЕХА

14.

Дверь в дом открылась, и с морозца вошел незнакомый мужчина в
грязном овчинном тулупе, накинутом на голые плечи. Худая грудь,
на которой не было ни признака растительности, натяжно вздувалась
– в руках незнакомец держал два ведра с водой.

– А-а, заходи! – радостно воскликнул Н.Н.К. – Где шляешься?

– За водой ходил. До этого дрова колол.

В доме вошедший скинул прямо на пол старый тулуп и оставил ведра
за печкой, где у Никифорова была маленькая кухня с рукомойником,
деревянным столом и лавками.

– Что воду принес – молодец, – сказал Н.Н.К.. – Чай будем ставить.
Кашка уже упрела, поди. Ты соль в нее добавлял?

– Добавлял, – ответил незнакомец. – Посмотри, не подгорела ли?

– В самый раз.

Н.Н.К поставил его на стол чугунок. Снял крышку, и тут же дом
наполнился ароматом толченой тыквы и пшенки.

– Кашка жидка, но питательна, будешь добрым и внимательным, –
произнес Н.Н.К. и хищно посмотрел на Верещагина. – Кстати, это
Дима-Димочка, – наконец-то представил он своего товарища. – Уникальной
судьбы человек… Позже он расскажет о себе… А это тот самый Егор
Александрович Верещагин, ассистент профессора Шубейко и муж его
дочери. Я тебе говорил, что он отыщет Колизей», и он отыскал…

– Сам?! – изумился Дима-Димочка.– Но как же это так?

– Они теоретически высчитали Колизей с профессором Матушкиным…

Егор понял, что этот таежный шаман-самоучка Никифоров готов всех
людей с образованием выше среднего называть «профессорами», и
не стал спорить. А вот название «колизей», которое как ни какое
другое подходило к вновь открытому объекту, понравилось археологу.
Вероятно, в околонаучных кругах этот загадочный археологический
объект, расположенный на пересечении Уральского меридиана и Угорского
тракта, так и будет именоваться.

…Несмотря на то, что в доме у Никифорова были и стол, и лавки,
обедать они сели в «комнате» с другой стороны печки, где в несколько
слоев были уложены ковры и располагался низенький дастархан. Для
удобства можно было подоткнуть сзади или с боков упругие пуфики.
Впрочем, Никифоров и Дима-Димочка оба легли набок и поглощали
в таком положении, кстати, все-таки подгоревшую кашу.

– Принеси водки, – сказал Н.Н.К. Диме.

Тот принес из сенцов двухлитровую запотевшую бутыль. Выпили.

– После обеда пойду в деревню, – буркнул Дима-Димочка.

– Зачем еще?

– Мяса куплю… Водка уже последняя…

– Дома сиди, – отрезал Никифоров. – Потом вместе сходим. Дадут
по башке, потом будешь по углам сраться. Куда тебя одного отпускать?

– Я ведь в городе один ходил…

– Здесь не город. У башкир вон праздник какой-то…

– Это не праздник, – возразил Дима. – Похороны. Гибадад застрелился…

– Как застрелился?!

– С вечера пьяный поругался с женой, хотел повеситься на своем
ремне, но не сумел. Потом взял ружье, сунул в рот и…

Никифоров задумался, даже к чугунку с кашей не стал больше тянуться.

– Ты откуда знаешь?

– Юлая на реке встретил, он рассказал…

– Тогда тем более сиди дома! – Н.Н.К. отложил ложку и разлил водку
по трем стаканам. – У них сейчас все пьяные шастают… Ну, ладно,
помянем Гибадада. Хороший был мужик, хотя и с гнильцой. Застрелился…
А что ему в этой дыре? Петля или пуля – только и всего.

После обеда Н.Н.К. раскурил трубку, в которую, судя по всему,
был набит самый крепкий табак, развалился на коврах и спросил:

– Чего молчишь, Егор?

– В общем-то, пока нечего сказать… Надо спускаться вниз, в пещеру
Колизея. Вы ведь не говорите, что там.

– Да и вам не стоит спускаться. Это место силы. Без подготовки
не получится. Ты что-нибудь слышал о шести старцах в белых одеждах,
которые охраняют Урал? Они появляются то в одном, то в другом
месте, совершают чудеса, а затем бесследно исчезают.

– Я думал, что это миф.

– А вот и нет! И за примером не надо далеко ходить. Я был знаком
с одним из старцев… Нет, серьезно. Я ведь по молодости сидел:
так, неподчинение властям, драки… Случилось это в лагере в Коми.
Неожиданно появился у нас один пожилой заключенный. Так, среднего
роста, не особо крепкий. Работать его особо не заставляли, не
били. Если провинится, кто-нибудь из блатных просто даст по шапке
и больше не трогает. И вдруг мужичок неожиданно пропал. Никто
из заключенных толком не знал, куда он делся. Был, и вдруг не
стало его.

Никифоров выбил прогоревшую трубку об специальную плитку белого
мрамора.

«Интересно, для чего она нужна, – подумал Егор. – Видимо, на плитке
удобно разложить щепотку марихуаны и забить ее в гильзу папиросы».

Н.Н.К. раскурил новую трубку и продолжил:

– А потом стало известно, что неприметный старик наш подался в
бега. Он голыми руками уложил двенадцать автоматчиков и ушел в
тайгу. Почему я говорю, что «голыми руками», потому что в то время
нас крепко шмонали, и «перо» или «штык» сохранить ему было просто
невозможно. Я сначала думал, что он делал «звездочки» и метал
их в вооруженных охранников, но это исключено. У меня даже швейную
иглу отобрали, а уж ее, поверьте, я умел прятать. Нет, старик
этот обладал какой-то могучей силой. Он был колдуном и уложил
автоматчиков с помощью магии… Потом его долго искали, но безуспешно.
Сняли все начальство в наших лагерях. И представляете, как тряслись
блатные, которые давали ему подзатыльники! Что же он с ними мог
сделать…

Дима-Димочка вернулся со двора с охапкой березовых поленьев и
затолкал их по очереди в печку. Когда пламя в топке занялось,
в доме сразу стало теплее.

– Ты замерз, что ли? – спросил у Димы Н.Н.К.– Надень-ка мою тельняшку,
а то ходишь голый, как босяк.

Затем Никифоров повернулся к Верещагину и спросил:

– А известно ли тебе про дом Пар-а-пар-сета? Нет?! Тогда понятно,
почему у вас с профессором такая неразбериха в Стране городов.
Старинная легенда манси рассказывает как раз про один из таких
«городов». Доме Пар-а-пар-сета.

– Что это значит.

– Откуда я знаю, – Н.Н.К. перекатился на другой бок, о чем-то
задумался и неожиданно сказал, обращаясь к Диме-Димочке: – Нет,
все-таки надо сходить к Гибададу: мужики обидятся, если не приду.
Покорми собаку!

– Я пойду с тобой!

– Нет, ты останешься дома. Ученого покормишь, к утру я вернусь…
Ну, потом об этом поговорим. Значит, дом Пар-а-пар-сета. Эту легенду
я услышал далеко на севере от одного шамана манси. Он мне жизнь
спас… В прямом смысле слова. Меня ведь посадили на иглу, вкололи
какую-то «дурь» и выбросили из машины. Весь товар ушел… Я тогда
работал в одной фирме водителем на грузовике. Машину дали неплохую–
новый «МАЗ». Возил электронику в Надым. Хорошая зарплата, командировочные
плюс премия за каждый рейс. Это была моя третья поездка, первые
пятьсот кэмэ проехал отлично, а потом подсела ко мне одна «шелупонь».
Два отморозка с пистолетом… Ну, приставили к печени и сказали:
«Крути до Вызвони». А это пять километров в сторону. Ехал я под
прицелом, не торопясь откручивал рукоять… ну, коробки передач.
Там у меня стилет был, один слесарь выточил. Хороший четырехгранный
стилет. Я только и должен был открутить резьбу, а там уж посмотрел
бы, кто будет командовать в моей машине.

Во время рассказа Дима-Димочка не отрываясь слушал Никифорова.
Словно в первый раз. В глазах горел неподдельный интерес, изредка
Дима-Димочка скалилися и обнажал гнилые передние зубы. Верещагину
становилось неприятно от этого. Егору казалось, что он в гостях
у сумасшедших. Заброшенный таежный домик напоминал логово беглых
уголовников. Хотя, по большому счету, никакой физической угрозы
Никифоров, а уж тем более Дима-Димочка не могли представлять.
Н.Н.К. был среднего роста и сухопарый. Если бы он не успел добраться
до ружья, высокий и широкоплечий Верещагин уложил бы его одним
ударом. Что уж тут говорить про Диму-Димочку?

Но Егор начал опасаться за другое. Необъяснимая черная энергия
так и лилась из Никифорова. Она проявлялась в каждом жесте, в
каждом слове… За несколько часов, которые Егор провел в обществе
Н.Н.К., слушая его байки, у археолога уже сильно разболелась голова;
стены и сам дом давил на Верещагина, а от табачного дыма першило
в горле.

Наконец (видимо, наступила кульминация рассказа) Никифоров не
выдержал и гаркнул Диме:

– Ладно, доставай «траву»! Что мы девочки, что ли, стесняться.
Товарищ ученый извинит, а мы покурим.

Затем посмотрел на Верещагина и хитро прищурился:

– А, может быть, вы тоже с нами? Хорошая «трава», прямые поставки
из Пакистана…

Егор отказался.

– Жаль, – протянул Н.Н.К., хотя по тому виду, с которым он принялся
смешивать марихуану с табаком, было понятно, что ему нисколько
не жаль. – Приказали, значит, мне тормозить. И пока я ковырялся
с рукоятью скоростей, один из отморозков быстро вколол мне дозу,
у них уже и шприц был приготовлен… Так что не пригодился мне стилет.
После укола я ничего не помню, как в пропасть провалился, а потом
очнулся уже у Истуканов. За тысячу километров от Вызвони.

– Во как! – крякнул Дима-Димочка.

– Во-о как, – повторил Никифоров, и лицо его приняло совершенно
другой вид: вытянулось, побледнело, только осоловевшие глаза,
как маленькие хищные зверьки выглядывали из-под бровей. Запах
«травки» мгновенно пронизал весь дом, дым и без того висел слоями
над людьми. Вдыхая его, Верещагин понял, что он в «улете» не меньше
Н.Н.К. и Димы. А те не спеша передавали друг другу пожелтевший
«косяк».

– Что за Истуканы? – спросил Егор.

– Вы и этого не знаете?! Есть такие семь Истуканов на севере.

15.

Дальнобойщик открыл глаза, увидел лицо старика манси и снова закрыл,
притворился спящим. А старик между тем бормотал на непонятном
языке странные заклинания. Затем окунул в таз с неизвестным, дурно
пахнущим раствором меховую кисточку и несколько раз брызнул на
Никифорова. Мгновенно все в груди словно обожгло, но после этого
мгновенно стало легче.

Дальнобойщику казалось, что тело его остается неподвижно лежать,
а душа общается с ним в каких-то отдаленных мирах. Шаман вел его
по длинной спирали, уходящей сначала вверх, а затем вниз. Дальнобойщик
хорошо различил множество старинных медных монет, блях и каких-то
медалей, развешанных на одеянии шамана. Казалось, что он не понимал,
для чего они нужны.

«Где я? Какое сейчас время года, – думал дальнобойщик. – Почему
шаман в шубе, а я голый, и нам одинаково не холодно, не жарко».

Одежда у старика манси была самая национальная: длиннополая накидка
из оленьей шкуры с капюшоном, на груди «манишка» из красной материи
с вышивкой. Меховая обувь. В руках потрескавшийся кожаный бубен
и несколько стрел, которыми шаман указывал то в одну, то в другую
сторону.

– Тарыг-пещ-нималя-сов (журавлиное-бедро-лыжи-шкура), – произнес
старик.

Дальнобойщик понял, что все еще находится под действием героина
или другой «дряни», которой его накачали.

– Уважаемый Тарыг-пещ-нималя-сов, твой путь будет труден, но ты
пройдешь его.

– Куда мне нужно идти?

– В страну палящего солнца, – шаман указал, как показалось дальнобойщику,
на юг. – Тарыг-пещ-нималя-сов уже был там. Очень-очень давно был.
Ты найдешь вслед за ним большой дом. Дом, как город. Дом, как
деревня. В нем много-много комнат. В каждой комнате женщина, но
они не помешают Тарыг-пещ-нималя-сову найти великого шамана, вещего
ворона, Пар-а-пар-сета. Он живет в этом доме. Это его дом. Ты
найдешь Пар-а-пар-сета и передашь вот это от старого манси.

В руках у дальнобойщика оказалось шесть стрел с каменными наконечниками.
И тут же наваждение как рукой сняло. Никифоров очнулся в теплом,
непродуваемом мансийском чуме. Он лежал голый, завернутый в меха.
Старика манси поблизости не оказалось, но каким-то внутренним
чутьем дальнобойщик определил, что находится в юрте не один. И
точно – в центре готовила пищу на костре какая-то женщина. Женщина-манси.

– Ты говоришь по-русски? – спросил у нее Никифоров.

– О, вам уже лучше, – женщина засуетилась и подошла к дальнобойщику.
– Не вставайте, еще слишком мало сил…

– Где старик?

– Какой старик? – изумилась женщина. Никифоров приподнялся и попытался
найти стрелы, которые передал ему старый шаман. Стрел нигде не
оказалось. Уж не пригрезились ли они?

– В бреду я видел, как меня вылечил шаман.

Женщина не ответила. Она молча подала ему крынку теплого молока,
но не коровьего, а, по-видимому, оленьего. У больного просто раскалывалась
голова – вероятно, грабители чем-то огрели его, или Никифоров
сам ударился, когда, будучи под кайфом, брел по бескрайней тайге
и болотам. Отморозки не убили его, потому что в таких условиях
человеку все равно не выжить, одному, без людей и помощи.

Как же он дошел?

Никифоров ничего не помнил.

Сколько прошло времени?

Сложно сказать. Судя по погоде, уже была глубокая осень. Значит,
прошло не меньше полугода. А, может быть, и полтора или больше.

…Через несколько дней Никифоров поднялся с лежанки. Он сделал
несколько неуверенных шагов и облокотился на внутреннюю стену
юрты – каркас из тонких жердей, обтянутый шкурами. На улице лил
дождь, но внутри было уютно и тепло, хотя жилище обогревалось
единственным костром, разложенным в камнях. Женщина не произнесла
ни звука, когда Никифоров кое-как выбрался из юрты и подставил
голову под холодные струи дождя.

Н.Н.К. вернулся в юрту и принялся растирать замерзшие конечности.
Женщина молча выставила перед ним теплую одежду и обувь. К вечеру,
когда дождь слегка поутих, он снова вышел на улицу, обошел вокруг
юрты и обомлел: они находились у подножия величественной горы,
в некоторых местах поросшей густым бором, в некоторых – с острыми
обнаженными скалами. Что же это за вершина? Никифоров никогда
в жизни не видел ничего подобного. Он на Северном Урале, в том
месте, где горный хребет до бесконечности поднимается к небесам
и, в конце концов, коронуется Народной и Манарагой.

– Сколько чудесного в мире, – подумал Н.Н.К.

Гора утопала в сизом тумане, сквозь который невозможно было рассмотреть
острие вершины. Неожиданно снова полил дождь и такой сильный,
что мужчина поспешил укрыться в юрте. Там его ждал ужин. А через
час вся площадка, на которой располагалось стойбище, наполнилась
гвалтом. Никифоров собирался выскочить наружу, но женщина остановила
его словами:

– Мой муж вернулся. Это олени.

К юрте действительно подходили и подходили сотни оленей. Мужчины
в коротких меховых куртках, пешком и на лошадях, управляли огромным
стадом. Женщина вышла втречать пастухов, и к ней на лошади подъехал
еще не старый манси. Он спрыгнул на землю и как-то по-детски чмокнул
женщину в ухо. Никифорову он пожал руку, долго улыбался и тараторил
по-мансийски.

Вместе с оленеводами прибыл участковый милиционер. По счастью,
русский. Огромный уральский медведь с рыжими волосами и пистолетом.
В форме младшего лейтенанта.

– Ты, что ли, найденыш? – буркнул он. – Откуда татуировка? Беглый?

Для Н.Н.К. все это происходило, как в тумане. Он даже сначала
не нашелся, что ответить хамоватому милиционеру. А тот дружелюбно
похлопал Никифорова по плечу:

– Ладно, не паникуй, найденыш. Сейчас мы тебя оформим, и поедешь
в райцентр, в больницу. А там мы с тобой разберемся. Имя-то свое
помнишь?

Н.Н.К. назвался, и допрос продолжился:

– Откуда ты такой умный? Что делал в … (младший лейтенант назвал
одно местечко, о котором Никифоров даже не слышал).

Оказалось, оленеводы подобрали его, Н.Н.К., именно там. Дальнобойщик
был без сознания, в изодранной одежде, которую уже невозможно
было починить. У него не оказалось документов. Кочующие оленеводы
таскали за собой по маршруту расположения таежных пастбищ. Наконец,
несколько месяцев спустя, они завершили «круг» и обратились к
властям.

– Где я нахожусь? – спросил дальнобойщик.

– Не боись! Уже дома. – Милиционер сложил в офицерскую сумку бумаги
протокола, снова хлопнул Н.Н.К. по плечу и бросил, поднявшись:
– Сиди пока тут. Считай, что под арестом. Утром сходим к Истуканам
и в путь.

– Очень мило. А если я не хочу туда? Что это вообще такое?

– Да ты, парень, ей-богу, как с неба свалился! Без поклона Истуканам
тут нельзя. Сперва нужно к ним. Ну, не скучай пока!

…Утром был утомительный подъем на вершину, которую с восхищением
рассматривал Никифоров у входа в юрту. Не переставая, лил дождь,
туман то сгущался, то бесследно растворялся среди деревьев. В
лесу была прорва комаров, которые безжалостно впивались в лицо
и руки.

Тропа была широкой. Этот склон, несмотря на всю свою первозданность,
напоминал городской парк: нередко попадались следы костровищ на
туристических стоянках. Несколько раз Никифорову казалось, что
он слышит радостные голоса отдыхающих. Между тем таинственный
Хозяин здешних мест неусыпно следил за ними, двумя путниками.
И от этого негласного надзора мурашки бежали по коже.

Через несколько часов пути, когда в небе из-за рваных туч неожиданно
выглянуло полуденное солнце, Никифоров понял, что упрел в мансийской
одежде и теперь ему надо умыться и отлежаться. Хотя бы с полчаса.

– Там в стороне родник, – махнул рукой участковый. – Сходи, если
не боишься.

– А чего бояться?

– Место тут непростое, кладбище манси.

– И чего?

– А ничего. Живым нельзя приближаться к этому месту – души мертвых
заберут. Чего смешного? Я слышал про такие случаи…

– С твоими-то лапищами бояться…

– Ну, как знаешь, – младший лейтенант пожал плечами и остался
лежать под могучим кедрачом.

Н.Н.К. сделал несколько шагов и остолбенел: метрах в двадцати
от него на суку высохшего дерева висело одеяние, которое было
на старом шамане, явившемся к Никифорову в бреду. Та же самая
длиннополая шуба с капюшоном и красной «манишкой», на которой
крепились монеты, бляхи и медали.

– Что это? – оторопело спросил Н.Н.К.

Участковый закурил сигарету:

– А, это шамана, – сказал он.

– Я вижу. Но почему здесь?

– Я ж говорю: кладбище тут мансийское. Покойники ихние. Трупы
кладут в сани, а одеяние развешивают на деревьях. Наверное, для
того чтобы живые не приближались… А тебе чего? Это, кстати, вещи
шамана, прадеда нашего Олега, в юрте у него ты жил.

Вытаращив глаза, Никифоров смотрел то на одеяние покойного старика,
то на младшего лейтенанта.

– И давно он того… умер?

– Да вот и год уже. Душа его здесь обитает, потому что душа шамана
бессмертна.

Н.Н.К. ничего не мог понять.

– Но я ведь видел его! – закричал он. – Как живого! Две ночи назад.

– Ха! Во сне, что ли? – младший лейтенант покрутил пальцем у виска.

– Не во сне! Не во сне! – кричал Н.Н.К., и голос его срывался
на фальцет. – Этот шаман вылечил меня…

Участковый подпрыгнул с земли, затем застыл в нерешительности
и потер себе подбородок.

– М-да… Ну, ты и баламут. Ладно, если не хочешь умываться, пошли
наверх. Впереди еще будут та-акие чудеса!

…Когда подъем закончился и путники вышли из леса, оказалось, что
вершина горы, которую снизу рассматривал Н.Н.К., пологая и к тому
же бескрайняя. В густом тумане невозможно было оглядеть ее границ.
Вокруг повисла звенящая тишина. А прямо перед ними возвышались
семь каменных Исполинов. Одни из них были высотой метров тридцать,
другие – чуть поменьше. Некоторые имели конусообразную форму и
расширялись кверху. Таких чудес Никифоров даже не мог себе вообразить!

Казалось, что он видит все это во сне. Одежа старого шамана не
шла у Никифорова из головы, он постоянно оглядывался, потому что
чуял – мансийский шаман шел за ними по следу. А тут еще это чудо.
Величественные скальные останцы. Создавалось впечатление, что
они до сих пор маршируют по плато и шаги их монументальны и головокружительны.

Участковый остановился передохнуть.

– Есть одно предание, – сказал он. – Однажды семь ненецких великанов
пошли войной на манси, но боги остановили их и превратили в каменных
Истуканов. С тех пор плато и носит название Семи Воинов. Это,
конечно, легенда, но места тут священные. Кстати, неподалеку у
нас гора, которая с мансийского переводится, как Хозяин Урала…
Пойдем поклонимся Истуканам!

– Нет уж. Я лучше здесь… посижу. – Н.Н.К. повалился на мокрую
траву.

Младший лейтенант только пожал плечами:

– Смотри. Скоро снова пойдет дождь, а там хоть в камнях можно
укрыться… Убери с волос!

Никифоров потрогал рукой голову и понял, что к нему налипла огромная
«шапка» паутины. Участковый никуда не пошел, сел рядом и принялся
жевать кусок жутко пахнущего сыра. Солнце начало нещадно припекать.
Н.Н.К., как зачарованный, смотрел на Истуканов, которые напоминали
исполинские каменные наконечники, словно какой-то древний бог
метал их с неба и втыкал в землю.

Сверху была хорошо видна долина полноводной таежной реки, зажатой
между скалами. Со всех сторон наступали замшелые камни-великаны
и вековые деревья-гиганты, перекрученные ветви которых принимали
причудливые формы, а дряхлые стволы угрожающе скрипели. На месте
старого пожарища чахлые белоствольные березки прижались друг к
другу и были похожи на бамбуковые заросли. Младший лейтенант перехватил
взгляд «найденыша» и многозначительно заявил:

– Это Ыджыдляга… река Ыджидляга. Здесь еще такое местечко под
названием Торропорреис – зашатаешься! Настоящий брошенный город
с башнями сторожевыми, стеной, «зданиями». Такого не встретишь
и там… у индейцев. Читал про их города? Вот-вот, только у нас
все сотворено природой.

В этот момент нетронутую тишину неожиданно прорезал гул: преодолевая
звуковой барьер, в небе пронесся реактивный самолет. Тут же из
ближайшего перелеска выскочили и бросились наутек две косули.
Никифоров вздрогнул. В этой глуши летающие исполины казался выходцами
из другого мира. Следом за первым небо прорезал (промчался, пронесся)
второй сверхзвуковой самолет. После этого снова наступила тишина.

– О, Тарыг-пещ-нималя-сов, тебе известно, что это такое? – спросил
Никифоров, сам удивляясь, как он запомнил это имя.

Участковый призадумался и отрицательно покачал головой.

– По-каковски это? – спросил он.

– Я думаю, на языке манси.

Младший лейтенант игриво прищурился:

– На языке манси это полная бессмыслица… Хотя так они любят называть
своих богатырей. Тех, что жили в древности. Ну, ладно, давай собираться
к Истуканам, пока не полил дождь.

…Каменные исполины медленно надвигались на них. Давили сверху
своей многотонной громадиной. Участковый рассказал, что неподалеку
располагается слон-скала, но дальнобойщик не придал этому никакого
значения: его переполняли небывалые чувства. Впервые в жизни Никифоров
оказался в таком завораживающем месте! Не было слов, одни эмоции.

Оказалось, у каждого Истукана осталось множество костровищ. Участковый
нес с собой охапку хвороста и, видимо, тоже собирался развести
огонь. На крупных плоских камнях, похожих на алтари, оставались
дары: монеты, кольца, серьги… Никифоров рассмотрел среди них несколько
золотых кулонов и цепочек. Паломники, посещающие Истуканов, не
скупились на пожертвования.

Когда дальнобойщик приблизился к первой скале и потрогал ее рукой,
он обессиленный сел у подножия и прислонился к Истукану спиной.
Чуть в стороне участковый развел костерок и присел у него. От
разряженного горного воздуха у обоих кружились головы, и перехватывало
дыхание. Вот тебе и весь мир на ладони, ты счастлив и нем…

«Крикнуть, что ли, от удовольствия?» – подумал Никифоров.

Неожиданно рядом с ним из какой-то норы выбрался грязный, лохматый
щенок. Он прижался к ноге дальнобойщика и жалобно заскулил.

– Голодный…

– Ты откуда тут взялся? – подошел участковый, поднял собачонка
на руки и внимательно осмотрел его. – Туристы, что ли, бросили?
Кобелек… На, держи, – он угостил щенка сыром, и тот с жадностью
набросился на него. – Оголодал…

Быстро закончив с едой, щенок снова неуклюже бросился к Никифорову
и ткнулся ему в ноги.

– Ну-ну, смотри, как ластится, – участковый сказал это с некоторой
завистью в голосе, словно сожалел, что щенок выбрал не его, а
другого. – Надо забирать. Это хорошая примета: боги послали… Возьмешь
щенка себе?

Дальнобойщик потрепал малыша по загривку, тот начал еще шустрее
карабкаться на его штанину. Складывалось впечатление, что у них
любовь с первого взгляда. В таких случаях нельзя отказываться,
ведь сама судьба распорядилась…

– Я назову его Дункан, – на ходу придумал Никифоров. – Поедет
со мной, если захочет. Только отмыть бы его…

16.

– Плато Семи Воинов, ничего более потрясающего я никогда не видел,
– закончил Никифоров, когда за окном уже сгущались сумерки. –
Никогда не забуду эти мхи, в которые проваливаешься по колено,
ягел и заросли, целые заросли черники, и брусники, и шикши… А
грибы! Там они вырастают почти с человека… Ха-ха, шучу. Я и выбрал
это зимовье на реке, потому что оно напоминает те места. А потом
еще и «колизей», словно Дункан мне его показал… Что-то ты приуныл,
профессор?

– Уже поздно, – сказал Верещагин. – С вашего позволения я прилягу
– необходимо выспаться, завтра тяжелый день.

Никифоров посоветовал гостю устроиться на полу у печки, тем более
что у Егора был свой спальный мешок. И вдруг закричал:

– Вот же! Мы ведь так и не попили чаю! Как ты к этому, профессор?

Верещагин отказался, а Дима-Димочка отправился кипятить воду.

Егор почти сразу заснул, не дождавшись, пока таежники сядут за
стол.

А рано утром в дверь громко постучали.