Проза

Начало

Продолжение

Дождь. Мелко и осторожно постукивал по подоконнику. Шептал. Просил
участия. Что толку? Обижался и плакал. Бушевал. Сёк царапинами
стёкла. В ответ на горькие слова сплошным потоком обрушился на
окна.

Потемнело. Светлана неожиданно спросила:

– Вы ведь Георгий Кузьмич? – и усмехнулась: – Санька говорил,
что вы… другой. А вы – умный!

– С чего ты взяла? – вспыхнула Сидора и едва не толкнула плечом
стоящую вполоборота Свету. – Себе чету нашла? За чем же дело?!
А сына моего – мне оставь.

Галиматьянов заинтересованно приподнялся, сел на диване, похлопал
по местечку рядом с собой:

– Иди-ка, не бойся, я не кусаюсь. Откуда выводы такие?

– Мандибулы…– не удержалась от улыбки Света. – Они же – жвалы _ ¹, так?

– Хм… – удивился Галиматьянов. – И ты уверена, что тебе, – замялся,
– подходит Санька?

– Вопрос в другом: откуда про мандибулы известно вам? Вы что заканчивали?

Сидора Валерьевна, вероятно, желала взглядом пригвоздить эту…
девицу, но в результате лишь оторопело проследила за ней, прошуршавшей
мимо и затем по-наглому расположившейся на диване, крытом дорогущей
обивкой, рядом с опрометчиво приглашённым в дом бомжом. Содержание
разговора двух фактически незваных гостей представляло для неё
даже не китайскую грамоту, а инопланетные позывные, отправленные
с чужой галактики не меньше, чем миллион лет... вперёд. Вывод,
к сожалению, напрашивался один: бомж её дурачит, а девица – девка
умная. Обидно. Не разглядеть золота в дерьме – такого с Сидой
ещё не случалось.

За суматохой как-то забыли о маме. Старушка напомнила о себе сама:
сползла с кресла, хотела опереться о палку, но не удержалась (ведь
не специально же у неё рука соскользнула?) и плюхнулась на пол.
Светлана вскочила и подбежала к ней прежде, чем Сидора Валерьевна
вообще поняла, что так мокро шлёпнулось за спиной. Галиматьянов
закатил глаза и сказал «Аллилуйя!»

– Ну зачем вы так-то?! – с невыразимой болью крикнула ему девушка,
изо всех сил стараясь не дать упасть старухе снова: почему-то
та всё клонилась и клонилась ей на руки. – Я не могу, она падает!

Сидоре стало стыдно: комедия была не нова.

– Мама, хватит, – негромко, сквозь зубы, процедила она. – Довольно,
я сказала! – повысила голос, не наблюдая реакции.

Старуха недовольно подняла глаза на жалостливую дочь и разогнулась.
Высокая, прямая, ни намёка на сутулость или старческую немощь.
Семьдесят шесть лет.

– Дури много! – подсказал с места Георгий Кузьмич, и Светлана
растерянно посмотрела на бабулю, взглядом вымаливая опровержение.

Нет. Не опровергла. Стояла – седая – и не раскаивалась. Сидоре
даже показалось, что в глазах у матери – бесовские огни заплясали.
И тоже растерялась.

Сидора Валерьевна не была злой, но так воспитали, пришлось соответствовать.
Она ведь одна осталась у мамы – из троих детей. Брат, старший,
умер очень давно, Сида его практически не помнила; знала только,
что когда его хоронили, она путалась под ногами у взрослых, и
никто не смел её прогнать. Лет пять, что ли, ей в то время было.
А брату, Игнату, шестнадцать. Материя вот на его «кровати» – глубокой,
деревянной (прямо ящик какой-то! – думалось тогда) – красивая
была: красная, переливалась. А больше ничего об Игнате Сида не
запомнила. Мама про него вообще молчала.

По сестре плакала. В самом «соку», как у подъезда шептались, ушла
из жизни Клава. Замуж собиралась, да малый её, лейтенантик, со
службы не вернулся – совсем. Как в воду канул. Ни живого, ни мёртвого.
Клавка-то, как раньше с войны ждали, ждала. А потом соскучилась…
Так и в записке написала, которую из кулака её, намертво зажатого
в разломанной руке, еле вытащили. «Скучаю я по нему, мама. Может,
там встретимся. Меня прости, ради Бога, а Сиду – береги». С крыши
сиганула Клавка.

И мама Сиду беречь стала. С пятнадцати лет – столько ей тогда
было – вдалбливать: не люби мужиков, пользуйся! Бери всё – и вон
его, со свистом в форточку! «Не сама, дура! Его, его – в форточку!!!»

…Вздрогнула Сида. Голос матери, озлобленный, хрипой, на визг срывается
– всю жизнь в ушах. И сейчас. И сейчас! О Господи.

– О Господи!!! Да что же это?!

Только-только стояла прямо, даже чуть назад выгнувшись, мама,
как вдруг прерывисто хныкнула, как храпом поперхнулась, Свету
оттолкнула и плашмя упала на пол.

Вскочил Георгий Кузьмич, в ужасе отшатнулась Сида. Оставляя грязные
меты на дорогом ковре, весь мокрый и почти бесцветный, подбежал
к бабуле Санька. Когда пришёл? Сколько был?

Сида бросилась к телефону. Это – уже не игра. Мама уходила из
жизни. Соскучилась… по детям своим.

Как стёкла дождём, посекло стенаниями душу: Сидора безотчётно
плакала.

– А я, мама! Я-то как же?! – шептала в трубку и не понимала, почему
настойчиво, очень настойчиво с той стороны ей задают один единственный
вопрос: «Адрес ваш? Какой ваш адрес? Живёте вы где?! Алло!!!

––––––––––––––––––––––––––––––

Примечания

1. Жвалы (мандибулы) – первая, или
верхняя пара челюстей у ракообразных, многоножек и насекомых;
служат для размельчения пищи.

(Продолжение следует)