Проза

Начало

Окончание

*

Сидора молча стояла у окна и наблюдала, как дети – с высоты почти
крошечные – топают ногами по остекленевшим лужам, весело и с
брызгами ломают тонкий лёд. Их крики, прежде раздражавшие,
теперь – что было странно – не добирались до шестого этажа,
все звуки стелились, как туман, на улице внизу. В квартире
было тихо-тихо. Санька остался в больнице – на случай, если что
понадобится. Что может понабиться, Сида не знала, но сына
оставила – больше из-за себя, чем по необходимости. Хотелось
побыть одной. Не верилось, что мамы нет. Вспоминалось, как
обижала её, как обижала она. С особой остротой всплыла в
памяти история с «признанием»: её Галиматьянову пришла на ум уж
такая галиматья, что просто стыд! Будто мама хотела его
соблазнить. А он не выдержал и пожаловался. Мама смеялась, Жорка
метался по комнатам пунцовый и злой. Разругался со всеми и
ушёл из дому. Вернулся, когда ей рожать вот-вот было. А
мама-то возьми и скажи, прямо при ней, при Сиде: «Ну, что,
зятёк, согласен двоих любить, или так и будешь туда-сюда
бегать?!» И не понять было: смеётся или правду говорит. «Житья ведь
не дам!» – пообещала. Что ж… можть, и правда? Не дала ведь
житья-то! Такая непримиримая была. Не нравился ей Жора. Ох,
не нравился! А её, дочь свою, любила, души не чаяла, советы
важные давала, как жить и мужа не бояться. Санечку обожала,
но воспитать по-своему хотела, чтоб не в отца пошёл. А Санька
– ни в кого, он сам в себя получился. Упрямый. К бомжу в
подвал попёрся, домой привёл! Как пятилетний, право!
Полноценную семью ему подай! Тоже, «гурман» от жизни нашёлся! Подумал
бы лучше, что девицу нищую в эту семью тащит. Хотя, надо
признать, девка хваткая, решительная. И доктор прав: не её
вина. Сердце-то она запустила… Плакала. Глаза блестят, руки
дрожат, сама – полотно вощённое, аж серая вся, но дело своё
знает. Да, зря она с ней так… сурово. «Господи, дай Бог
терпения и сил, чтоб вынести всё, что на меня свалилось!» –
беззвучно прошептала Сида и отошла от окна. Люди на улице жили,
дышали, сновали взад-вперёд, и у каждого было своё неотложное
дело, и никто не думал о смысле, «а мама, – обожгла нелепая
мысль, – так и не досмотрела сериал по Первому каналу». Это
показалось кощунством: мерить вдруг законченную жизнь
недосмотренным сериалом, – и стало той каплей, что переполнила
чашу: Сида села прямо на пол и, сгребая в руки половик,
заголосила. Прорвало – так говорят в народе.

Она не сразу услышала звонок. Не тотчас сообразила, где он. Схватила
телефон, бросила и побежала к двери. На ходу отирала и
размазывала по щекам слёзы. Успокаивала сердце, глубоко вздыхала
и охала. Дверь открыла махом, не поглядев в глазок. На
пороге стояла Света. Без кровинки в лице, без шапки, в наспех
накинутой на больничный халат куртке.

– Что?! – невольно отшатнулась Сида.

– Я… не знаю. Вам надо бы обратно.

Отвела глаза, кусает губы. Сидора дёрнула её за рукав, принудив
зайти в квартиру. И уже спокойнее:

– Говори, не бойся. Я понимаю, что это не ты… маму. Сейчас – что?

– Георгий Кузьмич, – шёпотом, скороговоркой. – В той же больнице. В
реанимации. Его привёз мусорщик. Сказал, что удивился, как
он стоял, долго, хорошо одет, не по погоде, а потом упал. За
городом, на с-свалке…

Почему-то Сидора чувствовала, что именно так и будет, что именно на
её семье сойдутся все древние пророчества: «беда не приходит
одна», «тридцать три несчастья» и тому подобное. Не глядя,
сорвала что-то с вешалки и – вон, вон из квартиры!

– Ключи! – спохватилась Света.

До обеих донёсся чуть слышный звон: дверь захлопнулась, ключи
качнулись от удара.

– Да и!.. – почти крикнула Сида и, не дожидаясь лифта, побежала вниз.

Светлана не отставала. Она уже не думала о впечатлении, которое
производит или может произвести на Санькину маму, даже о том,
что Сидора Валерьевна – Санькина мать, не думала. Её угнетала
другая мысль: эта женщина потеряла сегодня одного близкого
человека, а теперь и ещё один лежит с инфарктом, и не на том
ли самом месте? не на той ли кровати? Каково это – в
одночасье лишиться и матери, и – почти что – мужа? И до сына – ещё
достучаться надо…

На секунду она представила Александра – другого, какого ещё не
доводилось видеть: зрелого, серьёзного, действенного. Могущего
постоять за себя не только физически, но и морально. Даже
приостановилась от резкого контраста.

– Ногами-то быстрей крути, мечтает! – грубо крикнула Сидора
Валерьевна, выбегая из подъезда.

Светлана вспыхнула и едва удержала железную дверь, почти ударившую
по носу. «С такой свекровью не соскучишься!» – подумала
неожиданно и улыбнулась: Санька – муж! Смешно!

Сидора Валерьевна чуть не посреди дороги отчаянно махала руками,
тормозя маршрутки – все подряд, лишь бы не пропустить нужную.
«Видит плохо… – невольно жалела её Света. – А ведь дорог он
ей – Георгий Кузьмич! Пусть и бывший, но жили же вместе. И
любили, наверно… Да конечно! А то побежала бы она! Лишь бы
обошлось всё!»

…У входа в больницу, прижавшись спиной к стене, сидел на корточках
Саня. Он не поднялся навстречу, но по мере их приближения
смотрел всё пристальнее, неохотно сокращая расстояние тяжёлыми
взмахами ресниц.

– Что?! Саня, сынок, что?!

Он видел, как мать подвернула ногу, вскрикнула, почти упала; он
бесстрастно наблюдал, как инстинктивно схватилась она за
ближайшую руку, и как рука эта вовремя и столь же безотчётно
помогла ей. Ему не хотелось ни говорить, ни слушать. Ему не
хотелось даже наблюдать, но глаза неотрывно фиксировали,
впечатывали в память события нескончаемого дня.

Когда по этажу пронёсся слух, что поступил мужчина с инфарктом, и
привезла его не «скорая», а КАМАЗ со свалки, Санька
почувствовал себя неуютно. Неуверенно встал с кушетки; надеясь
что-либо узнать, прошёл по коридору, но вход в реанимационное
отделение с его стороны был закрыт, а с другой он бы и не
отважился войти. Он остановился напротив ординаторской; внутренне
собравшись, приготовился постучать и задать вопрос, который в
мыслях так и не сформулировал. Но дверь открылась, не
дождавшись стука, из кабинета вышел заведующий, а следом –
неожиданно для Саньки – Света.

– Итак, я жду вас в среду к шестнадцати тридцати. Будем надеяться,
что на прежней работе вам быстро найдут замену. Напирай на
то, что санитарка для студентки мединститута более профильна,
чем просто уборщица в кинотеатре!

– Да я думаю, отпустят, – несколько растерянно отвечала Светлана,
всё ещё, по-видимому, находясь под впечатлением внезапного
предложения. Перед перспективой через год подняться до уровня
медсестры, а по окончании университета остаться работать
врачом в БСМП она устоять не смогла. Обычно так мало кому везло:
в лучшем случае диплом о высшем образовании помогал
устроиться «куда-нибудь», что вовсе не означало – по специальности,
в худшем – конфузливо скрывался в сумочке для документов.
Светлана хотела по-настоящему овладеть профессией, посвятить
ей всю себя, или хотя бы целую жизнь, без остатка. Так она
думала и так прямо и сказала заведующему отделением, когда
он, прослышав про историю спасения старушки, поинтересовался
её планами на будущее. «Да у тебя мечта!» – удивился он,
словно за двадцать восемь лет практики ни разу не встречал
мечтающих о медицине. И почти без колебаний пригласил поработать
в больнице скорой медицинской помощи.

Саня смотрел на неё, красивую и румяную от смущёния, и до першения в
горле испытывал потребность извиниться. На самом деле он и
не думал обвинять Светлану в неумелых действиях, приведших,
по мнению матери, к печальному финалу. Но он настолько был
унижен реакцией и истерикой матери, начавшейся сразу же, как
из операционной вышел врач и часто моргая, произнёс
известную фразу о сожалении, что счёл все последующие за тем упрёки
в адрес подруги не более чем пустяками. Света, видимо,
полагала иначе.

Объяснения между ними так и не получилось: он мялся и краснел,
Светлана была поглощена раздумьями о новой работе, чувство
неловкости заставляло обоих комкать слова и недовысказывать мысли.
Наконец, он сказал, как в прорубь сиганул:

– Ты ни в чём не виновата! Это я виноват – в том, что люблю тебя!
Такой дурак я, а тебя вот люблю.

Она серьёзно поглядела на него и серьёзно ответила:

– «Мысль изречённая есть ложь», – знаешь об этом? Но тебе я верю.
Мне уйти надо. Правда. Я… устала.

Она осторожно высвободила руку из его ладоней, поправила
хромированные часики, мельком взглянула на циферблат и удивлённо
прошептала: «Так поздно?!» Повернулась уходить. В это время на
пост прибежала сочно накрашенная медсестра, быстро перелистала
стопу медицинских карт и, не найдя нужную, поспешила
уведомить об этом кого-то по телефону.

– Я ж говорю, нет её здесь! Я помню, что отдавала! Фамилия-то ещё
чудная! Галиматьянов! Разве забудешь? Ищи там где-нибудь!
Не-зна-ю! Хоть в морге!

– Что?! – они оба: и Санька, и Света – вскрикнули и подскочили к
сестре. – Что – Галиматьянов? Это его – со свалки?! – Санька
затрясся: – …с инфарктом?

Света побледнела: «в морге»! Это было к слову или…

– Он жив? только это скажите!

Медсестра досадливо повернулась: всегда всё в её смену!

– Родственники? – кажется, она удивилась.– Ну-у… был... а вообще, –
кажется, рассердилась, – по всем вопросам – к врачу!

Забрала медкарты и ушла.

Света растерянно посмотрела ей вслед. Санька с минуту стоял
остолбеневший, а потом, ни слова не сказав, бросился вдогонку.

– Я к Сидоре Валерьевне! – крикнула Света, но не была уверена, что
он её слышал.

…Он и теперь как будто оглох: пялился в одну точку поверх их голов и
не реагировал на крики.

– Да что ж ты молчишь-то, господи?! Саня! – звала Сидора.

– Саш, отец… всё? да? – несмело вторила Светлана, и Сидору прожигала
окалина от этого тихого «да? «.

Вероятно, прожгла и Саню, потому что он сбросил с плеча материнскую
руку и рывком поднялся на ноги:

– Н-нет! Я не знаю! Я… сбежал.

Он, на голову выше матери, вдруг согнулся чуть не до её груди,
уткнулся лицом и зарыдал в голос:

– Я трус, мама! трус! Оттуда вышел тот же… врач! Ему с-казали, он
меня увидел и… свалил обратно!!! А я ничего не спросил! Я…
ни-че-го… Я исп…угался, ма-ма!

Почему-то у обеих отлегло от сердца. Ничего не известно! Да мало ли
по какой причине не подошёл врач, может, он и в толк не
взял, что Санька – сын привезённого больного! Узнать! Во что бы
то ни стало узнать, как обстоят дела!

По удивительному наитию Светлана догадалась, что Сидора Валерьевна
только что приняла очень смелое, но стопроцентно правильное
решение, важное настолько, что умри сейчас Галиматьянов, она
умерла бы тоже.

– А ну!!! – цыкнула она на сына. – Прекращай! Всё нормально. Всё будет хорошо!

И дёрнула за руку – вперёд! – вверх по лестнице! Лестница казалась
высокой, путь до второго этажа – долгим, ноги – тяжёлыми, но
дышать почему-то стало легко.

Сверху протяжно скрипнула дверь: кто-то вышел из отделения реанимации…