Проза

Начало

Продолжение

Он стал ее навещать из любопытства. Все в ней было в диковинку –
напускная грубость, хитреца, даже гнев, сменившийся нежданной
милостью. А вместе с тем, сквозь сведенные над переносицей
брови, надменный рот, театральность позы и жеста упрямо
просвечивали беззащитность, жажда общения, накопленная в плену
одиночества.

– Пришел? – окликала его, когда еще хлопал замком в прихожей,
включал свет, снимал ботинки, – А я вот только чай заварила,
дымится…

Чай любила крепчайший, с горчинкой. Поначалу Андрей сопротивлялся,
но она не хотела и слушать:

– Что вы за поколение такое? Пьете слабоалкогольные коктейли да
зеленый чай, в котором рыба утопилась. То ли дело мы:
употребляли сорокаградусное и чаевничали по науке – со вкусом и
запахом. А как любили – э-эх! Теперь такое только в кино…

Про деда рассказывала неохотно. Если спрашивал, отшучивалась. Про
отца вспоминала смешное, про Нину – грустное. Андрееву мать
терпеть не могла. Но помалкивала – до поры до времени.

– Погадайте мне, Агата Вячеславовна, – просил он шутейно, – Почему
меня женщины не любят? Почему на работе не повышают?

– Я тебе про это и так скажу, – усмехалась она, – Женщины любят
ушлых и разбитных – с ними детей рожать надежней. На работе
ушлых и разбитных боятся, вот они и растут помаленьку. А ты –
простофиля. Не видать тебе ни того, ни другого!

Он вспоминал рассказы матери о том, какой Агата была красавицей в
юности. Как сватался к ней секретарь парткома, забрасывал
розами, стоял под окном, а потом еще известный спортсмен –
футболист московского «Спартака». С ними она так, хвостом
повертела и удалилась гордо, без притворной грусти. А дед ее взял
без всяких телячьих нежностей – торопливо, с напором. Походя.
Андрею страшно интересно было спросить, как ей жилось с ним
ту долгую жизнь? А сам он думал заносчиво, что у него-то
все случится иначе. Монументально. По-настоящему. Как ни у
кого!

Но Агата вдруг замыкалась, делалась едкой, ворчливой, вмиг выпускала шипы:

– Ну, ладно, заболталась с тобой. Пора и честь знать. Чего расселся?
Иди! Мать, небось, про меня расспрашивает? Интересуется?
Наверно не довольна, что ко мне зачастил? Ну, ты сделай паузу
– потешь ее самолюбие. А потом приходи, слышишь… Приходи,
поболтаем.

…В этот последний раз она долго не брала трубку. Андрей даже
заволновался. Потом, наконец, в ухе щелкнуло.

– Что ж ты забыл меня, красавчик? – с грустью спросила она, – Утоп по самые уши?

– В смысле? – не понял Андрей.

– Как там у вас говорят – втюхался? Влип? Завертелось? Видишь, я про
тебя все знаю. А вот ты про меня – ничего. И все равно не
звонишь… Забыл.

– Да что вы, просто дела взяли за горло! Я ведь теперь квартиру
снимаю, в октябре у меня свадьба…

– Быстренько, – оценила Агата, – А девочка хорошая?

– Еще бы! Но я не это хотел сказать. Отец из Питера приезжает! У
него там опять полный крах – разводится. Завтра будет у нас.

– Что ж, это можно было ожидать. Ко мне пускай не приходит, ну его к лешему.

– Да бросьте! Сколько лет, сколько зим… – он вдруг осекся, понял,
что не знает, как дальше с ней говорить.

– Впрочем, это хорошо, если он поселится у Нины. За ней нужен глаз,
– примирительно сказала она, – И ты с ним
пошепчись-пошепчись, да и будет. А ко мне, все же зайди. Поговорим…

Положив трубку, он еще долго смотрел на себя в зеркале прихожей, ища
незримое сходство с бабкой. Нечто похожее, пожалуй, было в
маленьких, очень внимательных глазах. Только Андрей смотрел
на мир широко и открыто, а Агата подозрительно, с хитрым
прищуром.

В воскресенье Саня готовила ужин. Чего-то месила в сковороде,
чистила картошку, терла сыр. Прихорашивалась… Андрей ходил среди
кастрюль, видя только ее стриженный, лохматый затылок,
удивлялся: как это ей удается все время его взъерошивать. Прямо
напасть какая-то!

– Ты особо-то не старайся, – с некоторой даже ревностью командовал он.

– Да не стараюсь я, так… Картошечка, овощи…

– А то понравится, еще прикормишь!

– Ну он ведь не собака, – с укоризной возразила она.

– С собакой я бы церемониться не стал.

Санька отвернулась к плите, а он все смотрел, как она мешает в
кастрюльке. Любовался. Длинные ноги под ситцевым платьем, тощая
попка, выпуклая шишечка в районе седьмого шейного позвонка.
Но главное были глаза – большие и черные, будто крымские
вишни. Удивительный взгляд, цепкий, с почти хулиганским задором.
С таким, что вот увидел – и ошалел!

– Ну иди, иди, – улыбалась она, – Нечего тут со стола таскать.

Он послушно уходил, понимая, что не нужен ему ни стол, ни салаты, ни
глупая водка. А только бы она – кудесница – сидела рядом. И
говорила что-нибудь. Не важно о чем.

Отец ввалился с опозданием. Прямо с порога жадно впился в Андрея
глазами, раскрыл объятия.

– Ну-ка, дай посмотрю! Весь в меня – вон какие ручищи! Спортом занимаешься?

– Да так… От раза к разу, – засмущался сын.

– Это дело обязательное! – загудел отец, стаскивая обувь, – В этом
все долголетие, вся помощь здоровью! Взять хоть меня: с
малолетства с пацанами гонял в футбол, потом волейбол, когда
постарше… Помнишь, как мы на лыжах по Подмосковью? А результат –
всякая хворь меня стороной обходит! А ты говоришь…

Взгляд его вдруг перепрыгнул с Андрея куда-то в сторону. В коридоре
тихо появилась Санька.

– Андрей про вас много рассказывал, – улыбнулась она.

– А я про вас много читал.

– Читали? – она растерялась.

– Ну как же! Сейчас припомню... Она забытый сон веков, в ней
совершенные надежды, я шорох знал ее шагов, я шелест чувствовал
одежды… Пред нею падал я во прах, целуя пламенные ризы царевны
солнца – Таиах и покрывало Моны Лизы…

– Не знал, что ты любишь стихи, – буркнул Андрей.

– Я мог бы читать еще долго, но, боюсь, для сына вечер будет
испорчен, – улыбнулся отец, – Прошу любить и жаловать, Василий
Николаич!

– Саша.

– Ах, да! Скорая свадьба, поцелуи на счет, шампанское из туфли
невесты – все это я проходил. Желаю долгого счастья!

Сели за стол. Андрей хлопотал, чтобы скрыть смущение. Раскладывал
салаты, овощи, потом разлил по стопочкам водку. Саня торопливо
его остановила.

– Мне хватит!

– А мне, пожалуй, полную, – без стеснения хохотнул отец, – Кто
скажет тост? Добровольцев нет. Сын мнется, как неродной. Ну,
тогда я… Уж не серчайте. Итак, человек приходит из небытия, и
уходит в небытие! И разве это не повод – выпить между двумя
такими знаменательными событиями!

Андрей искоса взглянул на Саню, она усмехнулась, осторожно выпила и
тут же взяла дольку мандарина. Он знал, что этих банальных
тостов она терпеть не может. Его же они успели утомить еще с
детства. Андрей даже начал предвкушать ее снисходительные
оценки типа: «Забавный человек, но очень уж шумный», или
«Откуда он этого нахватался?»

Отец оглядывал их поочередно. Взгляд его возбужденно носился с лица
сына на лицо девушки. Там он задерживался, пожалуй, дольше,
но все равно возвращался назад. Сам он почти не изменился,
только виски окрасились пепельной сединой. Лицо обветрилось
на промозглом питерском ветру, глаза обрели незнакомое,
тоскливое выражение. А хорохориться он стал еще больше. Все это
выдавало его внутреннее беспокойство – бесприютность и жажду
приключений.

– А знаете, Саша, когда Андрей был совсем маленьким, он был очень
похож на девочку!

Отец расхохотался и захлопал ручищей по столу:

– Он был кудрявенький, беленький. Щечки горели румянцем. Я вез его в
колясочке по нашему парку, а прохожие говорили: «Какая
красавица!»

– Этого я, к счастью, не помню, – сказал Андрей, – Надеюсь, ты гордился?

– Я и сейчас горжусь! Вот станешь мужем, отцом… Крутанется колесо
истории! Есть тост. Один мудрец сказал: «Самое удивительное в
человеке то, что он часто печалится об утраченном состоянии,
а что проходит его жизнь, он не огорчается». Поднимем же
тост за то, чтобы ярко и с пользой прошел каждый день нашей
жизни!

Выпили. Отец закинул ногу на ногу, картинно оперся на спинку стула.
Инициатива была целиком в его руках, он приковал всеобщее
внимание, и если поначалу Андрей принимал это с улыбкой, то
после нескольких рюмок – появилось скрытое раздражение.

Саня ушла, чтобы проверить горячее. Отец долго смотрел ей вслед, потом сказал:

– Царевна солнца – Таиах и покрывало Моны Лизы… Откуда же ты ее
взял? Только не вздумай отвертеться! Давай, колись.

– Ну… – Андрей вдруг вспомнил одну из своих заготовок, – У Веселова
отбил, бес попутал.

– У Сашки? Веселова? Приятеля твоего?! Ну ты красавчик! Рассказывай…

– Да ладно, бать… Дело прошлое…

– И пусть. Мне интересно! Она мне скоро будет сноха, имею я право знать или нет?

Андрей хотел соврать, сказать, что и сам толком не помнит. Но штука
была в том, что помнил он все очень хорошо. Первое время,
когда он ощутил себя в этой страшной и одновременно
привлекательной роли похитителя чужой невесты, его еще сильно мучила
совесть. Болела душа, он часто вспоминал трогательного,
рыжего Сашку, думал, как он теперь в своем Лондоне? Ему
представлялся Тауэр, утонувший в тумане, неподвижная Темза, и
одинокая фигура на мосту, склоненная к самой воде. Но рядом была
Саня. Ее присутствие многое меняло! Уходили напрочь раздумья,
а в душе просыпалась чертовщина – Андрей не узнавал сам
себя. Думал бесстыдное: «Каждый кует свое счастье! Если
предпочла, значит я – лучший. А я и правда лучший, только со мной ей
суждено расцвести, этой хрупкой, тоненькой женщине. Этой
декадентской богине… Только со мной!».

В Сашу он втрескался сразу, и сразу же это понял. Веселов пригласил
его как-то в кино. Они не виделись сто лет – после самого
института. Весь сеанс проболтали без устали, после пошли в
ресторанчик за углом, где, кому-то позвонив, друг сказал: «К
нам сейчас присоединится Алекс. Ты ведь не знаешь, кто такая
Алекс? Алекс в скором времени станет миссис Александр
Веселов! Забавно, правда? Я – Саня, она – Саня… Ты хоть раз видел,
чтобы у супругов были не только одинаковые фамилии, но и
имена?»

« – Поэтому ты решил называть ее Алекс?» – спросил Андрей.

« – Нет. Но в Лондоне – меня туда направят в ближайшем времени – имя
Алекс будет звучать красивее, чем Саня!»

Вот и все. Потом пришла она. Андрей не мог оторвать глаз от ее
спокойного, чуть надменного лица. Веселов был в ударе! Он
закидывал руку ей на плечо, целовал взъерошенный затылок и называл
то «кошечкой» то «зайцем». А она отчего-то была грустна,
цедила свое красное, и только изредка с любопытством
поглядывала на Андрея.

Через неделю они увиделись снова. Отправились есть суши. Были еще
несколько общих друзей, стоял шум, гудели голоса. Саша сидела
совсем рядом, касаясь Андрея локтем. Она предложила ему
кусочек рыбы.

– Это вкусно. Не стесняйся, все свои.

– Да я и не стесняюсь…

– Но ты ничего не ешь, а только смотришь на меня. Что-то не так? Спроси?

Он замялся в нерешительности, потом все же спросил – что-то
подсказывало, если не сегодня, но уже никогда:

– Тебе с ним хорошо? Или плывешь по течению? Только честно.

– Забавный вопрос. Главное смелый.

– Ну и?

Напротив него Веселов что-то увлеченно расписывал приятелям. Лицо
его раскраснелось, взъерошенные рыжие волосы и горящие
веснушки придавали ему клоунский вид.

– У нас много общего, – ответила она.

– Например, желание пожить в Лондоне?

– Ты можешь предложить что-то более интересное?

Ему не понравился этот вопрос. Веселов был первым, с кем Андрей
сдружился на вступительных экзаменах. Учился тот очень легко и
всегда находил возможность бросить на экзамене шпору,
подсказать, объяснить что-то без зазнайства. Он очень любил мужские
компании и красивых девчонок, и, несмотря на рыжую масть,
девчонки тоже любили его. За веселый нрав, великодушие,
широту жестов.

Саня повернула голову, посмотрела на Андрея испытующе. Она ждала
ответа, но он промолчал.

– Тогда нечего было и спрашивать, – разозлилась она.

Весь вечер он сидел потухший. Думал: «Чего я влез? У людей уже все
решено. Будущее расписано по дням – свадьба, самолет, трудные
будни, веселые праздники, куча детей, простоватые
англичане-друзья. Она будет грустить и дальше, а он этого попросту не
заметит. Ну и пусть! Значит так надо».

Примерно через час он заторопился домой, а про себя решил, что
напьется. Начались долгие объятия, пожимание рук, обещания «через
недельку – в баньку, без отговорок». Но в самый последний
момент, когда наклонился, чтобы взять портфель, она ужалила
его шепотком в самое ухо:

– И я с тобой. Возьмешь? Ты ведь не случайно меня спросил? Вот я тебе и отвечаю…

Никто ничего не услышал, не понял. Андрею казалось, он видит сон –
вот она поднялась, встала, двинулась по проходу вслед за ним.
Ее точеные каблуки застучали по ресторанному кафелю,
отсчитывая начало его новой жизни.

Веселов догнал их уже на улице, возле выхода из ресторана. Он был
прилично пьян, вращал глазами, как муха, ничего еще не
понимая.

– Стоп, друзья, а что случилось? Алекс, ты куда?

– Мы с тобой поговорим потом, – очень спокойно сказала она, – Сейчас веселись.

– Мину-у-уточку! – заупрямился он, – Андрюх, куда ты везешь мою жену?

– Она тебе не жена, – разозлился он.

– Я тебе не жена, – ощетинилась она.

– Согласен, – он примирительно поднял руки, – Но не надолго.

– Надолго! – твердо определила она.

– Навсегда, – набрался смелости Андрей.

Веселов заморгал глазами, даже протрезвел немного от возмущения.

– Не понял, вы что, серьезно что ли?

– Саша, давай без истерик, – вздохнула она, – Не выйдет у нас ничего
хорошего. Хватит. Я ухожу. Не нужна мне твоя свадьба, твой
Лондон, твоя карьера! Прости…

Веселов подошел вплотную к Андрею, дернул его за лацкан пиджака,
туманно заглянул прямо в глаза.

– Ты хочешь сказать, что отбил ее у меня? А, друг?!

Андрей не знал, что ответить. Он и сам не верил в происходящее.

– Ну не молчи! Будь мужиком! – настаивал Веселов.

Саша тянула Андрея за рукав:

– Пойдем, с ним сейчас бесполезно.

– Она же сказала. Чего тебе еще? Официальное уведомление? – ответил Андрей.

– Что, понравилась? – спросил Веселов, – Понра-а-авилась, я сразу
понял! А вот раньше ты чужого не трогал. Раньше за тобой
такого не водилось… Ну подумай, куда ты лезешь? Тебе другая нужна
– попроще. Алекс ведь щи варить не будет, полы драить не
будет! Она – не для этого, понимаешь? Она – другая!

– С этим я разберусь, – выпятил подбородок Андрей.

– Тогда сначала со мной разберись! – Веселов занес для удара кулак,
неуверенно ткнул Андрею прямо в лоб. Они свалились на
асфальт, сцепились, будто малые дети. Вокруг столпился народ,
мужики пытались их разнять, приговаривая: «Хорош, хорош! Будет,
пацаны…»

– Значит вот ты какой, друг! – скрипел зубами Веселов, повисая на
руках разнимавших. Саша взяла Андрея за руку, крепко стиснула
ладонь. Отряхнула испачканные брюки. Констатировала жалобно:

– На лбу будет синяк. Приложить бы холодное, – и без перехода, как
будто так и надо, – Поедем к тебе?

Вдогонку им долго неслось рычащее веселовское «Вот ты как, др-р-руг!
Такой ты значит др-р-руг!»

Андрей даже не оглянулся. Ему вдруг стало по-настоящему страшно, и
вовсе не оттого, что так плохо, так резко получилось с
другом. Оттого, что была в его пьяных словах своя железобетонная
правда – Санька была не похожа на тех девчонок, с которыми он
привык иметь дело раньше. И Андрей решил и с ней все начать
по-другому. Сменил работу, снял квартиру подальше от мамы,
чтобы не докучала. Сам он весь подобрался, стал носить
пиджаки, остроносые туфли вместо прежней потертой джинсы. В
общем, остепенился.

(Продолжение следует)