Проза

Рассказ

«На нём был оборванный подоткнутый зипун, на ногах обвязанные по
онучам оленьи поршни и растрёпанная белая шапчонка».

«Вместо чистого, нового фрака была белая, грязная, с широкими
складками черкеска. Вместо свежих крахмальных воротничков –
красный ворот канаусового бешмета стягивал загорелую шею».

(Л.Толстой «Казаки»)

«Без сюртука, в одном халате,

Шинель надета в рукава,

Фуражка тёплая на вате,

Чтоб не болела голова».

(Старинный русский романс)

Непроснувшиеся автомобили на МКАДе двигались торопливо и бестолково.
Видно, не один Дима Стренин стремился в это раннее
субботнее утро поскорее убраться подальше от Москвы: через
час-другой здесь будет вообще не проехать, так и проведёшь в пробке
полдня. Да и с Володей Еникеевым был уговор встретиться на
Пестовском водохранилище в восемь часов утра. Не хотелось бы
опаздывать.

– Рита, ты знаешь дорогу? – Дима обратился к своей попутчице,
дремавшей на переднем сидении.

– Володя мне объяснил. Нам нужно на Ярославское шоссе, а там после
Мытищ – найти поворот на Игумново.

– Ладно, найдём. А не найдём, так позвоним. Людям, зачем сотовые
телефоны даны? Для того, чтобы узнать, как проехать в то или
иное место. Это на тот случай, если листок бумаги, где маршрут
вчера вечером был подробно записан, они оставили впопыхах
на комоде. Или его сжевала собака.

Дима со скрежетом переключил передачу и сходу встроился в левый ряд.
Позади него жалобно загудела обойдённая и обиженная им
машинка.

«Не обижайся, механическая четырёхколёсная повозка. Жизнь – штука
суровая. Человек человеку – друг, товарищ и волк, – мысленно
обратился к ней Дима, – каждый умирает в одиночку, а Боливар
– не выдержит двоих».

– Рита, это правильное решение – ехать в яхт-клуб и ходить под
парусом? Ведь я не знаю, я не умею. Я не ходил никогда.

– Володя пригласил. Зачем ты согласился, если не хочешь?

– Я хочу, но я боюсь. Этот Володя – он кто?

– Это мой старый друг. Я его знаю лет тридцать. Мы с ним в
антарктическом рейсе познакомились, когда я ещё студенткой была. И
потом ещё сколько раз вместе в море были. Он мастер спорт,
яхтсмен. Познакомишься – я думаю, он тебе понравится, – Рита
пристроила голову на спинке сидения и закрыла глаза.

«Гонки на дороге, гонки под парусом. Вся жизнь превратилась в одну
сплошную гонку. Куда мы так спешим, граждане дорогие,
глубокоуважаемые водители железных коней? – думал Дима, – какую
награду алчем получить в конце дистанции?».

На Ярославском шоссе машин было – хоть отбавляй. Но после Мытищ
дорога стала пустеть, индустриальные пейзажи стали чередоваться
с перелесками. Дима и Рита проезжали через неопрятные
посёлки, где винные магазины были выкрашены в ядовито-жёлтый цвет.
Невероятной высоты металлические заборы огораживали
какие-то таинственные оазисы нездешней другой жизни: богатой и
оттого – порочной, трепетно-стыдливой и спрятанной от
посторонних глаз.

Они свернули с шоссе на грунтовую дорогу, потом дорога превратилась
в тропинку. Тропинка привела их к ржавому шлагбауму и
погнутому железному листу, прибитому к толстой сухой берёзе. На
листе можно было разобрать надпись: «Общество вольных пловцов.
Посторонним вплыв воспрещён».

За шлагбаумом были видны две полные воды колеи да жёлтая крапива по
краю дороги. За крапивой зеленели папоротники и высились
готовые упасть под собственной тяжестью высоченные трубки
борщевика.

– А вот и Володя, – сказала Рита. Немолодой всклокоченный человек
вышел из-за берёзы, поднял шлагбаум и махнул им рукой.

Дима въехал на заповедную территорию и остановил машину на обочине.
Володя шёл к ним, походка его была пружинящей и лёгкой.

На Володе была расстёгнутая тёплая куртка на оранжевой подкладке.
Куртка была боевой и заслуженной – правильная такая куртка, в
которой и тепло, и под машину в любую погоду не жалко
залезть, чтобы заглушку для слива масла на картере двигателя
отвинтить. Под курткой у него была надета толстая тёмно-зелёная
спортивная рубаха с верёвочными завязками у горла. На рубахе
имелся рисунок с какой-то английской надписью про баскетбол.
Из-за ворота рубахи выглядывала застиранная вылинявшая
футболка. Всё это Дима приметил, пока Еникеев шёл к ним. Надо
сказать, что Дима любил вот такие куртки и старые футболки, и
никогда их не выкидывал, разве, что совсем в одну дырку
превратятся. Ещё Еникеев был в чёрных спортивных штанах. Обут он
был в потёртые, разбухшие от воды кроссовки.

Володя подошёл, остановился, развёл руками и улыбнулся. Он был
худой, ладно сбитый, небритый и кудрявый. Наполовину седая щетина
неровно покрывала его скуластые щёки и подбородок.
Обветренное, загорелое лицо выражение имело такое, словно, стоя
перед человеком, он смотрел сквозь него на что-то одному ему
видимое где-то вдали. Полопавшиеся сосуды в его глазах,
пожёлтевшие зубы, тонкие кисти рук, потерявшие форму от физической
работы – всё это выдавало в нём человека, живущего на свежем
воздухе, плевавшего на своё здоровье, пившего вчера водку,
только что продравшего глаза и не успевшего плеснуть себе в
лицо хоть пригоршню холодной воды.

Володя обнял Риту, стал с ней вместе раскачиваться и смеяться:

– Рита, Рита, сто лет тебя не видел. Что, забыла старика? А кто это
с тобой? Дима? Дима, давай, мы с тобой сейчас здоровье
поправим.

Володя извлёк откуда-то четырёхгранную бутылку, зубами вырвал пробку
из горлышка. В руке его волшебным образом появился гранёный
стаканчик, в который он стал наливать мутную жидкость из
бутылки.

– Это что? – поинтересовался Дима, когда волшебный стаканчик
оказался у него в руках.

– Это массандра – авиационный антиобледенитель. Настоян на корнях.
Крепость – пятьдесят четыре градуса, что совпадает с
географической широтой «Вольных пловцов».

Пить с утра не входило в Димины планы, но его планы никого здесь не
интересовали. Дима опрокинул в глотку обжигающую жидкость и
был тут же наделён малосольным огурцом в крошках чёрного
хлеба. Хрустя огурцом, Дима пошёл за Володей и Ритой по
спускающейся к воде тропинке.

Тропинка вывела на берег неширокого залива к деревянной пристани, у
которой были причалены десятка два небольших яхт. Яхта
«Сириус» была белым остроносым судёнышком длиной метров пяти.
Володя принялся хозяйничать на «Сириусе», вытаскивать из
крохотного кок-пита сложенные концы, парус из стеклоткани. Дима
смотрел, как он крепит парус к рее, переругивается со стоящими
на причале людьми, переговаривается с Ритой.

Володя бросил на колени Диме перепутанный моток шкота с гирляндой
блестящих стальных блоков.

– Ты первый блок с этой стороны крепи к рее, а потом иди
последовательно, чтобы рея свободно ходила вправо и влево, понял?

Дима стал разматывать это запутанное хозяйство, думая, что у него
нет никаких шансов что-то понять и разобраться в том, как
крепить этот такелаж. А это значит, что он очень скоро
безвозвратно уронит себя в глазах яхтсмена Еникеева, как человек
пустой и неумелый. «Дёрнул же чёрт ехать сюда! Вот ко мне бы
Еникеев приехал в гости, а я бы его заставил делать что-нибудь
такое, что он не умеет. А что бы я его заставил делать? У
меня и нет ничего такого сложного. Что я такое умею делать,
что он не умеет? Что у меня есть, кроме пыльного бумажного
хлама и компьютера? Машина есть, в смысле – автомобиль. Но я и
сам его чинить не умею. Поэтому автомобиль отпадает. Что
ещё? Из техники – есть ещё велосипед, но это – ерунда. А так –
ну, в квартире что-то починить по мелочи – это всякий может.
Искусствами никакими я не владею, не рисую, не танцую и не
пою. Заставить его программу написать, которую я месяц уже
отлаживаю? Нет, это было бы неспортивно. Хотя, кто его знает,
может, он – программист?».

– Смотри, вот этот блок с вертлюгом – он, похоже, отсюда, – Рита
устроилась рядом с Димой и стала быстро разматывать снасти.
Дима смотрел на её ловкие руки и думал, что он знаком с Ритой
уже два года. «Эх, был бы я молодым, красивым и
привлекательным – обязательно пригласил бы Риту пообедать. Почему бы и
нет? Не сейчас, конечно, а когда-нибудь потом. Ну, пусть даже
она не согласится. Ну, и что? Мало ли женщин в моей жизни
отказались со мной обедать, ходить в кино и спать в одной
постели? Что в этом удивительного? Я не красивый и не
привлекательный, а довольно скучный и неинтересный. Зачем я нужен
такой Рите? Совсем даже не нужен. Однако непременно ей позвоню.
И лучше не потом, а прямо в понедельник».

Володя сидел на руле, а яхта «Сириус» тихо шла мимо заросшего травой
низкого берега. Дима разглядывал небо, облака и озёрную
гладь с разбросанными там и сям лесистыми островами. Островов
как таковых не было видно: лес, казалось, растёт прямо из
воды. «Так ведь какие же это острова? Это же не острова, это
пологие верхушки низких холмов, затопленных при заполнении
водохранилища», – думал Дима.

- В этом заливчике сорок лет тому назад случай такой был, – Володин
голос вывел Диму из задумчивости, – мне надо было выйти на
яхте, а матроса у меня на борту не было. И вот, смотрю я,
девчонка сидит на берегу. Я к ней подруливаю и говорю: «Давай
ко мне на борт – матросом будешь!». Она – возьми, да и
согласись. И представляешь, Рит, только мы отошли, как через сто
метров кильнулись! Такая неудача! Но ничего, выбрались, яхту
перевернули, дальше пошли, мокрые насквозь. Вот и вышла она
за меня после этого замуж, и кувыркаемся мы с ней с тех пор
сорок лет. – Голову береги, – Володя переложил парус на
другой борт. Яхта выпорхнула на простор синей воды и голубого
неба. – А тут недавно, ты представляешь, – я жену уговорил
пойти со мной погоняться, так только мы отошли – и снова
кильнулись! «Всё, – она говорит, – Еникеев, ходи сам куда хочешь,
а меня в покое оставь!».

(Окончание следует)