Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Hачало

Продолжение

Глава 12

Атлантик-Сити – провинциальный город в провинциальном штате,
тянущемся вдоль океанического побережья. В Нью-Джерси есть
Принстонский университет, интернациональный аэропорт в Ньюарке,
зоопарк на открытом пространстве, нудистский пляж в Сэнди Хуке,
Хобокен – родина Фрэнка Синатры. Что еще? Несколько хороших
рокеров и художников. Пара приятных женщин. Один друг.
Красиво осенью: много разноцветных листьев. Идея поездки в центр
азартных игр была мне неприятна. Бизнес есть бизнес, дружба
есть дружба, но зачем ехать на концерт какой-то пожилой
русской певицы, когда можно пойти в кафе на берегу океана?
Наташа продемонстрировала мне и любимым неграм короткие ноги,
тяжелые груди и усталый голос «звезды» российской эстрады,
аляповатость одежд ее молодого супруга с большой прической в
окружении свадебных женщин. Мы были вместе: Уолли за рулем,
Айрис рядом. Мы с Наташей и Моник умещались на заднем сидении.
Мы кружили по городу и не могли найти гостиницы. Сначала все
казалось прекрасным, по крайней мере, ребенку. Въехали в
Тадж-Махал с пятью серебряными куполами, освещенными ярким
светом. Дорожки, ведущие на парковку, орошались восточными
фонтанами. Мимо проезжало большое количество лакированных машин.
Пальмы в красивых золотых вазах приветственно хлопали
листьями по ветровым стеклам. Каменные слоны с седлами для
предполагаемого Синдбада окружали нас и всматривались в номерные
знаки. «Trump», «Showboat», прочие небоскребы были высоки и
недружелюбны. Вдоль Пасифик авеню выстраивались лимузины,
такси черного и желтого цвета. Подъемный кран над
полуразрушенным зданием недалеко от найденного нами недорогого мотеля
остался для меня главным опознавательным знаком
кратковременного жилища. Мы взяли два номера по сто двадцать, зашли друг к
другу в гости. Уолли попросил у жены пять долларов и
удалился куда-то на десять минут. Мы разгружали багаж, расстроенно
соглашаясь, что гостиницу надо было заказать заранее. Айрис
взяла в офисе нашего «Дейс Инн» список городских отелей,
начала их обзванивать и ругаться. В этот момент вернулся ее
гигантский супруг с улыбкой Кинг-Конга, похрустывая двумя
сотенными купюрами в пролетарских пальцах. – Папа, какой ты
везучий, – сказала Моник и побежала прихорашиваться. – Ты
выиграл? Ты уже выиграл? Ни я, ни Наташа на дармовые барыши не
рассчитывали. В карты играть не умели, о рулетке знали
понаслышке. Уолли сказал, что выиграл эти деньги в «однорукого
бандита», где не думают, а лишьдергают за рычаг. – Я не умею не
думать, – отозвалась Айрис. В ее голосе звучали завистливые
нотки, и я испуганно подумал, что она сегодня может серьезно
подсесть на «Блэк Джека» или «баккару». Мы вышли всей
компанией на дощатый тротуар ночной набережной, весь в лужах от
недавнего дождя; свет, отражаясь от мокрой поверхности, слепил
глаза. Взад-вперед бродили туристы, некоторые всматривались
в океан; рикши катали людей в тележках, до сих пор накрытых
целлофаном. Вдоль берега продавали демократическую жратву,
недемократическое женское белье и духи. Я стал прицениваться
к французскому, на мой взгляд, бюстгальтеру, чтобы купить
его в подарок Наташе, но та остановила мою руку: – Беременным
надо покупать другое. Ты не замечаешь, как растет моя грудь?
Ты вообще мало что замечаешь. Подошла Айрис: – Хотите
что-нибудь купить? Здесь не лучшее место. Не знаю, что делать с
ребенком. Она обогнала меня уже на два размера. Моник перешла
на другую сторону дощатого тротуара посмотреть на
гигантскую искусственную акулу с разинутым ртом. – Деревянные
манекены в женских трусах возбуждают гораздо больше, чем
пластмассовые. Не знаете, с чем это связано? – Айрис, ты лесбиянка, –
усмехнулся Уолли, хотя шутка была не особенно ясна. Во
дворике с акулой, посвященном экзотическим видам спорта и
физиологическим недоразумениям, висел плазменный телевизор с
большим экраном, беспрерывно показывающий бессмысленные проделки
наших соотечественников. Когда мы подошли, какойто полуголый
мужчина, схватив зубами конец каната, пытался сдвинуть с
места пассажирский самолет. Моник чистосердечно захлопала в
ладоши и спросила отца, мог бы он сделать то же самое. Уолли
обнажил свою звериную челюсть: – Если бы заплатили, как ему,
то, конечно, сдвинул бы. Айрис и Елочка дружно, как по
команде, расхохотались. Из-за этой внезапности в двух шагах от них
произошла авария рикшей: один из них поскользнулся на
мокрых досках и вкатил свою таратайку прямо в повозку другого.
Они тут же забыли о клиентах, начали бешено спорить и орать на
неизвестном наречии. Пока они сквернословили, пассажиры
вылезли из тележек, перезнакомились и ушли в ближайшее кафе, не
расплатившись. Об этом и сообщила мне Моник заговорщицким
шепотом: – Они не расплатились. Я знаю, где они находятся, –
она немного важничала и преувеличивала свою значимость, как
и все подростки. – Это не наше дело, – мимоходом
пробормотала Айрис, затаскивая Наташу и Уолли в двери какогото казино.
– Запомни дверь. Мы здесь, около акулы. Вперед! Чудеса все
еще происходят. – Они здесь, – согласился я и подвел Моник к
детскому аттракциону. Нужно было наперегонки наполнить шарик
водой из игрушечного пистолета, стреляя в открытый рот
куклам, пока шарик не лопнет. Мы сыграли, она несколько раз
победила. Ей выдали пять золотых фишек для получения плюшевых
медведей и слоников. Мы забрали призы и направились в казино
искать ее родителей и Наташу. Суматоха там была невероятная.
Все звенело,гремело, мимо проносились официантки в коротких
юбках с подносами шампанского в плоских бокалах. Больше
всего поражали ковры: грязно-фиолетового цвета, они были как в
публичном доме, хотя я там никогда не был. Я решил поговорить
с девочкой о том, что такое хорошо и что такоеплохо, но не
обнаружил ее рядом. Порыскав глазами по бескрайнему
вестибюлю, я понял, что и остальной компании мне в ближайшее время
не найти. Я засунул в нагрудный карман куртки игрушечную
обезьянку, вышел на улицу и еще раз огляделся. Моник исчезла.
Невеликая пропажа в таком невеликом городе. Спросил у рикшей
цены на извоз, разочаровался и свернул на Ошеан авеню,
полуразрушенную улицу, населенную местными жителями, а не
туристами. Местность напоминала что-то южное, рабовладельческое:
окраины Саванны или Нового Орлеана. Впечатляющий контраст после
Тадж-Махала. Подъемный кран у нашего мотеля по-прежнему
возвышался над городом. Адрес, где я оставил жену и друзей, я
помнил. Я пошел туда, где потише. Вышел на главную улицу и
поплелся в сторону мотеля. Стриптиз-бар я заметил, когда мы
кружили по городу в поисках гостиницы. Если не играть в
азартные игры, то можно хотя бы поглазеть на девок. Подобное
зрелище уже давным-давно не попадалось мне на глаза. С
расстояниями я, как всегда, ошибся, а может, просто пришел в какой-то
другой «го-го бар»*. На первый взгляд их здесь было немного,
но какой-то выбор все-таки существовал. Вход стоил десятку,
пиво – по пять долларов, в * «Го-го бар» – американское
название стриптиза. Связи с каким-то новым законом девушки
танцевали в купальниках. Трудно было не поразиться такому
ханжеству. До переезда в Нью-Йорк (и задолго до женитьбы) я
некоторое время жил в Конфедерации, на Юге, в одном из городков
Джорджии. Сказать, что мы с приятелями были завсегдатаями
таких мест, нельзя, но так или иначе иногда заглядывали в
местный ночной клуб эротической направленности. Это было самое
простодушное шоу на свете. Южные штаты, конечно, чудовищно
консервативны. Моя крестная мать, вернувшись из Англии, всерьез
возмущалась отсутствием какой-либо культуры в Европе. «У них
же секс по телевизору, – говорила она. – Как после этого
они могут считать себя культурными людьми?» Но, несмотря на
типичность подобных воззрений, смысл и дух стриптиза в
тамошних местах еще не был утрачен. Клуб с виду был похож на амбар
у обочины дороги. Лицензии на продажу алкоголя у хозяев не
было, поэтому рекомендовалось приходить со своим пивом. Плата
за вход была минимальна, степень обнаженности барышень
максимальна. К полуночи девушки раздевались практически все: не
только те, кто выступал на сцене, но и остальные, кто-то
бродил по залу, кто-то сидел на коленях у кого-нибудь из
студентов. Один раз мы с дружком притащили туда шахматы и сыграли
несколько вдумчивых партий в надежде поддразнить девок, но
они отнеслись к нашей выходке хорошо: собрались вокруг и,
хихикая, начали давать советы. Нынешний бар и отдаленно не
напоминал злачных мест моей молодости. На входе дежурили двое
верзил в красной униформе с эполетами; общения между сценой и
залом почти не происходило. Ленивые доллары, которые как бы
случайно оказывались у девушек в чулке или за подвязкой,
были редкостью. Среди скучающей публики выделялась группа
восторженных молодых людей, но их эмоциональность объяснялась то
ли сильным опьянением, то ли нежным возрастом. Я с трудом
проглотил теплый «Бадвайзер», посмотрел выходов пять-шесть и
решил пойти на поиски Наташи. Когда я был уже в дверях, в
зале произошло что-то интересное, судя по одобрительному гулу и
аплодисментам. Я вернулся и стал свидетелем довольно
эффектного номера: черная девушка в сверкающем голубом купальнике
качалась на качелях, расшвыривая блестящие конфетти в лучах
прожекторов. Зрелище было забавным, но ловить здесь все
равно было нечего. Я отметил про себя, что барышня и лицом, и
телосложениемнапоминает Моник и что девушки становятся
взрослыми в наши дни удивительно рано. Я вздрогнул, когда на выходе
из заведения столкнулся нос к носу именно со старшей дочкой
Айрис. Я поинтересовался, что она тут делает. – Лучше
скажи, что это ты тут делаешь? – ответила она. В ее голосе
слышались торжествующие нотки шантажа и разоблачения. – Пришел
посмотреть на шоу, – сказал я, пожав плечами. – К тому же вы
все куда-то потерялись. Как ты сюда попала? – Решила
устроиться здесь на работу, – сказала Моник раздраженно, и я решил
ничего больше у нее не спрашивать. Мы двинулись обратно к
казино на бордвок*. Возле какой-то большой гостиницы стоял
памятник в виде неестественно накрененной гитары, около нее были
запаркованы два белых лимузина. – Что тебе больше нравится,
– спросил я, – лимузин или велосипед? – Зачем ты издеваешься
надо мной? – вспыхнула девушка. – Если бы ты хотя бы один
раз поговорил со мной, то понял бы, что я не такая уж и дура.
– Я никогда не считал тебя дурой, – удивился я. – Вполне
нормальный вопрос. В лимузине можно пить шампанское, а на
велосипеде кататься по пляжу. Вот и выбирай. – В лимузине можно
не только пить шампанское, – сказала Моник с недетской
игривостью. – Мог бы, кстати, прокатить даму. Я вздрогнул,
подумав, с каких это пор обезьянка стала дамой. – О милая, –
вздохнул я, – такие вещи надо заказывать заранее. Можно
попробовать позвонить в какую-нибудь контору сегодня ночью и
покататься завтра всем вместе. Я думаю, остальным эта идея тоже
понравится. – Не думаю, что эта идея понравится мне, – сказала
она категорически. Мы дошли до той же самой надтреснутой и
поросшей бурьяном Ошеан авеню, по которой я, собственно, и
ориентировался. В этой захламленности и разрухе было что-то
сказочное. Я решил, что улочка похожа на пещеру Али Бабы и
сорока разбойников. На небольшой веранде, находящейся на уровне
моих плеч, сидели две пухленькие негритянские девочки и
курили. Моник приветствовала их, попросила сигарету (я решил не
лезть с педагогикой, к тому же курю сам). Разговаривали они
быстро, с каким- то неизвестным мне акцентом, в котором
преобладали шипящие звуки. Я понял только, что они тоже приехали
на каникулы откуда-то из срединных штатов. Моник вкратце
рассказала о Лонг-Айленде, позвала в гости. Пока они
обменивались телефонами, я отчужденно рассматривал небоскребы,
мерцающие на берегу. Светились огромные вывески «Resorts» и
«Ballys». Я вспомнил о жене и, когда девушки распрощались,
попросил Моник не говорить Наташе о том, где мы встретились. –
Хорошо, – сказала она с удовлетворением. – Пусть это будет нашей
тайной. Мне, честно говоря, понравилось, что ты
интересуешься женщинами. Значит, ты еще не совсем потерян для жизни.
Она рассмеялась хохотом пожилой бандерши, но мне ее смех
понравился. Он был чем-то похож на хохот джазовой девки из нашего
с Наташей прошлого. Я впервые взглянул на эту особу с
интересом. На дощатом променаде оставалось не так много людей,
только влюбленные пары стояли у перил, вслушиваясь в шум
океана. Парочки обнимались, какой-то хлопец посадил девушку себе
на плечи, около пластмассовой акулы целовались две белых
девочки, не скрывая чувств. Моник сказала, что завидует
влюбленным, что она, кажется, уже знает об этом чувстве. – Я
влюбился первый раз, когда мне было пятнадцать лет, – продолжил я.
– Представляешь, когда встал вопрос о женитьбе, я удрал.
Мне было все равно: беременна моя подруга или нет. Я хотел
свободы, карьеры. Да и денег у меня особенных не водилось.
Хорошо, что история с ее беременностью казалась всего лишь
женской уловкой. У тебя уже есть кавалер? Я удивился, когда
увидел сегодня. Какая ты взрослая! – У меня есть кавалер, –
сказала Моник резко. – Более того, ты скоро с ним познакомишься.
«Зачем же так, – подумал я рассеянно, – зачем такой надлом?»
Дощатый тротуар осветился вдруг разноцветными огнями, из
какого- то кафе или уличного репродуктора раздалась музыка
Вивальди. «Времена года», я думаю. Этот концерт любят во всех
странах. Вивальди любит даже Джон, наш сосед. Когда он
напивается, говорит, что его и Вивальди никто не понимает. Он
включает музыку на всю улицу, чтобы остальные хотя бы попытались
понять. Я пока что понял, что скоро расстреляю Джоновы
динамики из своей «воздушки». Наташа тоже считает Вивальди
слишком слащавым, ей нравится Рахманинов, рыдающая, патетическая
музыка, которой я могу уделить внимание лишь пару раз в год.
Прослушивание такой музыки слишком походит на работу: нам и
без этого приходится много работать, к чему лишняя
нагрузка? Мы шли дальше, рассматривая полицейских на велосипедах. Я
поинтересовался у Моник, не знает ли она, какой они марки. –
Похоже на горные, – ответила она. – Но это не горные, это
особая ментовская модель, – она опять рассмеялась низким
гортанным смехом, от которого у меня шли мурашки по коже. –
Здесь дают велосипеды напрокат, – сказал я, указав на фанерный
щит под крышей невзрачной лавки. – С 6.30 утра до 10 вечера.
Это экономнее лимузина. – Твоя беременная жена далеко на нем
не уедет, – отрезала девочка. – Мне кажется, ты со мной
заигрываешь. Самое глупое, что можно сделать на твоем месте. –
Очень интересно. Откуда ты знаешь про Наташу? И вообще,
почему ты такая нахальная? Я сейчас пойду и сдам тебя твоим
родителям. Все. И на этом история закончится. – Не закончится, –
сказала она, зевнув. От этого ее расслабленного зевка
повеяло такой бесподобной уверенностью, что я озадачился еще
больше. Может, они колдуют? Какая особая разница между Ямайкой и
Гаити? Впрочем, все мы зомбированы давным-давно.
Телевизором, прочей пропагандой. Я, например, до сих пор не знаю, как
относиться к нашей войне в Ираке. Сосед Джон уверен в
правоте президента, но ведь это происходит только из-за его
алкоголизма. Мы дошли до фанерных декораций а’ля Голливуд: фасады
«старинных» домов примыкали к «Ballys», гдето в этих местах
мы и оставили Наташу. Посмотрев на фанерные фасады, девочка
заявила, что они скопированы с их фамильного особняка в
Кингстоне. – Вы там хорошо жили? – поинтересовался я. – Зачем
тогда приехали в Штаты? – Я сама не понимаю. Айрис не знает,
чего хочет. Не удивлюсь, если она просадит сегодня все
деньги, которые мы с вами заработали. – Она, на мой взгляд,
гораздо более рациональный человек, – сказал я Моник, в глубине
души сомневаясь. Мне не нравилось, что я так давно не видел
Елки, а болтаюсь с непонятным, заносчивым подростком уже
который час. Около декоративных замков заиграл Стинг, «Англичанин
в Нью-Йорке». Я всегда любил эту мелодию, загрустил,
заностальгировал. – Давай потанцуем, – предложила обезьянка. –
Никогда не танцевала на берегу океана. Пригласи меня,
пожалуйста. – Что? Да… Мы старомодно покружили с ней по бордвоку,
меня смущало, что девушка скованна, напряжена, выверяет каждое
свое движение, каждое слово. У меня было наплевательское
настроение. Почему я должен переживать на эту тему? Мы
танцевали и постепенно двигались вдоль променада, пока не въехали в
парковку прогулочных колясок; индусы-рикши смеялись,
свистели. Наташа стояла неподалеку, разговаривая с каким-то пожилым
мужчиной серьезным тоном, так она обычно разговаривает с
клиентами. Она сделала одобрительный жест головой и ткнула
пальцем в сторону пляжа. Там возвышался гигантский дворец из
песка, видимо, построенный туристами еще днем. Мы с Моник
отправились туда, сели в песок принялись царствовать. Она
предложила соорудить песчаные троны, но то, что мы нарыли руками,
походило скорее на окопы или обыкновенные ямы. – Кто сказал,
что король с королевой должны возвышаться над людьми? –
сказал я. – Сидеть в яме демократичнее и хитрее. – Ты берешь
меня в королевы? – спросила она как бы между прочим. – Моя
королева скоро придет, – кивнул я в сторону Наташи. – Мы можем
взять тебя на роль рабыни. Моник недовольно хмыкнула, но
согласилась. Она пришла в мою яму и легла черной кошкой у ног.
– Погладь меня. Я буду мурлыкать. Девочка заигрывалась:
прикасаться к несовершеннолетнему ребенку я не хотел, хотя бы мы
просто придуривались. Я погладил ее по головке, удивившись
жесткости некудрявых, наверное, выпрямленных волос. Она
застонала, пробормотала что-то вроде: – О, мой повелитель!
Наташа застала нас за этим занятием, рассмеялась и предложила
зарыть Моник в песок. – Это лучшее положение для детей, –
сказала она. – Айрис и Уолли только обрадуются. Мы зароем тебя,
оставим снаружи только голову, а завтра принесем тебе сюда
завтрак. Будешь есть с моих рук? – Да, мои повелители, – ее
зубы сверкали в ночи, отражая огни распутного города, выпуклые
белки глаз светились тайной повиновения и мести. – Вы
чтонибудь выиграли? Наташа, казалось, совсем забыла о недавних
картах и игровых автоматах: – Самое удивительное – да! Твои
получили тысячи полторы, я – долларов четыреста. Никогда бы не
поверила, что мне может повезти. Потом встретила бывшего
клиента, вернее, строителя, – жена обращалась ко мне. – Ничего
особенно интересного, но следующую сделку он делает через
меня, – она очаровательно улыбнулась и закатила глаза. – Ты
не теряешь время даром, женушка, – сказал я и поцеловал ее в
щеку.

(Продолжение следует)