Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Глава 29

С утра мы отправились с Джоном на ловлю крабов. Я решил показать
ему, что тоже знаю рыбацкие места. Дорога предстояла недлинная,
но мы поехали на «Пэтфайндере», на моем «Белом коне».
Голубого американского краба на нашем острове как грязи.
Некоторые вообще не принимают его за пищу, но мы с Наташей уже
которое лето только им и питались. Жена говорит, что это похоже
на лузганье семечек или пожирание поп-корна.

В сезон крабы продаются у нас по дешевке: шесть баксов за дюжину. Их
продают не только в рыбацких лавках, но и из кузова
грузовиков. Это не может заменить охотничьего азарта, когда ты сам
ловишь этих тварей на куриную ногу. За наживкой мы заехали в
маленькую мясную лавку у Флойда. Прогорклая, липкая,
осаждаемая мухами, она с трудом выживала на задворках огромного
супермаркета, но имела в ассортименте деликатесные свиные
головы, сердца, легкие и прочие потроха убитых животных, что
указывало на существование спроса. Мы попросили тухлятины для
крабьей ловли, и поляк с пшеничными усами вынес нам целый таз
подпорченного куриного мяса. Мы выбирали окорочка,
крылышки, в крайнем случае – шеи: пожелтевшая куриная кожа с редкими
остатками перьев неприятно скользила меж пальцев,
пропитанная застарелой влагой собственного жира. Джон копошился в
тазу с заметным сладострастием. Я представил себе, как он греет
руки в животе у своего товарища, спасаясь от стужи Юкона, и
меня чуть не стошнило. Когда-то, во времена «холодной»
войны, он ходил через Берингов пролив в Советский Союз в поисках
свального греха с молодыми алеутками. Я напомнил ему об
этом, вызвав скабрезную улыбку.

– Да, это похоже на бабу, – согласился он, взяв курицу за ноги и
дунув ей в выпотрошенное отверстие. – Женщина должна быть
покорна судьбе, как курица. Куда ты девал «пингвина», которого
тебе подарил врач из Манхэттена?

Он имел в виду моего приятеля-скульптора, который по дороге на
вечеринку неожиданно заехал на ферму и купил мне в подарок
настоящую живую курицу. Гостям птица понравилась, девушки
фотографировались с нею на руках, мужчины пытались сделать курятник,
отгородив часть веранды, но Наташа им этого не позволила.
Когда праздник прошел и все разъехались, я понял, в какое
дурацкое положение попал: «пингвин» ничего не ел, приученный к
антибиотикам и гормональным препаратам, попил немного
подслащенной воды и спрятался в еловых ветках у соседского забора.
Той же ночью разразилась гроза. Я вышел искать новую
подругу под водяные потоки, но безрезультатно.

На следующее утро она появилась как из-под земли, встала в потешную
петушиную позу среди двора, но выкрикнуть долгожданный клич
так и не сумела. Иногда она садилась в траву наподобие
наседки и, на мой взгляд, была существом бесполым, стерильным
продуктом цивилизации. Она подходила к моей ноге и терлась о
брюки с явственно различимым кошачьим мурлыканьем, с интересом
нюхала бензин. Отрубить птице голову я бы не решился,
выжить самой ей тоже не светило. После того как мы отлучились из
дома минут на тридцать за покупками, «пингвин» получил свое
первое ранение от сил дикой природы. Я нашел несчастную
птицу на веранде, окровавленную, забившуюся под плетеную лавку.
Соседский кот или лесной енот успели поиграть с новой
игрушкой, воспользовавшись абсолютной ее безмозглостью. Еще
чуть-чуть – и нам пришлось бы сбрасываться на похороны. Я завернул
курицу в обрывки газет, поразившись, насколько повысилась
температура ее жалкого тела. Птица была горячей, хотя
признаков агонии не проявляла. Поражало спокойствие ее глаз и
горделивый профиль, время от времени прорывающийся сквозь куски
газет. Я положил полуживой сверток в коробку из-под обуви,
отвез на «крабий причал» и передал рыбачащим гватемальским
детям для пищи, наживки или воспитания. Передача происходила
при полном молчании, что придавало истории некоторую
торжественность.

– Вот здесь это и произошло, – сказал я Джону, остановившись у
рыбацкого причала в конце Олд Стэмп роад. – С тех пор я ее не
видел.

– Она будет являться тебе во снах, – подбодрил меня приятель.

Мы находились недалеко от впадения Уэдинг ривер в залив, где было
устроено одно из немногих общественных мест для рыбалки. На
дощатых мостках, опередив нас, разместилась большая компания
негров, состоящая из трех мужчин разного возраста, двух
полных женщин и неопределенного количества детей, шныряющих в
камышах. В основном они занимались заготовкой крабов, лишь один
молодой парень с видимым безразличием забрасывал спининг и,
болтая с остальными, скручивал леску на катушку. Под
деревянной лавочкой надрывался переносной магнитофон, заботливо
укрытый лопухами. Улов у ребят был хороший: издалека я увидел
два больших ведра из-под стирального порошка, также укрытых
лопухами и пучками травы. Негры зачем-то отлавливали крабов
в промышленных количествах именно здесь, хотя могли бы
опустить сетки на заливе или просто встать где-нибудь поблизости
на лодке. Посмотрев на товарищей по разуму, Джон нецензурно
выругался и предложил отправиться по домам.

– Они будут здесь торчать до самого прилива. И от музыки ихней у
меня пухнут мозги. Надо их спугнуть. У тебя нет пистолета?

– Там хватит места, – сказал я. – К тому же у нас свежая наживка.

Мы подошли, поздоровались, ребенок в соломенной шляпе не без
гордости продемонстрировал нам сегодняшний улов. Мы сделали четыре
поводка, по два каждому. Прикрепили лески к изогнутым
проржавевшим гвоздям, приколоченным на краю дэка. Несмотря на
недостаток опыта, я оказался прав: крабы реагировали живее на
свежую курицу. Минуты через три я подтянул к берегу большого,
умудренного жизнью зверя. С таким надо действовать
осторожнее всего: вокруг собралась мелкая крабья поросль, хватающая
куриную кожу своими неразвитыми клешнями, сбивая траекторию
движения основной добычи. Я присел на корточки, держа леску
самыми кончиками пальцев. От короткого дуновения ветра по
воде прошла мелкая рябь, но я никуда не торопился. За плечом
возник Джон, прошептал что-то одобрительное, в несколько шагов
достиг другого конца пирса, чтобы принести сачок. Он
передал его мне, и я тут же, не прицеливаясь, накрыл им крабью
стайку и вытащил содержимое наружу, пользуясь им как черпаком,
подхватившим огромную порцию супа. В удаче мы с соседом не
сомневались: сачок Джон взял самый большой и широкий, с ним
он выходил в открытый океан на серьезную ловлю.

В сетке запутались четверо членистоногих: внуки и дедушка. Джон
быстрыми движениями пальцев, сопровождающимися щелчками и
царапаниями, вытащил мелюзгу из ячеек и зашвырнул их в прибрежную
траву подальше от места ловли. Мне осталась почетная возня с
главной добычей. Серый урод с пластмассовыми глазами, с
яркими голубыми отметинами на клешнях. Я любил наблюдать за их
странными боковыми перебежками, следить, с какой
бессмысленной храбростью они принимают боевую стойку в самой отчаянной
ситуации. Пока я распутывал сегодняшнего первенца, ко мне
подошел пожилой негр, уважительно посмотрел на краба, сказал:

– Монстр! У нас таких пока что не было.

– И не будет, – поторопился с комментарием Джонни. – Нужно знать
секреты охоты. Вы исполняли ритуальные танцы перед тем, как
сюда прийти? Воскуряли травы?

Старик посмотрел на него невидящими глазами, пошел проверить свои
удочки. Джон был не очень вежлив с национальными
меньшинствами. Возможно, в отличие от меня, он имел на это причины.

– Надо прогнать их отсюда, – продолжал он настаивать на своем. – Они
вылавливают из наших вод уже третье ведро ценного
промыслового зверя. Ты знаешь, сколько стоит лобстер в ресторане
Манхэттена? Сто баксов! Только самая бесстыжая девка может
заказать себе лобстера за такую цену.

– Дейв Хаммер кормит такими лобстерами Нору Ли, – сказал я
беспощадно. – И она жрет – не краснеет.

Джон зыркнул на меня воспаленными очами, подумал и резонно сообщил,
что лобстер у рыбаков стоит как бутерброд в «Макдоналдсе».

– Лобстер – это не краб! – сказал я еще более глубокомысленную вещь.
– Ты можешь себе представить, что краба продают за сто
долларов, выдавая его за лобстера?

– Не-е-ет! Но некоторые приезжие вполне даже могут. Знаешь почему? –
Джон разгорячился, сейчас он выступал перед всеми,
находящимися на пирсе. Он не допускал зрительного контакта и поэтому
был неуязвим для непосредственных обид и ответных действий.
Он победно закончил свою мысль. – У них в пустыне Сахара
нет ни крабов, ни лобстеров. Они осушили свой океан еще
миллион лет назад, а теперь претендуют на наш.

– Такие же мудаки, как Дейв Хаммер, – вставил я радостно.

– Боб, зачем ты говоришь ерунду? Крабы – не кошерная пища. Я поясню.
Краб, как и лобстер, питается падалью. В том числе и
людьми: набожными, правоверными людьми. Поедание людей
противоречит библейскому уставу. Ты спросишь, почему я собираюсь
сегодня поесть крабов? Потому что я – атеист, коммунист.

Он обнаружил поклевку на одном из своих поводков, мгновенно стих и
погрузился в таинство подманивания добычи. К его куриной ноге
пришел краб такой же величины, как мой, если не больше. Я
подумал, что Джон действительно знает какие-то охотничьи
секреты. Он подтянул краба к самому уголку причала, вооружился
сачком, прищурил глаза перед броском. В этот момент черный
парень со спиннингом поскользнулся на мокрых досках и, хохоча,
бухнулся в воду. Здесь, на мелководье Уэдинг ривер, вода
была ему едва ли по пояс. Он продолжал стоять, облокотившись
на дэк, блаженно улыбаясь, рассматривая скудную бурую
растительность у себя под ногами, перебежки крабов, сверкающие
стайки мелкой рыбешки.

Вся компания собралась на причале, чтобы вволю посмеяться. Дети
повылазили из кустов, из припаркованной неподалеку машины
приковыляла колченогая бабушка. Я тоже попытался разделить
веселье; улыбнулся, протянул рыбаку руку, предлагая возвращаться
обратно. Джон, напротив, был потрясен случившимся. Неприязнь к
неграм рождалась в нем из глубины души, но главное – они
спугнули его суперкраба. Он прошел к нашим поводкам,
заброшенным на другом краю помоста, склонился над ними и монотонно,
обращаясь только к волнам бегущей воды, затянул свой
обличительный монолог:

– Они же все обкуренные, пьяные. Им выплачивают пособие, кормят и
поят, лечат в больницах, учат в школах. И что же они? Они
смеются над нами. У них нет денег на молоко, но есть деньги на
марихуану. Они могли бы послушать Вивальди, но они слушают
только свою обезьянью музыку. Нет. Мы должны вызвать полицию
за распитие в общественном месте, за употребление наркотиков
и совращение детей. Бобби, где твой мобильник?

Джон запросто мог получить за свои речи по шапке, но насчет травы и
пива был прав. Рыбак упал в воду не совсем чтобы случайно,
распивать спиртное в присутствии детей запрещено и т.д. Улов
крабов у наших конкурентов был обилен, и ловля близилась к
завершению. Думаю, негры ушли, чтобы не доводить дела до
ненужного скандала: в Джоне таился слишком большой запас
невостребованного драматизма.

– Нас с Вивальди никто не понимает, – сказал он, подмигивая.

По реке неизвестно откуда плыло штук десять лежащих на боку мертвых
рыбин. Оставшись вдвоем, мы быстро натаскали с ведро голубых
крабов. Мне кажется, я до сих пор помню, как несу своего
первого монстра, зажав его панцырь кончиками пальцев, открываю
пластмассовый контейнер, кладу краба на лед. Он мгновенно
затихает, становится безопасным, от умиления хочется
погладить его по хрупкой голубоватой черепушке.