Онтологические прогулки

Восточный тип философии

1. Предварительные замечания.

Термин философия имеет, как минимум, два значения: во-первых,
узкое значение собственно философии как особого типа знания, именно
в этом смысле данный термин употреблялся мною до этого момента;
во-вторых, более широкое значение как «стремление к мудрости».

Стремление к мудрости может включать в себя философию как знание,
но к ней не сводится; более того, стремление, точнее, любовь к
мудрости, если буквально переводить слово философия, вообще не
подразумевает знания как своего обязательного элемента.

Мудрость также не содержит в себе знания как необходимого признака,
она представляет собой некое состояние человека, не психологическое,
не психофизиологическое, а некое целостное состояние, характеризующееся
ещё некоторыми важными признаками (кроме того, что это состояние
человека).

Если ориентироваться на смысл определения философии, то достижение
этого состояния является довольно сложной задачей, решение которой
возможно только при условии наличия действительного стремления
к этому состоянию, настоящей любви.

Следовательно, и это стремление также является чем-то особенным,
не обыденным, редким, трудно достижимым, требующим особых усилий.
Связано ли оно с каким-то определённым местом в обществе? – похоже,
что нет, хотя в древних обществах, разбитых на варны, профессия
и, следовательно, способности жреца могли передаваться по наследству,
и в древней Индии большой процент «философов» мог выходить из
касты брахманов.

Однако в известной нам Индии мудрецы как бы выпадали из общественных
горизонтальных и вертикальных делений общества, впрочем, так же,
как и в остальных известных нам обществах. Следовательно, можно
считать, что появление мудрого человека непосредственно не определяется
общественными процессами, а зависит от уникального сочетания целого
ряда факторов, правда, не настолько уникального, чтобы считать
мудреца чем-то из ряда вон, поскольку мудрецы встречаются в разных
обществах в разное время.

К рассмотрению того, что такое любовь к мудрости, я вернусь позже,
после рассмотрения особенностей восточной и западной философий.

2. Восточная философия.

Традиции восточной философии уходят вглубь тысячелетий, её основания
хорошо прослеживаются в многочисленных и разнообразных магических
практиках древности, известных нам.

Я называю магическими практиками системы поведения, основанные
на магическом мироощущении древних людей, живших до тех времён,
когда появилась философия в Индии, то есть до 1 тысячелетия до
нашей эры. В Индии появление философии стало не началом новой
культурной эры, уничтожившей своих предшественников, а продолжением
вековых, даже тысячелетних традиций, и это вполне характерно для
восточного типа мировосприятия.

Магическая культура будет рассмотрена в третьей части данного
трактата. Сейчас я рассмотрю то, что пока ещё не вошло в мыслительный
обиход как общепринятое положение, но что необходимо учитывать
для адекватного восприятия моих размышлений.

Сегодня всё ещё общепринятым положением является представление
о том, что на смену старой культуре приходит другая, новая, которая
уже в силу одного этого является более развитой культурой; однако
такое представление, которое кажется достаточно простым и очевидным,
несёт в себе целый комплекс предположений, не позволяющих не только
адекватно представлять себе более «старшие» культуры, но и адекватно
воспринимать свою собственную.

Например, одним из формообразующих факторов современной культуры
является научное знание, осознавая себя таковой, то есть обладающей
тем знанием, каким она обладает, современная наука до самого последнего
времени воспринимала знания других культур как недоразвитое «своё»,
то есть научное, знание.

Точно так же христианство рассматривает предыдущие формы веры
(культа) как недоразвитые, если не просто ошибочные, формы правильной,
то есть христианской веры.

Как наука, так и христианство принципиально рассматривают все
предыдущие формы соответствующей деятельности, в лучшем случае,
как предвосхищение, зачатки, в худшем, – как примитивность, извращение;
но ни наука, ни христианство совершенно не представляют себе,
что они просто, как говорят философы, объективируют собственные
представления в качестве действительного положения вещей.

Но магия не имеет отношения к религии и не является её предвосхищением,
а мифы, и вообще знания древних, не являются предвосхищением науки;
более древняя магическая культура не является каким бы то ни было
предвосхищением современной культуры; магия не является недоразвитой
религией, поскольку вообще не является религией, а миф не является
недоразвитой наукой, так как вообще не является знанием.

Магический мир основывается на своих собственных основаниях, которые
принципиально отличаются от оснований современного мира, можно
размышлять о связи миров, даже о преемственности, но только после
того, как каждый тип цивилизации будет рассмотрен сам по себе,
исходя из своих собственных оснований.

Если же выдёргивать из магической цивилизации отдельные элементы,
которые чем-то похожи на элементы нашей цивилизации, то можно
получить всё, что хочется, например, зачатки науки и примитивную
веру, но на самом деле это делается только для того, чтобы считать
себя особым, высшим, правильным и пр., а не для того, чтобы изучить
других и себя как есть.

Далее, каждая цивилизация рождается на обломках предыдущей, но
мы думаем (потому что нам выгодно так думать, точнее – не думать,
то есть нам выгодно так не думать), что эти обломки представляют
собой высшее достижение исчезнувшей или исчезающей цивилизации,
в то время, как самое простое соображение заключается в том, что
эти остатки являются именно безжизненными формами, обречённой
попыткой ушедших людей быть «культурно» живыми.

Более того, в ряде случаев уже нарождающаяся новая цивилизация
пытается в старых формах, в которых для неё нет жизни, которые
ей принципиально не соответствуют, искать своё выражение, мы же
принимаем эти попытки за расцвет умершей цивилизации.

Например, то, что мы считаем расцветом древнего Египта, является
его упадком, разрушением, попыткой вернуть безвозвратно утерянное
живое, и в этом не могут помочь никакие грандиозные формы и проекты.
Признавая остатки, обломки, руины цивилизации за её высшие достижения,
мы теряем возможность проникнуть в сущность данной цивилизации,
зато получаем возможность быть благодушно высокомерными: «Надо
же, какие молодцы, чего наделали!»

Не понимая предыдущую цивилизацию, мы не понимаем самих себя,
и наоборот, не понимая себя, мы не понимаем других.

Возвращаюсь к восточной философии; именно сохранение традиции
позволяет ей до сих не терять древнего опыта, насколько это вообще
возможно, учитывая необратимость времени.

Поскольку предметом этого трактата является только философия,
то в магических практиках древней Индии я выделяю именно то, что
сохранилось и в философской традиции, в этом смысле можно говорить
о преемственности, не забывая о упомянутом выше предостережении.

Магические практики восточной древности в том виде, в каком они
читаются в философии, исследуют, используют, лучше всего сказать,
«практикуют» человека как естественное, со-природное существо;
не в том смысле природы, какой вкладываем в это слово мы, а природный,
естественный в смысле природы магической, то есть живой, природы
как вселенной существ, стихий в древнем смысле.

Я всё время буду сравнивать представления нашей культуры с представлениями
других для того, чтобы, насколько это возможно, блокировать наработанное
нами понимание древних, точнее, наработанное непонимание древних
и самих себя.

Например, Посейдон является богом моря (океана) не как некое отдельно
существующее существо непонятной природы, а как выражение стихии
моря как живого существа, так же как в богословии бог-отец не
является отдельным существом, в этом отношении, впрочем, как и
во всех остальных, древние были не глупее нас.

Для людей магической эпохи вся вселенная была живая: скала, ручей,
море, пассат, вулкан, червь, клён, слон, луна, земля, планеты,
звёзды, эфир – всё было живое и. следовательно, со всем можно
было вступать во взаимодействие, – вот основа магии.

И человек вступал во взаимообщение с миром, нарабатывая тем самым
опыт восприятия живого, в том числе, восприятия себя как живого
– а это особый, не само собой разумеющийся опыт!

Восприятие себя как живых воды, земли, воздуха, огня, змеи, оленя,
вороны, звезды и т.д. разрабатывались в течение тысячелетий в
магическом мире древности, и некоторые следы этого можно видеть
в практиках древнего востока, особенно в йоге.

Западному и вообще современному человеку йогу трудно понять больше,
чем практику психофизиологического здоровья, однако это лишь самая
малая часть древних практик, так как древние люди не ставили себе
целью продлить жизнь ради продления жизни, психофизиологическое
здоровье было лишь одним из условий осуществления основных задач
этих практик, да и то не во всех школах, направлениях таковых.

Практикуя себя в различных формах живого, то есть в различных
модусах вселенной, магический человек достиг невероятных (для
нас) результатов, например, знания древних о естестве всего далеко
превосходили знания современной науки, только в самое последнее
время мы начинаем понимать всю бездну нашего невежества относительно
вселенной, самих себя и своей истории.

Древние великолепно знали строение человеческого тела и могли
с ним делать практически всё, что угодно, например, регулировать
температуру тела, как это делают пресмыкающиеся, или использовать
притяжение земли и динамику наличных «механических» сил для передвижения
или фиксации предметов и своего тела в том числе; однако это всё
игрушки по сравнению с гораздо более сложными практиками, например,
практиками космических энергий или медитаций.

Для меня здесь важно выделить то, что в силу особенностей восточной
культуры в ней в наибольшей степени сохранились следы таких практик,
и философия не могла не воспринять их в себя. Поэтому восточная
философия в какой-то мере несёт в себе то древнее магическое мироощущение
живой вселенной.

Понятно, однако, что философия, как современный тип деятельности,
возникает на фоне омертвения древних практик, омертвения в том
смысле, что они были полностью, точнее, насколько это вообще возможно,
осуществлены, а природа жизни требует всё время той полноты, которой
уже невозможно достичь в достигнутом и реализованным.

Восточная философия восприняла древние практики как свою основу,
как бы продолжила их, но в новых условиях и, прежде всего, с новым
человеком, человеком уже современного, а не магического типа.

Современный человек отличается от человека магической эпохи тем,
что он находится в другой позиции осознания (подробнее в третьей
части), которая характеризуется выделением себя как отдельного,
отделённого от остального мира – рода, семьи, мифа и пр. человека,
индивидуума, личности, как стали говорить позже.

Для древних магических практик это выделение было совершенно недопустимо,
так как в их основе лежало как раз единство человека и вселенной;
соответственно, они нуждались в перестройке своих представлений,
так как им становилось всё сложнее находить соответствующих им
людей. Здесь меня интересует философия; я буду рассматривать философию,
как она стала развиваться внутри буддизма, но принципиального
отличия философии буддизма от философии других направлений древнего
востока нет, так как их объединяет именно тождественность оснований.

Одним из самых важных положений буддисткой философии (как и всей
восточной) является представление о иллюзорности «я», иллюзорности
той внутренней инстанции человека (внутренней – в смысле того,
что она «находится», конечно, не в буквальном смысле, в пределах
целостности человека), которая является причиной того, что человек
считает себя источником собственных действий, состояний, намерений
и т.д.

В буддизме было разработано множество методик для практического
преодоления этой майи, наваждения, иллюзии, видимости; вообще
на востоке распространено множество техник «не-я». Для меня здесь
важно отметить актуальность для буддистов этой новой проблемы
(не настолько новой, чтобы этого не замечали и раньше, но здесь
я занимаюсь не приоритетами, а рассмотрением сути), актуальность
переориентации всего мироощущения человека на свою самость, на
самого себя, которое отгородило человека от мира и от самого себя
как природного существа.

Отгородившийся, точнее, оторванный от мира человек не может «практиковать»,
так как в онтологии мира нет такой силы, сущности, как «я». Человек
как «я» может осуществлять только помрачённые действия, находиться
в плену видимости, иллюзий, в арсенале «я» нет действительных
средств преодоления наваждения своей самостью.

Человека необходимо выводить из этого помрачения, эту задачу и
решает буддизм, обозначая «благородный восьмеричный путь» как
путь спасения человека. Для магического мира такой задачи не стояло,
человеку не нужно было спасать себя, так как он не был оторван
от мира, не был одинок.

Так что мировые религии обращены не к заблудшим душам магического
мира, не к примитивным народам, нуждающимся в просвещении, а к
обретшим себя, но потерявшим живой мир индивидуумам, к современникам
этих религий, лишенным единства с природой.

Жизнь для таких людей представляет собой страдание, болезнь, старость
и смерть, преодолеть которые может только следование по пути спасения;
важную часть этого пути составляет преодоление видимости самости,
иллюзии «я». Когда философ употребляет слово иллюзия, это не означает,
что это некая незначительная ошибка, индивидуальное, случайное
заблуждение, нет, иллюзия это совершенно не индивидуальное и не
случайное событие, это необходимый, существенный, неизбежный для
человека способ восприятия, действия и переживания собственной
жизни, вызванный целым комплексом факторов.

Этот комплекс факторов как причина переживания человеком всего
через свою самость, своё «я», не уничтожается простым указанием
на то, что это помрачение; это не временная болезнь, а действительная
теперь природа человека, человек стал другим и буддизм является
реакцией на это изменение.

Для человека, сконцентрированного на самом себе не в силу своего
личного эгоизма, а в силу своей наличной природы как осознающего
существа, жизнь действительно представляет собой страдание, болезнь,
старость и смерть, так как это именно его страдание, его болезнь,
его старость и его смерть (говоря строго, смерть не является для
обычного человека переживаемым опытом, так как он теряет сознание,
впадает в обморок незадолго до смерти, так что у него как бы нет
его смерти).

Здесь необходимо пояснить, что человек зарождающейся современной
цивилизации действительно находился (да и до сих пор находится)
в достаточно сложном положении, так как его время только-только
наступает, и характер этого времени, в том числе и его преимущества,
проявляется настолько слабо и неопределённо, настолько в перспективе,
настолько где-то далеко впереди, что практически не влияет на
актуальную ситуацию. Налицо предстояние человека враждебному ему
миру, так как мир из новой позиции осознания воспринимается как
чужой, незнакомый, чуждый, мёртвый.

В этой ситуации традиционные магические практики превращаются
в идолопоклонство, язычество, культ; осознание отделило современного
человека от магического мира, который постепенно исчез как актуальный
культурный феномен, как цивилизация.

Именно в такой ситуации возникают мировые религии, призванные
дать новому человеку новое мироощущение, в этом смысле и буддизм,
и христианство тождественны, как бы ни различались они в своих
догматических представлениях и действиях.

Таким образом, восточная философия возникла как попытка нового
типа человека формировать новое мироощущение, наиболее интересным
для темы данного трактата являются две особенности восточной философии.
О первой я уже упоминал, это концепция не-я, или концепция об
особом характере природы человека, заставляющего его воспринимать
мир и себя через иллюзорную форму «я».

Второй особенностью, связанной с первой, является тщательное исследование
природы человека на предмет нахождения этого «я» и отрицательный
результат такого поиска: всестороннее исследование человека, а
это на востоке в течение тысячелетий делали с большим мастерством
и очень эффективно, показало отсутствие у человека такого феномена
(по восточному, дхармы), как «я». В человеке нет такого феномена
(явления, признака, атрибута и пр.), как «я», то есть того, что
самому человеку кажется абсолютно достоверным.

Размер и задача данного трактата (определить основные положения
новой концепции философии) не позволяют мне более подробно остановиться
на том, каким именно образом на востоке понимают, что такое сознание,
осознание и всё, связанное с ними, но сказанного вполне достаточно,
чтобы представлять себе и общую картину возникновения восточной
философии, и её специфику.