Онтологические прогулки

Теперь я попробую рассмотреть то, что оставил нам – как современным
людям – в наследство магический человек; я уже исследовал
наследие первобытного человека, оказалось, что современный
человек живёт не в соответствии со своей природой, а так, как
будто он и есть первобытный человек. Понятно, что это
является неизбежным: освоение своей собственной природы начинается
не с пустого места, а с уже отработанного.

Однако всё равно это очень забавное зрелище: современный человек
разглядывает предметно, то есть именно первобытным образом,
самого себя и первобытного и определяет, что первобытный
человек примитивен, поскольку не имел микроскопа, чтобы видеть
прыщ у себя на заднице, и бинокля – на чужой.

Если кто-то говорит о примитивности, а это было и остаётся любимым
занятием теологов, антропологов, философов и политиков, то
это означает только одно, а именно: этот кто-то полагает себя
высшим образцом, апофеозом примитивности.

Продолжу, выяснилось, что современный человек, будучи по своей
природе гораздо сложнее, чем первобытный человек, стремится
ограничить свою жизнь первобытной жизнью, конкретнее – предметным
вниманием и намерением, которые превращают его жизнь в
существование (вещи среди вещей).

Однако целостность живого опыта современного человека, которая никак
не может быть сведена к предметности, постоянно надавливает
на него необходимостью более широкого восприятия себя и
мира; человек же трансформирует это давление жизни
(сублимирует, если кому не очень понятно) в усиление предметной
деятельности.

Чем больше давление жизни, тем сильнее маниакальность предметности,
тем сильнее стремление человека решать возникающие задачи
так, как будто он и есть вещь:

• задачу бессмертия человек решает, предварительно разделив себя на две вещи: тело и душу, во-первых, стремлением удлинить жизнь этого тела, и, во-вторых, обращением за помощью к особой вещи (постулат существования бога автоматически превращает его в вещь, только не отдельную, а всёпроникающую);
• задачу повышения эффективности общественного взаимодействия решает за счёт договора между собственниками (как человеческих тел, так и других предметов) или уничтожения некоторых из них;
• задачу исследования мира и себя решает посредством тщательного измерения всего сущего линейкой и просвечивания;
• задачу расширения пространства обитания решает, забираясь в металлический ящик с прикреплёнными к нему топливными баками, и называя это покорением космоса;
• задачу сохранения собственной планеты – за счёт искоренения привычки гадить, забыв при этом, что это не привычка, а его природа как вещи;
• задачу саморазвития решает посредством фантазирования себя идеальной вещью, вещью из вещей, венцом вещей; и т.д., и т.д., и т.д.

И чем больше энтузиазм этой странной вещи – человека, тем опаснее
она становится, человек, который не ведает, что творит,
способен на многое, и почти всегда – не на полезное; дарованное
ему жизнью он прибивает гвоздями к кресту своей предметности,
чтобы ни в коем случае не оказаться за её пределами.

Возвращаюсь к развитию человека от первобытного – через магического
– к современному. Первобытный человек развил внимание
предметности, однако всё сущее он переживал как живое; накопление
живого опыта предметности при недифференцированном (не
разделяющем) переживании всего живым сформировало самоощущение
отделённости, отдельности с переживанием всего сущего как
живого, теперь уже чужого живого, отдельного от человека живого.

Соответственно, магический человек оказался в ситуации оторванности
от живого, которая преодолевается стремлением человека
воссоединиться со всем живым, быть живым. Именно таким образом
возникает намерение быть в единстве со всем живым; магический
человек развивает намерение как новую форму жизни и
способность человека.

При этом у человека нет намерения магии, а есть намерение быть
живым, или, что тоже самое для него – соединиться с живым;
удерживание намерения способствует появлению магии; человек ничего
не придумывает (кроме сериалов, научных трактатов и
объяснений причин кризиса), человек намеревается и, если его
намерение устойчиво, постепенно складывается новая форма жизни,
для человека – деятельности, в которой реализуется это
намерение.

То есть переживание всего как живого (первобытным человеком)
трансформировалось в переживание всего как живого самого по себе
(магическим человеком), которое, в свою очередь,
трансформировалось в переживание человеком себя как живого, отделённого
от всего сущего (современный человек).

Соответственно, первобытный человек оставил нам в наследство в
качестве нашей природы внимание предметности, переживание нами
самих себя и мира в предметном модусе; магический человек
оставил нам намерение как способ, средство восстановления
утраченной целостности.

Первобытный человек оставил нам не артефакты, а магический – не
магию, они оставили нам нас самих как предметных и
намеревающихся. Глупо и бесполезно современному человеку практиковать
магию, так как магический человек переживал всё сущее как живое
и практиковал магию для соединения с ним, для того, чтобы
быть этим живым, например, водой или попугаем.

Современный же человек воспринимает себя как живого, живущего в
предметном мире, и, следовательно, магию он понимает прямо
противоположным образом, как оживление мира, например, всё той же
воды. Сколько бы ни шептал над водой Чумак, она от этого
никак не станет живой, потому что Чумак слишком живой для себя
и мёртвый для воды.

В магии всё наоборот: человек стремится оживить себя как воду, вода
же по определению живая. Поэтому заклинания действуют не
потому, что они воздействуют на мир – зачем оживлять и так
живое, а потому, что они воздействуют на целостность человека,
формируют намерение, которое становится формой жизни,
например, жизнью человека как воды.

Наглядность (предметность) мышления – бич, проклятие современного
человека, он не успевает ещё сказать «а», как само его
намерение предметности уже развернуло перед ним такой осязаемый,
такой сочный, такой непосредственный и пр. мир, что его «а»
уже забетонировано в одну из стен этой непосредственности и
очевидности.

Здесь, впрочем, как пока и везде, я лишь намечаю ключевые моменты
разворота внимания человека с себя как вещи на себя как
открытую стихии творения, жизни целостность; я не излагаю некую
концепцию или философию, которую можно получить перетасовкой
терминологии; перед вами, как и передо мной, разворачивается
формирование нового намерения и соответствующей ему формы
жизни – намерения бытия живым в мышлении.

Соответственно, я намеренно не занимаюсь терминологией, я удерживаю
намерение мыслить, а оно само уже расставляет термины в
соответствии с новыми смыслами и значениями; не стоит цепляться
за отдельные термины, стоит почувствовать общее направление
внимания и тогда конкретная терминология не будет так важна,
по крайней мере, пока.

Продолжу. Вот что, пожалуй, самое интересное: человек совершенно не
представляет себе, что он является прямым наследником
первобытного и магического человека; современный человек не
считает себя наследником предметности, развитой первобытным, и
наследником намерения, развитого магическим человеком; он этого
совершенно не понимает!

Он полагает предметность совершенно естественным положением вещей,
так сказать, своей естественной природой, он безответственен
в своей предметности, но в отношении предметности он ещё
худо-бедно, через пень колоду, но размышляет; и совсем плохо,
точнее, совсем никак обстоит дело с пониманием человеком
намерения – одного из самых ключевых феноменов человека, и не
только человека.

Я уже как-то размышлял о человеке как движущемся и показывал
(возможно, впрочем, тогда, как и сейчас, только самому себе), что
движение не является никоим образом способностью человека и
существ, так как ни одно существо само по себе, то есть как
вещь, неспособно ни двигаться, ни дышать, ни спариваться.
Даже самое элементарное реализованное движение, например,
взятие рукой со стола ложки, представляет собой сложнейшее
многообразие, включающее в себя множество разнородных и
разноуровневых элементов, синхронизированных и скоординированных не
только между собой, но и в более широкой системе; на это
человек, такой, каким он себя представляет в предметном мире, то
есть как вещь, предмет, не способен.

Человек не двигает рукой, он намеревается взять ложку и движение
происходит (или не происходит, или происходит со сбоем), он
намеревается спариваться, и спаривается и т.д. То есть
намерение является решающим фактором человеческой деятельности, а не
неким желанием, гнездящимся в тайниках замурованной в теле
души.

И до сих пор он об этом ничего не знает, хотя для понимания этого у
него давно всё необходимое есть, можно вспомнить работы
Бернштейна и пр. Или посмотреть на речь и спросить самого себя
(к учёным лучше не обращаться, так как к детям у них ещё
более дикое отношение, чем к древним): как ребёнок обучается
говорить?

И окажется то же самое: обучиться речи невозможно просто в силу её
сложности по сравнению со способностью обучения ребёнка и
пр., а вот намереваться говорить он вполне может, и, если
настойчиво пробует это делать, то научается говорить!

Точно так же теолог или философ не может мыслить, но может
намереваться мыслить, однако, поскольку я вижу, что они не мыслят, то
я понимаю, что они намереваются что-то другое, а не
мышление, например, намереваются доказать существование бога или
бессмертие души, или намереваются ограничить разум и пр., а
это не намерение мыслить!

Конечно, намерение настолько сложный феномен, что он тоже имеет своё
развитие: намерение движения динозавра отличается от
намерения движения человека, и тем более отличается от этого
намерение формировать само намерение, но это не отменяет того
обстоятельства, что одним из условий формирования нового
намерения является исследование и понимание этого.

Сам факт молчания философии и науки о феномене намерения говорит мне
о его важности для нового, адекватного понимания человека,
и в этом молчании чётко прослеживается один из самых
существенных факторов выживания – прагматизм. Если намерение
является феноменом, запускающим некоторую форму деятельности –
движение, питание, мышление, то он отличается от мотива,
желания и пр. как индивидуальных состояний, представляя собой
видовой феномен изменения, но в этом случае рушится вся система
представлений о боге и человеке как душе и прочие
«достижения» философии, так что дорога в предметный мир вымощена
намерением сохранения этого ада как единственной обители
человека.

Современному человеку предстоит намеренно освоить намерение, то есть
развить новую технологию, новое пространство бытия,
принципиально отличающуюся от намерения предметности и
соответствующего ему пространства предметного мира.

Освоение намерения скорректирует и феномен Я, превратит его из
квазифеномена предметности, вещизма в феномен намеренности новых
форм жизни, намерения себя живым.

Это и есть русское самоощущение – сохранение себя живым не как вещи,
а как дления сущего как живого, только теперь уже как
намерение сохранения и формирования себя живым; это философия
живого (а не жизни как особенности отдельных существ),
философия всего сущего как живого.

Предметное мировоззрение – выделение в этом живом устойчивых
образований и намерение быть устойчивым, сохраняющимся, на
максимуме, вечным как устойчивая вещь.

Мировоззрение живого – намерение на погружение в живое как стихию
обновления себя устойчивого другим, новым, намерение быть
совершенным не как вещь, а как жизнь.

Одним из шагов в этом направлении является адекватное понимание
самих себя как наследников своих предков, раскрытие в себе всей
истории вселенной как и сейчас формирующего нас живого, а не
некой отделённой от нас миллионами лет историей.

История – это то, что мы есть, а не то, чем мы были; мы уже не можем
собой воссоздать самих себя прежних, так как живое
необратимо; но мы можем проявить благодарность своим предкам именно
тем, что сами будем живыми, будем самими собой, а,
следовательно, другими, отличными от наших предков, не важно, будет
ли это червь или первобытный человек.

Поэтому первобытное наследие заключается не в луке со стрелами, а в
предметном внимании, а магическое наследие – не в заговорах
и вертящихся столах, а в возможности намереваться и,
следовательно, становиться другими.

Мы будем действительно полностью живыми, а не имитирующими жизнь
вещами, если только перестанем стараться быть первобытными и
магическими людьми, и обратимся, наконец, к самим себе как
современным людям, то есть людям, отличительной особенностью
которых должно быть и является намерение самих себя как
живого, непрерывно обновляющегося феномена вселенной.

Сегодня человек уже настолько перерос самого себя как предметного,
хотя, конечно, ресурс предметного далеко не исчерпан, что
бытиё вещью его уже не вставляет так, как раньше; телега
предметной культуры, даже если она передвигается со скоростью
света, не может преодолеть своих собственных границ, поэтому
человек всё больше начинает пытаться вырваться из этого мира,
но, пока он использует его законы, сделать это он не в
состоянии, например, невозможно, будучи вещью, передвигать вещи не
как вещь, если же ты перестаёшь быть вещью, то и всё
остальное перестаёт быть вещью и, следовательно, нечего
передвигать.

Магическое наследие не в магии, не в технологии обращения к неким
силам природы или чего бы то ни было, а в технологии
воссоздания себя иным, точнее, неким, определённым, в технологии
становления другим не через техники обращения с собой как вещью,
даже самой совершенной, а через «прислонение» (как говорил
Мамардашвили, но в самом этом термине слишком много
предметного), или, лучше сказать, погружение (по типу погружения в
стихию языка, хотя, впрочем, пойди найди непредметное слово в
предметном языке) в стихию обновления.

Кстати о языке: магический человек говорил на совершенно другом
языке, чем мы, опять же не в предметном смысле, что есть вот
такой язык – древний, а есть современный, и они отличаются вот
тем-то и тем-то, само намерение говорения у магического
человека было иное, соответствующее намерению быть в единстве с
живым, поэтому, например, человек не мог врать, говорить то,
чего нет, то есть «честное слово» – это как раз о
магическом человеке; и, поверьте, на честном слове всё держится
гораздо лучше, чем на стальном кольце. И дело не в моральности
нашего предка, а в том, что само говорение было живым,
пространством живого, в котором, поэтому, жило и проклятие, и
благословение; в магическом мире не было информации, передачи
сообщений, потому что само слово было живым, честным, поэтому
называние, давание имени было не наделением кого-то
отличительной особенностью, а введением в топос живого, например,
топос воды, или неба.

Здесь я могу указать лишь самое общее направление разворота
понимания, детальное исследование требует гораздо большего досуга,
чем тот, который у меня есть, но даже этого вполне достаточно
для того, чтобы суметь настроиться на новое мироощущение,
на новое переживание себя и мира, если у кого есть такое
намерение, для других всё здесь написанное будет лишь словами,
слишком словами.