Онтологические прогулки

Снова обратимся к тому, каким именно образом мы видим прошлое,
почему Декарта и Ньютона мы полагаем в основание современного
мышления, игнорируя их действительные стремления и совершённые
действия.

Или, если рассматривать этот вопрос на более глубоком уровне, то –
как работает выполненное, исполненное, реализованное?

Выполненное трансформирует человека, полностью реализованный опыт
изменяет человека, а вот завершает это выполнение и,
соответственно, является рубежом трансформации, – понимание как
удерживание достигнутой целостности.

Именно в этом смысле Декарт завершает Средневековье, дополняя
накопленный жизненный опыт человека последним звеном – пониманием.

Действительное, истинное намерение Декарта, которое ему удалось
реализовать с такой силой, что нас до сих пор потряхивает, –
стремление обрести себя в боге.

«Я мыслю, я существую в Боге» – таков полный и единственный смысл
реализованного им поиска и достигнутого им понимания.

Реализованное же Ньютоном в математике понимание формулируется так:
«истинное движение тела в боге одно, вечно и неизменно».

Можно и так: истинно существует и мыслит человек только в боге;

и: истинно существует и движется тело только в боге.

Это и есть Средневековье, теперь уже – во всей своей полноте, так
как только теперь человек его смог помыслить! Именно Декарт
первым и последним помыслил максиму Средневековья – полноту
существование человека в боге, поскольку она – эта полнота –
необходимо должна включать в себя мышление как полное
реализованное понимание, каким и является декартово «я мыслю» и
ньютоново «тело движется».

Историки философии и сами философы упускают главное в опыте Декарта
– для него, как и для каждого средневекового человека,
единственным истинным действием является действие именно и только
бога, поэтому для Декарта нахождение, обретение
несомненного, достоверного, совершенного есть проявление действия бога
в потоке наличного человеческого.

Это принципиально: «я мыслю», в какой бы мешанине наличных форм и
содержаний, например, сомнения в достоверности чувственного
восприятия, оно ни проявилось, оно («я мыслю») не имеет к нему
никакого отношения, оно не затрагивается наличным
осуществляющимся сомнением, оно – как и движение тела – есть действие
бога, или, ещё точнее, действие, в котором невозможно
различить бога и человека!

В этом действии человек – не пустой проводник, не тень, наоборот, он
полон всем, чем может быть полон человек, именно потому,
что это действие бога неотличимо от него самого; наличное же,
в котором проявилось действие божие, связывает это действие
своим потоком, но не меняет его природы, не может отменить
ни факта произошедшего, ни трансформировать, исказить его.
Наличное лишь вживляет этот факт в своё течение.

Декарт помыслил, и топос культуры оказался полностью заполненным,
теперь он уже не может вмещать в себя что-либо, для полноты
ему не доставало единственного – мыслящего человека, то есть
человека, удерживающего во внимании всё пространство этого
топоса и все его элементы, начиная с трансцендентного бога и
заканчивая сформировавшимся и освоившим себя индивидуумом –
«я».

Это пространство от бога до «я» и есть полное пространство
Средневековья; и последнее его действие, действие, которое становится
архимедовым рычагом поворачивания маховика времени,
эволюции, – выполненное понимание, «я мыслю».

Эта точка опоры находится в самом центре мира, который невидим и
вокруг которого движется солнце (Ньютон), в центре, потому что
она соединяет в себе оба полюса средневековой жизни – бога и
человека, соединяет в одном действии бога и человека.

Действие бога есть действие человека, или, наоборот, действие
человека есть действие бога! Это одно и то же.

Бог есть человек и человек есть бог!

Правда, пока только в одном единственном действии.

Интересно, чувствовал ли Декарт, какую бездну он перешагивает,
возвращая человеку то, что тот почти две тысячи лет назад потерял
– себя как само-действующего, само-стоятельного,
само-определяющего, само-законного (автономного)?

Таким образом произошло то, что и происходит в вихре эволюции –
накопленный и завершённый опыт изменяет человека: человек
спасения, или религиозный человек как тип сменяется современным
человеком:

• человек спасения полагал самодейственность в трансцендентное, современный человек – в себя;
• человек спасения полагал мир установленным, вечным и неизменным, современный человек – постоянно меняющимся;
• человек спасения полагал себя определённым, современный человек – возможным;
• человек спасения стремился к обретению себя в вечном будущем, современный человек – в изменчивом настоящем;
• человек спасения полагал себя спасаемым и спасённым, современный человек – спасающим.

Конечно, какое-то время уже другой, современный человек будет
пытаться довести культурные матрицы Средневековья до абсолютной
полноты и совершенства.

Всплеск понимания, погрузивший Средневековье в небытие, задаёт
направление стремлению последующих – удерживать и развивать его;
однако, поскольку удерживать и развивать уже нечего, то это
удерживание и развитие превращаются в схематизацию,
увековечевание прошлого.

Похожую ситуацию мы уже наблюдали в Античности, когда полнота
мышления первых мыслителей – Пифагора, Демокрита, Сократа,
завершившая созревание Античности, можно сказать, завершившая саму
Античность, сменилась попытками уже других – средневековых
людей опредметить достигнутое.

Поэтому, так же, как Пифагора и Демокрита сменили Платон и
Аристотель, теперь Декарта сменяет Кант.

Античные мыслители завершили собой этап наличного в истории
современного человека.

Декарт завершил средневековый этап отчуждённости, или (по Гегелю),
этап сущности, полагания сущего в скрытое, трансцендентное.

Соответственно, Новое время – этап явления, или
трансцендентальности, рассматривания (оправдания) явления как выполнения
сущностного.

Ну а сегодня начинается последний и завершающий этап – этап
действительности: восстановление наличного как сущностного, или
наличного сущего, или сущего наличного, этап эпифании, где всё
многообразие мира и человека во всей полноте представляет
собой сущее, всё истинно и ничто не более другого.

В действительности «снято», как говорят философы, всё: существенное
и случайное, большое и малое, скрытое и явное, будущее и
прошлое, естественное и искусственное, достоверное и кажущееся,
закономерное и неопределённое, абсолютное и относительное,
доброе и злое, пустое и полное, общественное и личное,
светлое и тёмное, и т.д., и т.д.

В действительности уже ничто не больше другого, уже всё есть, что
только может быть, уже всё скоординировалось и
синхронизировалось, уже всё есть целиком и сразу, уже всё целостно и
неделимо, уже всё плавает в пустоте и ни с чем не соприкасается,
уже всё – атом и пустота.

Читатель, скорее всего, заметил, что, чем ближе мы к концу данных
размышлений, отмечающих шаги совершенного мышления, тем больше
я обращаюсь к тому, с кого оно началось – к Демокриту, на
плечах которого, как хоббиты в ветвях Древня, мы до сих пор
обитаем, потому что он оставил нам матрицу совершенного
мышления, или матрицу понимания, дополняющую и завершающую
целостность как факт сущего, как со-бытие.

Если различие между Гуссерлем, Витгенштейном, Эйнштейном и Декартом,
Ньютоном достаточно отчётливо, то отличие Декарта от Канта
очень тонко, не бросается в глаза.

Я имею в виду, конечно, не концептуальные различия, это совсем не
интересно в контексте размышлений о совершенстве; я имею в
виду то, что определяет человека и, тем более, концепцию, –
направленность внимания.

Если Декарт стремится к полноте бытия, то Кант предполагает её уже
выполненной (в принципе выполненной, поскольку способности
человека уже определены и требуют только своего развития,
разворачивания во времени).

Декарт стремится к полноте бытия, потому что мир для него не
завершен без его действия, а Кант стремится завершить начатое,
дополнить происходящее, контролировать как критик (полицейский),
чтобы всё находилось на своём месте и не забиралось на
чужое.

Дух времени витает над каждым, но один – свободен в полноте, или
полностью свободен, другой – полагает свободу на занимаемое ею
место, штрих-код которого считывается рассудком.

Конечно, опыт удержания не только неизбежен, но и не бесполезен:
проявленность нового человека в удерживании старого становится
с каждым новым усилием всё отчётливее; на примере
классической немецкой философии хорошо видна всё большая
фантасмагоричность выстраиваемых концепций, особенно у Гегеля, которая
неизбежно сменяется частичным или даже полным разочарованием.

Интересно здесь вот что: каждый из философов после Канта,
отказываясь от общих оснований разочаровавшей его философии, сводит её
в той или иной форме, даже «питаясь только древними
индусами», как говорил Пятигорский о Шопенгауэре, к неизменному «я
мыслю».

Изменения в том, как они понимают «я мыслю», покажут то, насколько
человеку нового времени удалось начать осваивать себя в
соответствующих своему типу матрицах.

Формулируется матрица современного человека очень просто: «я
существую», матрица же Средневековья – «я существую богом»; то есть
задачей, или требующим наполнения и выполнения опытом
средневекового человека была задача обретения себя существующим в
боге, причём в любом возможном модусе существования
человека: существования в боге как отца семейства, или короля, или
монаха, или ремесленника.

Можно сформулировать и более обще, тогда матрица Средневековья –
«всё существует богом», а современная – «всё существует собой»,
потому, что бог во всём, что существует, или – само это
существование и есть сущее.

Человек Средневековья отработал матрицу поиска в наличном сущего,
поиска в относительном абсолютного, поиска бога во всём, и он
выполнил эту задачу, он реализовал этот опыт и теперь уже
современный человек не может жить по-другому: всё сущее уже
заполнено богом, уже не требует поиска бога, а требует бытия
им!

Снова и снова повторяю древнее указание: «вы боги есте», мы уже
теперь боги и должны, потому что не можем по-другому, жить
дальше, с богом внутри, проще – с богом, ещё проще – богом; и
жизнь богом станет лучшей благодарностью нашим предкам.

Теперь мне более понятно, что история мышления – это не смена одних
терминов другими, не изменение значений, не перетасовка
понятий и т.д.; история мышления – это история живого человека,
в этом смысле, например, Кант бесконечно далёк от Декарта,
хотя основывался именно на его концепции.

Бесконечно потому, что Кант уже другой, он уже лишен живой
возможности познать себя в боге, как бы не изощрялся в метафизике.
Это место уже занято, потому что выполнено, реализовано и
кануло в лету.

Теперь стоит задача познания себя как живого без отсылки к трансцендентному.

То есть понимание Декарта именно потому становится последним и
завершающим средневековье опытом, что он полностью выполнил
формирующую матрицу Средневековья: единство бога и человека.

Выполненная матрица единства бога и человека становится – как и в
Античности, когда человек нашёл в наличном себя отдельным,
одним, одиноким и поэтому ищущим единства со всем сущим
(богом), то есть единства с богом, так вот, теперь так же, но на
новом уровне, когда это единство с богом (сущим) было
достигнуто и человек вновь остался один, но уже как само сущее,
выполненная средневековая матрица становится основанием нового
человека.

Выполнение становится основой последующего, но не как повторение
выполненного, что невозможно в силу необратимости
трансформации, а как матрица одного выполненного действия, как
мутировавший ген, как атом, который самим фактом своего существования
провоцирует рождение подобных и меняет движение вихря
спонтанности.

Теперь матрица свободной фактичной единичности во всей своей полноте
– «я сам» – становится матрицей любого действия
современного человека.

Заметьте: в формуле «я сам», в отличие от формулы «я существую»,
выделяется именно самодейственность «я», его самобытие; хотя, в
принципе, это одна и та же формула, так как в философии
«существовать» означает «быть самобытиём», то есть иметь
основания собственного бытия только в самом себе, или, согласно
древним, быть богом.

Того, кого интересует утончённый образ Канта, я отсылаю к
«кантианским вариациям» Мамардашвили; меня интересует совершенство,
поэтому неизбежна некоторая безжалостность данного
рассмотрения.

Как есть философ гораздо проще любой построенной им концепции,
распаковка смыслов которой больше прячет философа, чем открывает
– может именно этот смысл вложил в «хорошо жил, кто хорошо
скрывался» и «выступаю в маске» Декарт; как есть философ
всегда определяется формирующей его матрицей, а она
формулируется просто и уравнивает своим действием короля, дворянина,
крестьянина и разбойника, поэтому Декарт не сложнее пытавшегося
его ограбить, а Кант – своего парикмахера.

А вот то, каким образом человек обращается с формирующимся собой и
миром, зависит уже от него; соответственно, можно
рассматривать историю философии только как историю освоения, что,
собственно, и делают историки философии и собственно философы,
переходя от теорий к теориям, от одних концепций к другим,
выявляя их соотношения и пр.

Однако без соотнесения с формирующимся матрицами эта история
концепций превращается в «выпотрошенную» от живого историю, которая
и преподаётся в университетах, заполняет учебники,
монографии и головы.

В этой истории вы не узнаете чего-то принципиально нового, того, что
только и может быть для вас не только интересно, но и
полезно. В этой истории современный человек рассказывает о том,
что он видит в прошлом, а видит он там самого себя, не важно,
как глубоко в историю он пытается заглянуть.

Поэтому современная история в самом широком смысле: философии,
археологии, антропологии и пр., только закрывает от нас
действительную историю человека и как вида, и как типа.

История совершенства, которую я рассматриваю, безжалостна в том
смысле, что полагает в основу рассмотрения ничего другого, кроме
самого рассматриваемого, соответственно, матрица
современного человека является единственной основой изучения истории
только тогда, когда рассматривается современный человек; если
исследуется магический человек, то используются матрицы
магической цивилизации, и т.д.

Поэтому совершенное мышление видит и реконструирует историю как есть.