Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Глава 6

Мы спускались по 25-й к заливу. Пышная разлапистая зелень на склонах
гор, вырастающих по краям дороги, укрывала домики времен
наполеоновских войн миролюбивой тенью. Вывески на почтовых
ящиках изображали кашалотов, лобстеров и осьминогов, – древние
традиции, морские промыслы. Промелькнула большая кирпичная
церковь Христа-младенца, смотрящаяся здесь вполне уместно – в
округе находилось несколько крупных медицинских учреждений.
От Наташи из «Сейнт Чарлза» я вышел несколько минут назад:
ничего со вчерашнего дня не изменилось, но, по словам
врачей, это к лучшему. Нужно как можно ближе подойти к
критическому сроку, выносить малышей до безопасной для внешней жизни
кондиции.

Мы въехали на главную улицу городка, и я сразу понял, что здесь я
хотел бы жить. Трудно объяснить природу этого ощущения: город
был уютным, пешеходным, старинным, портовым, в конце концов,
но желание остаться где-нибудь надолго возникало у меня
редко, всего пару раз в жизни. Как-то это случилось на
лесотундровом островке в районе Баффиновых островов. Островок был
необитаем, вернее, там жили в сторожке три забавных мужика
неизвестной религиозной ориентации, культ свой они отправляли
сезонно, лишь в теплое время года. Мы прилетели туда весной,
на вертолете с моими товарищами-океанологами. Приземлились
лишь на час, но мне этого хватило, чтобы навсегда очароваться
этой местностью. Лес по мере приближения к воде становился
все ниже и ниже, буквально на глазах превращаясь в
карликовый. Меня это растрогало. Карманные сосны и березы со взрослой
развитой мускулатурой, но ростом не превышающие куста
брусники. Вдоль берега лежали огромные белые камни, и вода,
несмотря на близость к Полярному кругу, уже значительно
потеплела. Я хотел лежать на этой земле, не вставая, до скончания
моего века. Было солнечно, пустоголово. Я решил, что смогу
прожить здесь собирательством, охотой и рыболовством. Друзья
насильно затащили меня обратно в вертолет. Больше в тех краях я
никогда не был. Остальные случаи обретения второй родины
были так же иррациональны.

Объяснить скорую любовь к Порту Джефферсон проще. Несколько
аккуратных улочек, ведущих к океану, были украшены антикварными
газовыми фонарями, горящими даже в дневное время. Вдоль
тротуаров располагались чугунные лавочки, которые мы с Моник приняли
поначалу за автобусные остановки. Телефонные будки начала
прошлого века были выкрашены в ярко-красный цвет. Возможно,
соединение происходило, как и прежде, при помощи
телефонистки. Первое, что попалось на глаза, – кирпичное здание театра с
афишами по бокам от входной двери (о существовании таких
развлечений мы уже давно забыли). Художественные салоны,
букинистические лавочки, магазины нефабричного модного платья,
фасонные парикмахерские, солярии и спа, офисы гадалок и
костоправов... На одной из боковых улочек моя Мо обнаружила центр
лечения варикозных вен и тут же поинтересовалась, что это
такое. Я объяснил, насколько мог.

– Такое может быть только у белых, – прокомментировала она
безапелляционно. – У ваших баб слабые сосуды. Черные имеют более
совершенный организм. У нас никогда не бывает рака кожи.

– Вы – главные разносчики СПИДа, – нашелся я. – Все началось с того,
что твои соплеменники начали трахаться с обезьянами.

– Ты считаешь, что в Африке не хватает страстных женщин? – девочка
оставалась невозмутима. – Какое удовольствие может получить
мужчина, трахающийся с обезьянами? Они понятия не имеют о
нежности, не умеют разговаривать.

– А откуда ты взяла, что мужчинам приятно разговаривать с женщинами?

Время подбиралось к полудню, на улицы высыпало большое количество
молодежи: из летней школы или какого-нибудь яхт-клуба. Они
рассредоточились около «Старбакса», элитной кофейни,
встречающейся только в богатых районах. Многие кучковались на лавочке
под часами на чугунном столбе: такие часто встречаются на
главных улицах старых южных городов. Подростки были с Моник
одного возраста.

Я немного опешил, попав в столь молодежный город. Нарядные,
разноцветные, одевающиеся явно не на острове, а в городе, они
радовали глаз свободой своих перемещений. Им не нужно было брести
от казарменного школьного автобуса до дома под насмешливыми
взглядами своих сотоварищей, они жили в пределах пешеходных
расстояний. Я заметил, что среди них нет черных, но не стал
обращать на это внимание своей спутницы. Для уклада таких
городков это нормально, определено историей заселения. В
Хамптонс черных много. Я видел недавно объявление о фестивале
южноафриканской культуры. Чернавку сверстники (ни черные, ни
белые) не интересовали. Если кто-то из девочек и покосился с
интересом в ее сторону, то мимолетно. Моя царица Савская не
удостоила взглядом никого из них.

По улице шел рыжий, одетый с курортным вкусом старик в капитанской
кепке. Он пытался завести разговор с каждым, кто попадался
ему на пути. Своей темой он выбрал хорошую погоду.

– Какая хорошая погода, – сказал он нам и приподнял козырек фуражки.
Его одиночество было лишено трагизма. Он был уверен, что,
дойдя до конца улицы, он найдет для себя подходящего,
сочувствующего собеседника.

Мы с девочкой шумно согласились с его утверждением. Немного
замешкались с продолжением диалога, но старик уже был на несколько
шагов впереди. Я увидел детский «GAP» по ходу движения,
вспомнил про Наташу и решил купить что-нибудь для будущих
новорожденных. Она в силу национальных предрассудков считала, что
покупки нужно делать только после родов. Я побаивался, что
тех трех-четырех дней, что она проведет в госпитале с
малышами, мне будет недостаточно. Я не был уверен, что справлюсь с
этой задачей так, как положено. На курсы мам и пап мы не
ходили опять-таки из-за каких-то предубеждений, да и
располагались они в каком-то недосягаемом далеке.

Публика в магазине тоже отличалась от нашей в лучшую сторону. Я
сразу обратил внимание на женщину в vintage-джинсах и черных
туфлях на высоком каблуке. Она стояла у кассовой стойки,
отставив ножку, и беседовала с продавщицей. Несколько вдумчивых
покупательниц городского вида обследовали красочное детское
барахло. Между торговых рядов носились дети дошкольного
возраста – девочки в униформе «Пеппи – Длинный Чулок». Мальчик в
высоко подогнутых джинсах сидел на коврике, играя в корабль с
большим лакированным ботинком, взятым в обувном отделе. Три
бюстовых манекена изображали подростков с одинаковыми
лицами. Их головы были повернуты по команде «Равняйсь!» и
рекламировали разноцветные кепочки. В одинаковости их лиц было
что-то сатанински устрашающее, и я мысленно помолился за то,
чтобы прогнозы докторов сбылись и у нас с Наташей родилась
именно двойня, девочка и мальчик.

Секция распашонок находилось под фотографией негритенка, пасущего
желтых цыплят на зеленом фоне. Я подошел и тут же уткнулся
носом в вороха висящего на плечиках белья, пытаясь разобраться,
в какого сорта нарядах нуждаются мои первенцы. Ассортимент
для новорожденных был невелик. Я купил по четыре набора
ползунков обоим (по одному – полосатому, а остальные, с
картинками, изображавшими мультипликационных зверей), две пачки
нижних маечек, набор слюнявчиков и решил на этом остановиться. В
других магазинах одежда могла быть дешевле.

Моник с интересом наблюдала за моими действиями. Позже сказала мне,
что обиделась на то, что я ни разу не обратился к ней за
советом. По магазину она слонялась отрешенно, демонстративно
скучала даже в отделе для девочек ее возраста. Подойдя к
кассе, я ткнул пальцем в хулиганскую белую кофту, исписанную
знаками в стиле граффити, поймал ее взгляд. В ответ она покачала
головой, поджав губы.

– Вас придется вести в «Saks Fifth Avenue»*, – сказал я обезьянке,
чтобы продавщица улыбнулась.

Она так и поступила, но вдруг страшно изменилась в лице, выронив
распашонки на прилавок. Губы ее задрожали в преддверии
эпилептического припадка. По шее и щекам пошли красные пятна. Моник
тоже заметила это и поспешила на выручку, настороженно
всматриваясь в лицо продавщицы.

– Мне на волосы сел жук, – сказала она зловещим шепотом. – Я боюсь
их до смерти. Аллергия.

– Выйди к нам, – сказала Моник решительно.

Когда полуобморочная девушка оказалась передо мной, я разглядел с
правой стороны на ее прядях необычно большую осу,
привлеченную, должно быть, сладким запахом лака. Я попросил дамочку не
беспокоиться, приблизился к ней и щелчком пальца сбил осу на
пол. Моник зааплодировала моему героизму. Продавщица, ни
жива ни мертва, спросила, где насекомое, боясь шелохнуться. Моя
чернавка тотчас обнаружила осу на полу и смачно раздавила
ее носком своего кованого ботинка.

– Нам полагается скидка, – добавила она незамедлительно. – Скидка и
вечный кредит в вашей лавочке.

Девушка извинялась, продолжая краснеть и бледнеть попеременно,
говорила, что такие вопросы может решить только менеджер. Мне
стало неловко, и я свел происшедшее к шутке.

– Ты должен был с ней договориться о свидании. После работы. По
законам чести, она должна тебе отдаться. Ты ей спас жизнь.

– По каким законам? – рассмеялся я извращенному смыслу ее фразы. Она
часто говорила нелепости, но, на мой взгляд, делала это
сознательно: с юмором, со вкусом, с изобретательностью.

– По африканским. По законам джунглей. Именно по тем самым законам,
согласно которым мои соплеменники перетрахали в Африке всех
обезьян. Заразившись СПИДом, они принесли себя в жертву.

– Ты удивительная дура.

– Ты думаешь, они трахали обезьян от страсти? Из любопытства?
Отнюдь. Это была великая месть. Закон великой мести.

Говорение чуши доставляло ей немалое удовольствие. Иногда она
перебарщивала, нарушая границы жанра, но если бы Моник сдерживала
себя, то сказать что-нибудь по-настоящему абсурдное было бы
невозможно.

В молодости я мог обсуждать с друзьями все, что приходит на ум, не
задумываясь ни о содержании, ни о синтаксисе речи. Обычно это
происходило по обкурке, вдалеке от посторонних глаз и, в
конце концов, вело к созданию некоторого специального языка,
собственного жаргона, понятного лишь в нашей компании. Сейчас
я поймал себя на мысли, что нечто подобное происходит у
меня и с Моник. Кто знает, хорошо это или плохо.

– Они начали трахать обезьян из ревности. Потому что сначала
обезьяньи мужики перепортили всех наших женщин. Тогда наши их
отмудохали как следует, а женщин забрали в рабство. Замкнутый
круг. Сообщающиеся сосуды. Негры, кстати, не болеют СПИДом, как
и раком кожи. Катастрофа началась с того момента, когда
белые стали западать на наших баб и распространять заболевание
среди своих. Что удивляться, если даже ты до десяти лет
носил юбку.

Я ее не слушал: шутка давно закончилась. Подошел к «Крокодилу»,
вокруг которого собрались четверо подростков и старик в
капитанской фуражке, открыл багажник, швырнул туда пакет с
покупками. Моник с деловитой важностью начала объяснять людям
достоинства и недостатки нашей машины. Им и без ее комментариев
было все понятно.

Мы припарковались на Мэйн стрит, напротив «109 Chris Silver
Jewelry». У Моник тут же порвалась золотая цепочка, на которой она
носила пошлый чармс со своим именем. За последнее время она
стала больше украшать себя, оставляя макияж по-прежнему
скромным. Она обвешивалась блестящей дрянью из дешевого желтого
металла или пластика, как многие черные или латинос. Я не
реагировал на проявления ее вкуса. Несмотря на наше очевидное
сближение, я вряд ли воспринимал ее как женщину. Она тоже
никак не акцентировала внимания на своей бижутерии, не
обижалась, если я не обращал внимания на ее новую прическу или бусы.
Опыт женских капризов в ней еще не проснулся, а если и
проснулся, то в самой наивной форме. Ей хватало того, что с ней
общаются на равных, не заставляя постоянно помнить свое
место, закрывают глаза на ее глупости и ошибки. Она чувствовала
эту доброту и была за нее благодарна.

В ювелирной лавке Мо радостно протянула мастеру свою безделушку в
зажатом кулачке: на мгновение его разжала и зажала вновь. Я
сделал ей замечание и объяснил продавцу, в чем заключается
наша проблема. Молодой парень мексиканского вида глянул на
цепочку, сказал, что она будет готова лишь к завтрашнему утру.

– Вообще-то мы приезжие, – пробормотал я ни к селу, ни к городу.

– Мы собираемся к вам переехать. Хороший городок. Видно, что здесь
живут порядочные люди. А у нас на Ямайке конопля растет прямо
вдоль дорог, по обочинам, – девочке нужно было производить
хорошее впечатление повсеместно.

* «Saks Fifth Avenue» – магазин дорогой одежды.