Онтологические прогулки

Точно так же, как запад, восток я буду рассматривать типологически,
то есть восток будет исследоваться как особый тип
современной цивилизации, характеризующийся выделением не предметности,
как запад, а созерцательности.

В этом мне и читателю очень пригодится тот опыт, который был
накоплен при рассмотрении западного мышления, а именно – опыт
не-предметного мышления, или опыт совершенства.

Прежде всего опыт непредметного мышления – это не рефлексивный опыт;
то, что запад полагает рефлексией, то есть осознанием
некоторого осознаваемого содержания, является превращённой
формой, квази– или псевдо-формой.

А именно: осознание некоторого содержания и осознание этого
осознания не однородны между собой, представляют процессы (действия)
разных уровней; сплавление их в одном действии является
сгущением, как минимум, двух (а на практике – десятков или даже
сотен) самостоятельных блоков (феноменов), в данном случае,
здесь – осознания содержания (например, восприятия дерева)
и осознания этого осознания (в любой его возможной форме, а
их множество, например, осознание себя (воспринимающим
дерево), осознание восприятия (дерева), осознание (восприятия)
дерева и т.д.)

Западная философия постулирует однородность осознания от «первичных
актов» до вторичных, третичных и пр. (в терминологии
Гуссерля); то есть осознание – одно на любом «этаже», этапе,
моменте любого действия (процесса, события), что и позволяет
западной философии, как она думает, подниматься от первокогитаций
до трансцендентальных актов и обратно.

Подобно лестнице Иакова осознание становится мостом, соединяющим
бренное существование с небом философии, по лестнице осознания
сонм когитаций снует вверх – вниз под пристальным взором
контролирующего этот плотный трафик божества – рефлексии,
двойного я.

Пока внимание человека предметно, то есть сфокусировано на
схватывании некоторого содержания, оно полностью находится во власти
этого способа схватывания и, соответственно, никоим образом
не может его контролировать.

Сомнение, феноменологическая редукция во всех её видах никак не
может помочь в избавлении от диктата способа схватывания
(осознания), так как сам способ схватывания не может быть отделён
от позиции схватывающего (осознающего); единственное, что
может делать редукция, это именно удерживаться от
натурализации, объективации схватываемого содержания.

Конвейер жизни производит феномены (единства многообразного), так
что философии остаётся только пытаться понять природу этих
феноменов как уже данных, уже готовых продуктов, в которых
скрыт создавший их процесс, как в цене (стоимости) земли – скрыт
процесс, приведший к такому «жареному логарифму» (Маркс).

Западная философия превращается по существу во что-то, напоминающее
таможню, задачей которой является контроль за незаконной
миграцией первокогитаций в чистый мир рефлексии, или –
прорицание, гадание, толкование (Хайдеггер), когда по некоторым
косвенным признакам пытаются судить о невидимом в феномене
процессе его образования.

Западной философии даже не приходит в голову, что она имеет дело с
особыми, не знакомыми древним людям образованиями, –
феноменами как превращёнными формами, для исследования которых
требуются специальная технология мышления, принципиально отличная
от классической и современной техники мышления.

Например, психоанализ Фрейда и вообще психотерапия, политэкономия
Маркса, теория эволюции Дарвина, геометрия Лобачевского и др.
представляют собой принципиально новые виды нерефлексивного
мышления, в которых эта новая технология мышления получила
своё развитие; философия же серьёзно отстала от передового
мышления.

Ещё раз подчеркну, что новые виды нерефлексивного мышления наглядно
показали, что феномены – это конгломераты, единства
многообразного, превращенные формы разнородного, так что прямое
объединение их в некое целое за счёт осознания – незаконно и
неэффективно, является квазиоперацией, порождающей
превращённое, то есть отчуждённое мышление.

Распаковка же феноменов, например, в психоанализе или политэкономии,
показывает: 1. отсутствие связывающего их единства
осознания; 2.разнородность осознаний различных уровней и этапов;
3.принципиально новый, особый характер высших мыслительных
процессов; 4. невозможность отрывать осознание от его
содержания; 5. невозможность осознания становиться своим же
содержанием; 6. необходимость разработки новой технологии мышления; и
пр.

Одним из наиболее негативных следствий ригидности западной философии
является её полная неспособность дифференциации,
определения, исследования наработанного современным человеком
разнообразия непредметных технологий – намерения, внимания,
созерцания, восприятия, медитации и пр.

Если вы возьмёте любой словарь современной философии, то все
перечисленные технологии, а каждая из них – целый новый мир,
сводится к виду осознания (сознания), при этом сознание не имеет
аксиоматического определения, а только операциональное, а
именно: сознание – всё то, что может быть осознано, то есть
определяется через полагание самого себя как условия своего же
существования и определения, отсюда, кстати, маниакальное
стремление западной культуры найти «архимедову точку», так как
осознание по своей природе текуче как песок, на котором,
как известно, дом не построишь. Именно поэтому всё
наработанное эволюцией разнообразие современных технологий внимания
остаётся вне горизонта западной философии.

С лёгкой руки философов, например, Спинозы, бросившихся обретать мир
с помощью декартова «я мыслю», которое они полагали как
способность фиксации, дополнительную к любому возможному
действию или событию и обеспечивающую в силу этого независимость
фиксирующего от любого содержания этого события, так вот,
благодаря стараниям философов весь мир превратился в
«схватываемый» мир, а человек превратился в субъекта – плотную,
устойчивую, неизменную единицу познания.

Именно поэтому живое взаимодействие мира и человека превратилось в
наблюдение (схватывание) мира человеком.

Если сознание однородно, если всё разнообразие форм жизни сводится к
осознанию, то феномен, собственно, теряет свою
феноменальность, превращаясь в явление, которому приходится искать
сущность, то есть бытиё явления (Гуссерль, Хайдеггер и др.), то
есть по существу западная феноменология так и не стала
собственно феноменологией.

А если сознание неоднородно, если в качестве обоснования
рассмотрения не полагается единство сознания, как, например, в
психоанализе, то возникают следующие вопросы: что такое внимание,
созерцание, медитация, намерение, восприятие, желание,
воспоминание и т.д., и т.д.

Тогда оказывается, что каждая из них является формой жизни, подобной
движению, дыханию, речи и пр.; чтобы у читателя и у меня не
возникло ложного впечатления, что это – формы жизни
субъекта (человека), я продолжу список форм жизни – текучесть,
свечение, твёрдость, размножение, нагревание и пр.

Уже вчера необходимо было начать применять дарвиновское, то есть
действительно эволюционное мышление к исследованию истории
вселенной и особенно – к истории эволюции форм внимания; однако
пока до этого ещё далеко, например, современная
антропология, несмотря на существенный рост новых данных, отчаянно
сопротивляется вполне естественному (в смысле Дарвина) пониманию
разнообразия эволюции человека, причём не только в смысле
видоизменения на протяжении всей истории современного
человечества (о чём я постоянно напоминаю и что лежит в основании
этих размышлений), но и в смысле разнообразия самих видов
человека, параллельных линий развития, которые, конечно же, не
могут иметь одно место и одно время происхождения, одну
интенсивность и одно направление развития и пр.

Мы до сих пор! не знаем, что такое внимание, намерение, созерцание и
др. как не сознание, как не модусы осознания!

И, соответственно, мы принципиально не можем, даже «питаясь одними
древними индусами», как говорил Пятигорский о Шопенгауэре,
понять и, соответственно, адекватно воспринимать особенность
восточной культуры, поскольку в ней как раз сознание не
полагается как трансцендентальность; так что мне есть чем
заняться.

Для того, чтобы понять восточный тип современного человека
необходимо специальная техника, то есть понимание востока не может
быть достигнуто просто так; как это ни странно, но это очень
простое и очевидное утверждение почему-то не приходит в
голову именно тем, кто занимается исследованием востока.

Адекватное понимание, восприятие востока не само собой разумеется,
для него нужны не эрудированность, не знание языков, не
особенная проницательность, не некая художественность натуры и
пр., для него необходима реконструкция типа культуры, для
чего, в свою очередь, необходимо понимание своего типа.

Поскольку западная культура не знает, не понимает себя как тип, то
для неё закрытым является и восток как тип. Сколько ни читай
Шопенгауэра или Пятигорского, востока там не обретёшь, а
обретёшь западное восприятие востока! Даже великолепная, лучшая
в мире русская школа буддологии требует некоторой
коррекции, об этом мы ещё поговорим.

Пока же, здесь мне важно показать, что, не проведя специальной
работы, приступать к исследованию востока бесполезно, так как
неизбежно будешь восток воспринимать не как есть, а как свой
восток, восток себя.

Исследование западной философии как типа подготовило исследование и
востока как типа; мы не имеем право собственное понимание
сознания переносить на восток, обосновывая этот перенос тем,
что мы как люди – одинаковы, что мы – одного типа, что у нас
одинаковое по своей природе сознание, но разное его
(сознания) понимание (интерпретация).

Я показал (конечно, только тому, кто это увидел и вряд ли таковых
наберётся достаточно… впрочем, откуда мне знать, сколько их
наберётся?), что западная культура не знает, что такое
«сознание», поэтому тем более оно ничего не знает о востоке, в
котором вообще нет термина «сознание» (он появился там только
после первых контактов с западом).

То есть запад полагает несуществующую способность, на самом деле –
общее обозначение для целого ряда различных форм, а именно –
сознание в качестве определяющего природу человека как вида,
то есть определяющую способность всех современных (да и
древних тоже) людей вне зависимости от места обитания.

Поэтому западный исследователь везде видит только самого себя: в
древности он видит себя, на востоке он видит себя, везде –
только себя, точнее, не действительного себя, а образ самого
себя, себя, каким он себя знает.

Вернёмся к началу, запад воспринимает восток как – созерцательный
восток, то есть, поскольку же для запада созерцание является
модусом сознания, а сознание есть осознание, то есть «я»,
субъект, то запад неизбежно воспринимает восток как
«созерцающего субъекта», субъекта, ориентированного на созерцание.

Здесь я приведу несколько самых простых определений форм
непредметных технологий (как не сознания):

• внимание – направленная скоординированность элементов целостности, например, направленность на контакт;
• намерение – сохранение, удерживание определённого внимания, например, намерение контакта;
• движение – изменение координации элементов целостности, обеспечивающее возможность реализации намерения, например, движение, обеспечивающее контакт;
• созерцание – распределение внимания на все элементы целостности некоторого намерения;
• медитация – сохранение достигнутого созерцания;
• целостность – живое единичное единство многообразного (смотри «Совершенную математику» или «Совершенное мышление» 1-3, где показывается, что такое атомы); и пр.

Из данных определений очевидно, что у внимания, намерения,
созерцания и пр. – НЕТ СУБЪЕКТА как отдельного элемента целостности;
соответственно типологической особенностью востока является
БЕССУБЪЕКТНОСТЬ!

Созерцание как скоординированность внимания единичной целостности
несубъектно, бессубъектно, вообще находится вне дуализма
мир-человек, объект-субъект и пр.; Демокрит это понимал, после
Платона это понимание сместилось на периферию философии, но
всё ещё сохранялось как необходимость актуализации созерцания
в размышлении, в новое же и особенно в новейшее время, когда
философия стала по преимуществу языковой, созерцание
полностью выветрилось из философии, а восток, соответственно,
вообще стал недоступен в своей специфике.

Восток выделяет (самим собой, конечно, а не выделяет как свою
особенность) координацию элементов целостности, или созерцание;
так, если созерцание направлено на выделение одного элемента
целостности – предметности, то получается «обычный»,
предметный современный человек, или просто современный человек.

Тогда созерцание предстаёт как со-зерцание, вместе с зерцанием,
зеркалом, которое показывает целостность как предмет;
воспринимаемый предмет всегда является «зеркалом» целостности, не
отражением, так как целостность непредметна и не имеет внешнего,
в чём могла бы быть отраженной, а именно и только
во-сприятием, то есть со-зерцанием предметности целостности.

Ничего другого запад не знает, то есть запад всегда предметно
со-зерцателен и именно этой чертой он и наделяет восток; запад как
бы говорит востоку: мы с тобой братья, мы смотрим на мир и
видим одно и то же, только меня интересует то, что мы видим,
а тебя – как мы видим, меня интересует содержание
восприятия, тебя – сам процесс.

Западу совершенно не приходит в голову, что созерцание принципиально
несубъектно, бессубъектно (в единичной целостности нет
такого элемента, как субъект, впрочем, нет там и объекта), что
его (запада) предметная направленность внимания совершенно
чужда востоку, поэтому он совсем не понимает то, что ему
говорит в ответ восток:

Друг мой, ты слишком цепляешься за то, что видишь, потому что
слишком цепляешься за самого себя; как только ты перестанешь
цепляться за себя, то, что ты видишь, превратится в такую же
иллюзию, как и ты, который это видит, так что и ты, и видимое
тобой есть лишь результат определённой координации внимания,
определённого сочетания элементов.