Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Глава 7

Называть Порт Джефф настоящим портовым городом я бы не стал.
Терминал парома, соединяющего Лонг-Айленд с Коннектикутом, обширный
парк частных яхт и катеров, буксир, стоящий у пирса на
вечном приколе. Мне не верилось, что сюда через три-четыре дня
должен явиться корабль «моей мечты», как с некоторых пор
окрестила его моя черная подруга. Перед пристанью располагалась
обширная полупустая парковка. Люди переправлялись в
Бридж-порт преимущественно на автомобилях, место для которых было
отведено в гигантской носовой части парома.

«Парк Сити» был сейчас пришвартован к специальному понтону, загрузка
шла полным ходом. Мы с Монèк подошли к воде, любопытствуя.
Машины въезжали в чрево «левиафана», повинуясь жестам
регулировщика. Переправка автомобиля (в одну сторону) с водителем
стоила под сороковник, пешехода – баксов пятнадцать.
Недешевое удовольствие, сокращающее время в пути часа на два.

Просить о прогулке в соседний штат Монèк не стала. Она была женщиной
другого склада. Широкая натура, она хотела всего, что
попадало в поле ее зрения. Никогда ни на чем не настаивала, но
тут же переключала свое внимание на новый вожделенный объект.
Мы прошлись по мосткам вдоль парома, вглядываясь в
прямоугольные «бойницы», тянущиеся вдоль его борта. На верхнем ярусе
они шли одна за другой, на нижнем – в шахматном порядке.
Размышлять о внутренней конструкции парома мы не стали, лишь
Монèк заметила, что быть капитаном такого плавающего средства
позорно.

– Это какое-то лузерство – плавать туда-обратно. Я бы на его месте
нарушила маршрут и ушла в открытый океан.

Я рассказал о трагических случаях потопления паромов, о захвате их
террористами и сумасшедшими.

– В этом что-то есть, – согласилась она. – Но лучше угонять
какой-нибудь быстроходный катер. Так, чтобы никто не смог догнать.
Уплыли бы в Африку. Меня бы там сразу выбрали бы королевой.

– Королевой Африки?

Правый берег гавани был холмистым, он густо порос лесом, в зарослях
которого иногда проглядывали белые стены и флигеля усадеб.
Были видны спуски к воде от нескольких домиков, заборчики,
будки охраны, тянущиеся вдоль узкой полоски песчаного пляжа.
Четыре яхты с пронумерованными парусами беззвучно шли вдоль
берега, среди них так же беззвучно шныряла небольшая моторная
лодка, в быстроходности которой Монèк тут же усомнилась.

– Нам нужно что-нибудь посерьезнее. Что-нибудь военное. Ты не
знаешь, где тут ближайшая военная база?

Мы вышли на длинный дощатый променад, уходящий далеко в воду. Слева
стоял вековой лес вбитых в дно бревен – швартовочное место
для частных лодок. Одинаковой длины, расположенные в
правильном геометрическом порядке бревна матово белели над синей
водой; на некоторых из них болтались остатки веревок, канатов,
шлангов. Такие же светлые от действия соли, солнца и ветра
мостки были покрыты пометом и пухом чаек, другим мусором,
забившимся между досок. Следов жизнедеятельности птиц
становилось все больше по мере удаления от берега. В том месте, где
пирс поворачивал налево перевернутой буквой «г», известковый
налет под ногами почти что скрипел, хотя не вызывал
брезгливости. На двух крыльях пирса располагалось по заправочной
колонке: одна с дизелем, другая с бензином – длинные синие
шланги растягивались по всей длине мостков. Маленькая будка
мороженщика «Бен и Джерри», стоящая на углу перед поворотом, в
настоящий момент была закрыта. Возле нее лежала вверх дном
железная лодка с истертым килем.

Мы оба озирались в поисках лучшего места для встречи иноземного
корабля. Было бы мило встретить его за стаканчиком мороженого.
Правда, Монèк находила такой ход слишком примитивным. Слева
от нас лежала промышленная часть гавани. Над древесными
верхушками неприглядно торчали две фабричных трубы, окрашенные в
красно-белую полоску, рядом – бетонная башня, от которой
отходили металлические этажерки линии электропередач. Возможно,
это была электростанция, перерабатывающий завод или
упаковочно-производственный комбинат – зона для наших целей
неприемлемая. Несколько причалов с буксирными катерами тоже вряд ли
могли быть местом высадки ирландской барки. По левой
стороне бухты тянулся ряд проржавленных барж с горами черного и
белого сыпучего материала, среди которых недоуменно ползал
маленький желтый экскаватор с поднятым ковшом. За горами угля
неожиданно вырастал частокол мачт, от его контрастной
белоснежности рябило в глазах. Присутствие столь многочисленного
малого флота в промышленной части гавани говорило о том, что
за всеми этими экскаваторами и подъемными кранами существует
еще какой-то проход, а может быть, и продолжение порта.

Я вернулся к Монèк, сел рядом с нею на горячий бок перевернутой
лодки. От плеска воды на душе воцарилось обманчивое спокойствие.
Идея встречи ирландского корабля, показавшаяся мне поначалу
столь символичной, таяла на глазах. Ну и что: приплывет
корабль, помашет музейными парусами, местный оркестр из
пожарного департамента сыграет что-нибудь на волынках, трубах и
барабанах. Кривоногие мужики в клетчатых юбках промаршируют по
парковке перед кучкой зевак. В лучшем случае в воду опустят
цветы в память о десятках тысяч погибших, так и не достигших
обетованной земли, ставшей теперь самой скучной на свете.

Я вспомнил, как на Смит Пойнт Бич проходило инсценированное
представление памяти разбившегося рейса «TWA-800». На пляже стоял
туман, почти такой же, как вчера. Мы с Наташей шли к выходу со
стороны заповедника, когда перед нами вдруг возникли
марширующие пожарники в кельтских национальных костюмах.
Происходящее казалось кадрами из бредового европейского кино: молодая
пара и оркестр-призрак на пустынном пляже. Мы двинулись им
навстречу, приветственно помахивая руками, улыбаясь
серьезности их раздутых красных щек, и только потом сообразили, что
случайно вклинились в гущу какого-то продуманного действа. В
воздухе зарокотал спасательный вертолет, выбросивший в
океан веревочную лестницу. Под командные звуки свистков,
раздававшихся неизвестно откуда, к воде поспешили мужчины в красных
трусах и майках, несущие тяжелые плоскодонные лодки. Они
пронеслись мимо нас в хмурой сосредоточенности, не одарив ни
взглядом, ни словом пояснения. Спустив шлюпки на воду, они
довольно беспомощно заработали веслами, пытаясь преодолеть
враждебную стихию нападающего прибоя. Свистки и ритмические
окрики старших, отличная физическая подготовка гребцов помогли
вытащить отряд в открытый океан, где поднимающийся шторм все
с большей очевидностью угрожал жизни спасателей. Вертолет
завис над лодками, разбрасывая над волнами хриплые мегафонные
звуки. К тому моменту мы еще не прочувствовали замысла
аттракциона: кульминация была впереди. Вскоре навстречу нам
двинулись родственники погибших с цветами и горящими свечками,
которые они несли в специальных пластмассовых стаканчиках,
защищающих огонь от ветра. Из шестнадцати стран мира они
прибыли на наш берег, чтобы почтить память родных, погибших в
авиакатастрофе восемь лет назад. Вскоре берег был усеян
цветами, утыкан свечками, жалко трепещущими пламенем на ветру.
Удивляла полицейская организованность траурного мероприятия.
Помню, я гадко пошутил, что если уж имитируется спасение
пострадавших, то неплохо было бы для правдоподобия и полноты
картины пригласить актеров, имитирующих свою скорую гибель. Мне в
сценарии этого шоу виделось что-то глубоко оскорбительное
для иностранных родственников жертв. Впрочем, в чужой
монастырь со своим уставом не ходят. Монèк отреагировала на эту
историю равнодушно.

– Я тогда была совсем маленькая, – сказала она. – Что там случилось?
Опять арабы? Совсем с ума посходили.

Я не знал, по какой причине упал «TWA-800», пожал плечами.

– Слушай, Моник. В Саут Хамптоне выбросило на берег
шестидесятифутового полосатого кита, самку финвала. На черта нам этот
корабль? Поехали

посмотрим на ее похороны.

Девочка слышала об этом, но считала столь быструю перемену в планах
предательством по отношению к нашей тайне.

– Благодаря этому кораблю ты здесь, – сказала она. – Если хочешь, мы
встретились с тобой из-за картофельного мора. И потом...
Все равно тебе каждый день нужно ездить к Наташе. Когда ее,
кстати, выписывают? – сострадания в ее голосе было немного.

Этого не знал ни я, ни доктор. Ее могли отпустить после родов, могли
и раньше. С Монèк на эту тему я говорить не хотел. Мы
поднялись, чтобы осмотреть правую часть порта. Там находился
другой причал – для частных прогулочных вечеринок. Декоративная
билетная будка в виде фанерного маячка: свадьбы, юбилеи,
праздничные круизы. Вход на пирс был закрыт.

На мощеной красным кирпичом площадке располагался помпезный
двухэтажный ресторан с башенками и балкончиками – два вечно горящих
фонаря по краям лестницы, два вздыбленных волною мраморных
дельфина у их подножия. Завтраки и банкеты. Это было не наше
место, хотя я отчетливо почувствовал, что давно хочу жрать.

– Ты ешь морепродукты? – спросил я чернавку, сообразив, что никогда
не был с нею в ресторане. – Или религия не позволяет?

– Я из семьи каннибалов с глубокими традициями. Смотри, что здесь
написано: «В честь тех, кто отправился в 1700-х годах из Порта
Джефферсон на покорение арктических и китайских морей». Мы
ждем «Джени МакМерфи». Ни шагу назад.

Я посмотрел на свежевыбеленного матросика, горделиво возвышающегося
на булыжном постаменте, и весело согласился. Как минимум
жена с грядущим выводком – под боком.

В прибрежном дайнере практиковалось самообслуживание. Официант
объявлял номер заказа из специального окна в углу зала, словно
спортивный комментатор или ведущий викторины. Я заказал
полдюжины устриц и пинту местного пива. Зажаренные в хлебе
креветки с французской картошкой для Монèк готовились на десять
минут дольше. У меня хватило такта не замечать примитивности ее
выбора. Я утащил у нее из тарелки несколько рачков и
картофельных палочек. Одна из заказанных мною устриц оказалась
двойной, сросшейся, и я отправился к распорядителю попросить
устричный нож.

– Это твой бонус! – пошутил он. – Давай я ее открою.

Раковину я открыл сам, чтобы вновь повыпендриваться перед
малолеткой. Когда я вернулся к столику, она ехидно заметила:

– Ты сегодня отличился дважды. Победил устрицу и пчелу!

На выходе из ресторана стоял памятник женщине, читающей книгу двум
малышам: мальчику и девочке. «В память о Дарле, умершей в
семнадцать лет при родах». Кто-то положил свежие цветы поверх
бронзовой книги. Мы остановились с Монèк около постамента,
переглянулись, не сказав друг другу ни слова.