Библиотечка Эгоиста (под редакцией Дмитрия Бавильского)

Глава 8

Майкл и Джуди Бергер были парой блистательной. Блистательность свою
постоянно подчеркивали, устраивая масштабные
благотворительные вечеринки для общества и пышные фуршеты по поводу местных
и государственных праздников. На этот раз был организован
концерт. Русское и постсоветское давно вышло из моды, но на
домашнюю презентацию российской пианистки народ должен был
собраться. Классическая музыка всегда в почете. К тому же
девушка на днях выступала в Карнеги-холле, что говорило о ее
профессиональной значимости. Хорошая музыка в узком кругу,
среди нужных людей... Джуди решила не брать за вход денег:
собиралось всего человек десять-двенадцать, это было существенно
ниже ее финансовых размахов. Наташа по-прежнему оставалась в
больнице, но меня позвали потому, что через нее я тоже имел
какое-то отношение к русскости. Испросив предварительное
согласие, я прихватил с собой Айрис. Ей не помешало бы иметь
знакомых в хамптонских кругах.

– Я возьму весь запас своих визиток, – рассмеялась брокерша.

Мероприятие проходило не у Бергеров, а у их соседей: в маленьком
уютном домике с хорошей обстановкой (у Джуди не было
подходящего случаю рояля). Пасторальность происходящего подчеркивали
старые гобелены с изображением охотничьих сцен, цветы на
подоконннике, тяжелые чугунные решетки на окнах, окрашенные в
зеленый цвет. Хозяев я не запомнил. Кажется, это была
маленькая остроносенькая женщина с веснушчатым лицом, в розоватых
джинсах на неловком теле. Мужа не было, либо он был настолько
скромен, что никак не давал о себе знать.

Перед выступлением разговаривали про выбросившуюся на наш берег
самку кита-финвала. Полосатое чудовище длиной в шестьдесят футов
прибило к индейской территории шинакоков, сотни людей
побывали там, чтобы поглазеть на животное еще до приезда
океанологов, которые должны были установить причину смерти.

– Самоубийство, – говорил сияющий Майкл, проходя мимо гостей. При
этом он постоянно поднимал бокал с шампанским в знак то ли
сочувствия, то ли триумфа.

Женщины печально кивали головами в ответ.

– Она была беременна, – продолжал он и вновь приподнимал бокал в
подтверждение своих слов.

Из всех присутствующих на Хэлси Нэк Лейн, где был обнаружен
гигантский труп, побывала только Айрис. Публика обступила ее с
обстоятельными расспросами. Айрис эффектно выглядела в
декольтированном серебристом платье, то и дело освещаемом голливудской
улыбкой. Вряд ли кто-нибудь из присутствующих интересовался
загадками природы. Люди хотели поговорить с негритянкой,
столь неожиданно оказавшейся в их кругу. Айрис это понимала и
подавала себя с соответствующей серьезностью. Она
продемонстрировала знакомство с анатомией млекопитающих и знание
отечественной истории.

– Они заходят сюда за кальмарами и планктоном. Аборигены испокон
века охотились на них со своих лодок. Ранили и дожидались,
когда кит умрет от потери крови. Думаю, раньше они питались
китовьим мясом.

– Какое варварство, – пробормотал кто-то из по-жилых женщин.

– Да, – согласилась Айрис. – Говорят, их мясо ужасно воняет рыбой. Я
бы ни за что не стала его есть. Зато его так много. Эти
киты весят под семьдесят тонн.

Вокруг одобрительно загудели, обсуждая достоинства различных
морепродуктов. Майкл в очередной раз напомнил, что китиха была
беременна, и я подумал, что он не очень умен.

– Охота на китов запрещена годов с семидесятых, – заметил кто-то. –
Все споры из-за этого и происходят.

Оказалось, что между властями Саут Хамптона и береговыми индейцами
существовал договор, имеющий силу с 1670 года. Индейцы
обязывались передавать англичанам ненужный им китовый ус и жир,
оставляя себе плавники и хвост.

– Они судятся с городом из-за этой дряни, – рассмеялась Айрис. – Я
бы на месте властей ничего им не отдала.

– Почему? Это всего лишь музейные экспонаты...

– У этих индейцев ничего не разберешь. Я почти уверена, что это им
нужно для каких-нибудь чудовищных жертвоприношений.

Девушка, стоящая от меня по левую руку, испуганно икнула. Оказалось,
она и была русской пианисткой, героиней сегодняшнего
вечера. Белокожая, немного рыхлыватая, тяжелая книзу. В ней
виделась героиня Толстого или Чехова. Особенно подчеркивали эту
незатейливую классичность плотная коса толщиной с корабельный
канат и черная ленточка геммы на очаровательно нежной шее.
Юбка, блузка, жакетик, туфли без каблуков – все это можно
было считать атрибутами ее профессии. Я с удовольствием
познакомился с этой драматической дамой, тут же представил ее
Айрис.

– Это наша московская знаменитость, – сказал я. – Виновница торжества.

– Я уже десять лет живу в Манхэттене, – заметила девушка с непонятной обидой.

– Как интересно! Ну и как вам здесь? – воскликнула Айрис. Она
сунулась своим черным лицом в ее белое: расцеловать за правильный
выбор места жительства.

Выступление Елизавета Гринева начала с Листа, о музыке которого я
имел самое смутное представление. После услышанной пьесы оно
не изменилось. Единственное, что я запомнил, это то, что его
звали Ференц. Она перешла к Шопену, напоминающему о
шампанском, икре и прочем феодализме. Пальчики Елизаветы порхали
согласно нотам, перекладываемым ее внимательным, натренированно
улыбающимся батюшкой несколько невпопад; но девушка знала
концерты наизусть. Я подумал, что она кивает головой,
обозначая свое превосходство над умершими композиторами. Я вспомнил
о своем безвременно спившемся товарище: он ходил в
филармонию с пачкой партитур, желая проверить каждое действие
дирижера и его оркестра. Его всегда обманывали и не доигрывали
несколько четвертей, иногда целые куски произведений. Он
внимательно отмечал ошибки музыкантов красным карандашом. Потом
писал подметные письма. Музыканта из него не получилось. Лишь
хороший критик.

Я тоже чувствовал себя критиком на сегодняшнем сборище. Я наблюдал
за пианисткой. Почему ее тело так монументально при очевидно
суматошном движении пальцев? В ее стойке чувствовалась
какая-то индийская поза, недвижимость каменной скульптуры,
медиума, сообщающего сокровенное через чудовищный внутренний голос
рояля. Чайковский в ее руках становился женщиной, совсем не
тем, кем он был по слухам. Вожделение, постоянная его
невозможность сочились через пальцы барышни (наверняка, шпионки),
слушатели начали поскрипывать стульями. Я плохо разбираюсь
в музыке, стараюсь этим не бравировать, как делают многие
мои друзья, но я часто не понимаю восторгов и разочарований
посетителей концертных залов.

Я был расстроен, что народ во время выступления русской богини в
основном обсуждал поведение дочери Майкла и Дарелл Голден.
Отличница, недавно прошедшая обряд батмицвы, она отказывалась
ездить на Лонг-Айленд на выходные, ссылаясь на необходимость
дополнительных занятий. Вернувшиеся невпопад родители застали
тринадцатилетнюю дочь в постели с двумя мальчиками из ее
класса и зачем-то растрезвонили о ее падении по всем Хамптонс,
то ли ужасаясь, то ли гордясь ее взрослостью. Айрис не
знала, как реагировать на сплетни о незнакомых детях, лишь
ссылалась на высокий уровень морали на Ямайке, Тринидаде и
Тобаго.

– А как же культы вуду? – спросила Джуди. – Вы умеете гадать на
внутренностях?

– Только на внутренностях китов, – отшутилась Айрис и похлопала меня
по коленке в полумраке. – Колдуны живут на Гаити...

Русская дамочка заиграла Мусоргского, самого неприятного композитора
на вид (видел его портрет на почтовой марке). Дилетант, не
знающий законов гармонии, нахал, националист, пьяница... Он
понравился мне больше прочих. Мне захотелось даже, чтобы
вместо этой тяжелозадой девочки здесь оказался он сам,
красномордый, ужасный, дурно пахнущий, однако лучше всех знающий,
как построены ворота в этот самый богатырский Кремль. Его
мелодии можно было напевать, запивая водкой. Про других
европейских композиторов подобного не скажешь. Рахманинов? У него
есть одна тема, настолько нездешне красивая, что ее можно
услышать во сне. Пу-пупу-пу-пу-тара-рара. Тара-ра-ра-ра-ра...
Мороз по коже. Елка рассказывала, что он изобрел вертолет.

– Ты знаешь, что лучшим негром стал еврей? – спросил я Айрис. –
Гершвин. Я думаю, она играет Гершвина.

– Боб, мне по херу, что играет эта кукла. У нас с Джуди
наклевывается сделка. Могла бы тебе не говорить. Просто я знаю тебя. Мы
стали еще ближе. Мы лучшие друзья. Понимаешь?

– У тебя есть знакомые гинекологи?

– Ты ребенок. Если я сделаю то, что хочу, вы сможете выбрать себе
лучшего гинеколога в мире.

Я посмотрел на своего эбонитового партнера с надеждой и удивлением,
без всякого смысла поцеловал ей руку, поблагодарил за
помощь.

– Мы с ней ездили на карусели. Едва не попали в аварию.

– Она рассказывала. Я часто звоню Наташе. Что-то там не так.

– Я там бываю каждый день. Что-нибудь женское? Если и ты будешь меня
обманывать, я застрелюсь.

– Ха-ха. Мы с Наташей снесли на помойку все твое оружие. Готовься к близнецам.

– По-моему, твоя дочь имеет на меня виды. Нелепое положение. Мне
хорошо с нею, я возвращаюсь в детство, но ведь... Ведь что-то
может ее оскорбить... Я – не сахар. Говорю, что попало. А она
– дитя.

Айрис отреагировала неожиданно зло.

– Ты маньяк. Извращенец. Майкл Джексон. Не трогай мою дочь. Я
отправляла ее к тебе как помощницу. Я знаю, как себя чувствуют
одинокие мужчины. Я знаю, как себя чувствуют мужики, которым не
дают бабы. Я срать хотела на твой сексуальный кризис. Дочь
мою не получишь.

– Спасибо, Айрис. Именно этого я от тебя и добивался.

Она посмотрела на меня с какой-то особенной внимательностью,
улыбнулась всем лицом.

– Слушай, дети есть дети. У меня наклевывается большой покупатель.
Спасибо тебе. А с Монeк просто играй в доброго папика.
Пригласи ее в ресторан. Уолли никогда не позволял ей этого.

Мне было приятно находиться рядом с такой женщиной, роковой
Клеопатрой, жуликом высокого класса. Публика вокруг растанцевалась.
Майкл пригласил музыкантшу, гладил ее по низу под
одобрительные взгляды супруги. Какие милые люди окружают нас, легкие,
необидчивые, все понимают... Я сообразил, что мне давно пора
позвонить Наташе, пошел искать свою куртку с телефоном.

Свалка вещей в прихожей была похожа на глупую групповуху, Толстая
Коса давала интервью какому-то фэготу из города и попирала
наши шмотки ногами.

– Заметьте, что Сибелиус ей не удался, – сказал я репортеру,
разгребая куртки, шаря по карманам. – Мне понравился Ференц Лист.
Это чудо. Чудо природы. Тоже поляк? Все русские – поляки.
Любите ходить по грибы? Недавно в Линкольн-центре выступал
карлик из Германии, четыре фута ростом, страшный, как Леприхун,
но голосище… Голосище! Бас-баритон! Можно ли быть прекрасным
в одном и столь безобразным в другом?

Я мог бы шутить еще долго, пока не сообразил, что куртка моя
находится на плечиках в шкафу. По дороге к шкафу встретил Карину,
мою случайную связь давнего праздника. Она склонила голову,
таинственно и мудро прикрыла глаза. Ее незабываемая внешность
смущала меня со дня знакомства, хотя я пытался себя
убедить, что она всего лишь стареющая баба в поисках приключений.
Наверняка замужем. Она почему-то уже считала меня близким
человеком и разговаривала со мной так, как разговаривают с
многолетним любовником.

– Роберт, меня шантажирует какая-то сучка. Требует, чтобы я тебя
оставила или самоубилась. Мне не нравится ни то, ни это. Я не
хочу сегодня ехать в город, поехали к тебе. Да?

– Карина, я женатый человек, – вытянул я с фальшивой зевотой в
голосе. Я знал, что у меня задрожали губы, и женщина это
заметила.

– У тебя жена в больнице.

– Откуда ты знаешь?

– Сказала соперница. Я и не подозревала о твоей популярности у
женщин. Меня это даже раззадоривает... Впрочем, ты прав. Когда
жена в больнице, в этом есть что-то неправильное. У нас еще
уйма времени, правда? – она расхохоталась радостно,
чистосердечно... Удивительная особа. Потом вдруг посерьезнела. – И
все-таки, у кого я могу вызывать такую ревность? У пакистанки,
что пришла с тобой?

– Она не пакистанка. Карина, и у нас с ней абсолютно деловые
отношения. Твоя история мне не нравится, но я не знаю, что и
сказать.

– Не волнуйся. Я сама во всем разберусь. Меня действительно это
забавляет. Может, поедем в мотель? Я знаю одно место на берегу.
Это не пошлость. Это красиво, деревянно, со вкусом...

– Слишком соблазнительно, Карина. Деревянную мебель я люблю. Я
сейчас упаду в обморок от фантазий. Мне просто стыдно перед
женой.

– Поступай, как хочешь. Жена твоя – замечательная тетка. Я
действительно не понимаю твоих комплексов, но, наверное, тебе знать
лучше. Увидимся. Возьми визитку.

В недалеком будущем они могли вполне подружиться с Наташей.
Представить это было нетрудно, опыта хватало. Другое дело – Монeк,
здесь фантазия уже не работала. Никто этого табу не
выдумывал, оно существовало само. Изначально. Прощаясь, я не
удержался от того, чтобы не похлопать Карину по очаровательной
заднице в джинсах с оторванными задними карманами. Хорошо, когда
на твоем пути попадаются люди без комплексов.