Онтологические прогулки

Итак, совершенство восточного модуса современной цивилизации
представляет собой стремление уравновесить слишком созерцательный
характер восточной культуры, скоординировать её общую
направленность на бессубъектность с предметностью существования, то
есть придать культуре более целостный и сбалансированный
характер, лишить её тенденциозности, излишней специфичности.

Точно так же на западе совершенство представляет собой стремление
скоординировать предметность как доминанту культуры с её
целостностью, то есть придать культуре более целостный и
сбалансированный характер, компенсировать её однобокость,
зашоренность предметным существованием.

Однако неизбежно сама культура, точнее, большинство её
представителей, а тем более, институтов воспринимают совершенство как
чуждое, непонятное, подозрительное, иное.

Совершенство (мудрость) подменяется и живёт в культуре в
превращённом виде; это видно на примерах Демокрита, Сократа, Декарта,
Ньютона, которых история полагает как мыслителей, выражающих
общую направленность западной культуры, однако, как показали
эти размышления, они-то как раз и сдерживают отчуждённость
культуры, уравновешивают односторонность её направленности,
снимают, насколько это вообще возможно, уродство её
развития.

Бессубъектный идеализм востока лишает предметность значения,
превращает её в иллюзорное и мимолётное существование, лишает жизнь
всего богатства проявления, делает её пресной, подобной
лёгкой ряби на поверхности мерного движения океана вселенной.

Предметный идеализм запада, в противоположность востоку, лишает
значения не предметность, а созерцание, превращает его в
дополнительное, необязательное, индивидуальное занятие человека,
тем самым лишая целостность существования его непредметной
полноты, превращая человека в слишком плотный, слишком твёрдый
предмет, внимание которого разворачивается только в
горизонте вещного мира.

В соответствии с этим совершенство (мудрость) практически всегда
воспринимается культурой как противостоящее ей чуждое, даже
враждебное; вся история западной культуры наглядно
демонстрирует это.

Открытое противостояние совершенства и культуры на востоке
встречается, может быть, не так часто и откровенно, однако также
неизбежно, здесь можно вспомнить запрещение практиковать
созерцание и даже прямое истребление мастеров в Китае.

Таково положение совершенства в отчуждённых формах современной
цивилизации, что происходит с совершенством сейчас и что будет
происходить в ближайшем будущем, рассмотрим позже.

Совершенство не анти-культурно, а анти-тенденциозно, не
анти-общественно, а анти-массово; пожалуй, лучше вообще не употреблять
термин «анти», так как он появляется именно внутри тенденции,
которая всё отличное от себя воспринимает как «анти»,
анти-себя.

Совершенство – не-тенденциозно, не-массово, не-специфично, не-местечково и пр.

«Мудрому человеку вся земля открыта. Ибо для хорошей души отечество – весь мир».

Совершенство (мудрость), таким образом, – одиночно, единственно,
единично, в этом смысле оно полностью соответствует и в
наибольшей степени выражает собой матрицу современной цивилизации –
матрицу единичности человека.

«Иди один».

Совершенство как атом – всегда в пустоте; именно этой пустоты не
знает и боится масса, тенденция.

Здесь мне вспоминается уход Будды в пересказе Пятигорского
(рассказывать он умел очень хорошо, в отличие от меня): Будда говорит
Ананде – «я ухожу», Ананда начинает сетовать – «как же мы
без тебя, учитель» и пр.

Пятигорский акцентирует внимание на «классичности» ситуации
учитель-ученик (мудрость и глупость, понимание и непонимание и пр.),
но так и не помогает нам увидеть ни Будду, ни Ананду

Что даёт Будда Ананде (вообще учитель – ученику, или человек –
человеку)? – чувство полноты, заполненности, причастности,
общности, принадлежности и пр.

Что оставляет ушедший Будда? – то, что было всегда, но именно теперь
стало особенно ясным – одиночество и пустоту.

Современный человек – одинок, единичен, один; современные люди –
атомы и пустота.

«Кто поведёт бестропого?»

Будда оставляет Ананду одного в пустоте; этого одиночества и этой
пустоты и боится Ананда: теперь ему придётся быть самим собой,
одному, самому; он и не замечал, что всегда был и теперь
всегда будет – один.

Невыносимость одиночества порождает «бегство в толпу», «поиск
массы», не важно где – на востоке или на западе.

Современный человек неизбежно переживает себя одним, одиноким,
отдельным, единственным, он не может вынести этого состояния и
«бежит от себя» в массу, общность, принадлежность, которым
отдаёт, отчуждает себя.

Посмотрите в историю, посмотрите на окружающих вас людей, посмотрите
в себя и вы увидите этот страх перед одиноким голым
человеком, который как герой Пазолини пересекает пустыню, пустоту
мира, и вы увидите это «бегство от себя», это отчаянное
стремление миновать уготованную каждому «чашу одиночества», чашу
оставленности, испить которую предстоит в бесконечности
пустоты, самому, одному, до конца.

Посмотрите в историю, посмотрите на окружающих вас людей, посмотрите
в себя и вы увидите как именно человек спасается от
одиночества, как он находит радость – в приобщении к толпе,
спокойствие – в коллективной ответственности, утешение – в доле
раба, облегчение – в растворении в массе.

«Смотрите на этого человека: свободный, он бежит в ярмо».

Ананда и был без Будды, когда тот был рядом, и остался без Будды,
когда тот ушёл; но с уходом Будды он потерял отсутствие
ответственности, он потерял устойчивый порядок, он потерял иллюзию
общности, вот что тревожит и пугает его (как и каждого из
нас).

Теперь ему – пока, конечно, он не найдёт какой-то замены – придётся
за всё быть ответственным, всё решать и делать самому, быть
всему мерой, то есть быть атомом вселенной, быть самому себе
и Буддой, и Сангхой, и Истиной (Дхаммой).

Кто понесёт такое?!

Будда говорит – «бездомный», «одинокий», «бестропый», тот, кто
«каждый раз заново» делает шаг, троп или пат действия.

Демокрит говорит – «не следует мудрецу повиноваться законам, но
должно жить свободно».

Сократ – «я знаю, что ничего не знаю», я знаю, что в каждый момент
нет ни прошлого, ни настоящего, ни будущего, нет ничего, что
помогло бы мне – каким-либо знанием, воспоминанием,
правилом, предсказанием, предвидением и пр. – избежать необходимости
быть свободным, быть учителем самому себе и учиться у
самого себя.

«Ибо ты сам себе господин, ибо ты сам себе путь».

Если отвлечься от индивидуальной особенности ситуации Будда –
Ананда, а рассмотреть её типологически, то общее и на востоке, и
на западе – человек остаётся один, сам с собой, в
одиночестве; при этом специфика запада – человек остаётся с наличностью
предметности и пустотой мышления (например, Платон после
смерти Сократа), тогда как специфика востока – человек
остаётся с наличностью созерцания и пустотой предметности.

Уходит именно «я» Будды и теперь необходимо устанавливать
предметность; для востока – это проблема; для востока трудно – при
общей тенденции культуры на созерцание (бессубъектность) –
создавать предметность, способную сохранять созерцание.

«Трудно быть человеком».

Для востока трудно не созерцать, так как созерцание – основная
тенденция культуры, в соответствии с которой накоплен и постоянно
накапливается опыт; для востока трудно создавать способного
понести этот опыт человека.

Это и есть йога, технология опредмечивания! Запад воспринимает йогу
как технику восхождения от предметного субъекта к
созерцающему субъекту, то есть как распредмечивание (по другому запад
не может, но какое востоку до этого дело), тогда как йога –
опредмечивание бессубъектности, создание предметного
существования, соответствующего накапливаемому опыту созерцания.

Восток собирает субъекта, если воспользоваться термином
Мамардашвили, но не как созерцающего, мыслящего и т.д., а как
предметного, как тело!

Это разрушает так любимый мною в молодости и до этой минуты образ
востока, подогретый и Пятигорским, и Мамардашвили, да и всем
востоковедением; от этого слегка не по себе, но тем
интереснее: только живое обновляется!

Восток собирает субъекта как тело; задача йоги – не достижение
состояний (как думает запад), эти состояния некому испытывать, а
если есть кому, то уже нет состояний (на востоке состояние –
это сочетание элементов, дхарм, среди которых нет такого
элемента как субъект), а есть фиксация и как неизбежное
следствие – карма.

Восток собирает субъекта как тело; задача йоги – создание тела
бессубъектности как выражение сочетания элементов, дхарм, как
проявленность мира, дао.

Восток при переходе от единичности рода к единичности человека
сохранил человека как род, как бессубъектное единство
многообразного, как рождение и смерть сочетаний элементов (дхарм), ведь
для рода ничего внешнего не существует, вокруг рода –
пустота.

Так что йога – не восхождение опредмеченного человека к созерцанию,
а, наоборот, удерживание бессубъектности в предметном,
удерживание бессубъектности в ситуации индивидуации человека,
когда человек «покидает» род, превращается в отдельное,
отделённое от рода, тут же подхватываемое и уносимое кармическим
вихрем.

Йога – это технология сохранения единства расширяющейся целостности.

Йога – это стремление удержать «расширяющуюся вселенную» рода.

Йога – это технология сохранения целостности бессубъектного, а не
создание бессубъектного созерцания; это именно сохранение
бессубъектности в предметном, расширение рода за счёт освоения
того, что от него отсоединилось, что схватывается и уносится
кармой.

Йога – это боль разъединения.

Йога – это сострадание рода.

Йога – это просветление удаляющегося в беспредельность.

Йога – это преодоление отдельности.

Йога – это победа над отделённостью.

Йога – это победа над распадом, бегством от целостности, единства.

Победить себя – это позволить миру полностью проявиться, это слиться
с дао, стать им; так в тибетском ламаизме задачей человека
в посмертном бардо является отслеживание проявленности мира
как света и становление этим светом, слияние с ним как своей
природой; человек есть свет, если он только лишен фиксации
на чём-либо, если свободен от кармы, если «необусловленно
освобождён».

Прежде чем рассматривать природу света в восточной культуре ещё раз
обратимся к природе созерцания, к его отличию от фиксации и,
следовательно, к природе субъекта.

Созерцание – это модус внимания, такое сочетание элементов
целостности, которое не включает в себя субъект как элемент
целостности.

Западная философия так и не захотела расстаться с субъектом, восток
же им и не интересовался, поскольку субъект появляется как
фиксация предметности, как только предметность теряет свою
доминанту, исчезает субъект как рефлектирующая самость, как
самобытиё, самодействующий элемент.

«Я нет» – говорит нам восточная культура, имея в виду именно
отсутствие такой самодействующей субстанции.

Как только исчезает фиксация на предметности, исчезает и то, за что
цепляется эта фиксация, а именно – предметность, оставаясь
только как фантом, призрак, майя, напоминание о фиксирующей
природе омрачённого внимания.

То есть внимание по своей природе имеет нефиксирующий характер;
внимание теряет свой фиксирующий характер, как только исчезает
субъект этого внимания; внимание – это координация
целостности.

Или – координация любых целостностей: от целостности человека до
целостности всех миров вселенной.

Тогда созерцание остаётся, а созерцающий исчезает, остаётся
бессубъектное созерцание, манифестация мира, не нарушаемая никаким
омрачённым вмешательством человека.

Мир полон отсутствием субъекта и ущербен его присутствием.

Мир сам – говорит нам восток.

Хорошая карма – это «мёртвая» карма, то есть вообще отсутствие
таковой, выход из опредмечивания мира, которое его загрязняет.

В востоке легко читается обратная западу направленность внимания:
запад видит субъектом – мир субъекта; восток видит миром –
субъекта мира.

Для выполнения своей культурной задачи каждому из этих модусов
современной цивилизации требуется:

западу – насколько возможно, максимально хорошо знать мир и только
через него знать, узнавать, помнить себя как субъекта;

востоку – насколько возможно, максимально знать субъекта и только
через него знать, узнавать, помнить мир как себя.

Соответственно, каждый модус внимания становится по необходимости
ущербным, фрагментированным, отчуждённым:

запад вынужден предметно относиться к миру, то есть стремиться к его
аннигиляции, уничтожению, сведению, редуцированию, так как
это единственный путь к субъекту, то есть запад вынужден
жертвовать миром ради человека;

восток вынужден созерцательно относиться к человеку, то есть
стремиться к его редуцированию, аннигиляции, сведению, так как это
единственный путь к миру, то есть восток вынужден жертвовать
человеком ради мира.