Онтологические прогулки

Друзья, я, как чёрный монах, уверяю вас, что вы уже гении и для
этого не требуется никаких доказательств, ни внешних, ни
внутренних; вы уже существуете и тем самым гениальны.

Ваша гениальность обеспечена эволюцией вселенной:

Вы – её рождение,

вы – её тело,

вы – её движение,

вы – её дыхание,

вы – её питание,

вы – её осознание,

вы – её восприятие,

вы – её память,

вы – её внимание,

вы – её намерение,

вы – её свет,

вы – её жизнь,

вы – её смерть.

Поэтому вы и есть эта вселенная!

Как бы вы не отделяли себя от вселенной,

как бы вы не выделяли себя как нечто особенное,

как бы вы не смотрели на всё остальное как недоразвитое вы,

как бы вы не пытались потушить всполохи жизни,

вы с этой вселенной – одно, целое, единое.

Тот, кто отгораживает себя от вселенной своим разумом, тот уже
потерял его, но не потерял вселенную.

Тот, кто полагает свою душу как отдельную сущность, тот тем самым
погубил её, но по-прежнему жив.

Тот, кто выделяет себя своей моралью, уже не имеет никакой морали,
но всё ещё морален.

Тот, кто смотрит только своими глазами, ослеп, но только для себя, а
не для сущего.

Тот, кто смотрит на всё остальное сверху вниз, тот смотрит лишь в
маленькую лужу на дне глубокого колодца и видит только то, что
смогло в ней отразиться, но и этого достаточно.

Тот, кто положил за шиворот вселенной сотворившего её бога, тот
отказывается от единства с ней, но всё равно у неё на груди.

Тот, кто признаёт себя рабом, никогда не выйдет за предел раба, но и
этот предел заполнен жизнью.

Тот, кто кастрирует свою гениальность и откармливает своё утешение в
церкви, боге, вечной жизни, тот разрушает эту вселенную как
единство, целое, одно, но разрушить не может.

Тот, кто простирает свою жизнь за пределы смерти, тот порождает лишь
жадность отдельного, оставаясь в целом.

Тот, кто хочет вечности себе, не имеет ничего, кроме себя… и вечности.

Всё в человеке суета сует и томление духа, но ему не избежать быть вселенной.

Тот, кто един со вселенной, тот не знает отдельного себя, но всё равно отделён.

Тот, чей разум в каждом камне, разумен камнем, но лишь в своём разуме.

Тот, чья душа в каждом порыве ветра, дышит вселенной, но он стоит
один на вершине утёса.

Тот, кто воcпринимает глазами зайца, прозрел только для себя, так
как видел и раньше.

Любовь – это единство всего.

Боль – это разделение всего.

Тот, кто не отделён, тот любит.

Тот, кто любит, знает боль.

Нельзя любить, не испытывая боль.

Нельзя испытывать боль, не любя.

Что испытывает мать, потерявшая сына, – любовь и боль.

Что испытывает сын, потерявший мать, – любовь и боль.

Свет не объемлет тьмы.

Тьма не объемлет свет.

Свет не больше тьмы.

Тьма не больше света.

Человек – песчинка вселенной.

Вселенная – песчинка человека.

Вселенная проросла человеком.

Человек пророс вселенной.

Человек – время вселенной.

Вселенная – время человека.

Человек – мера всего.

Всё меряется человеком.

Было время, и не было человека.

Было время, и не было бога.

Есть время, и есть человек.

Есть время, и есть бог человека.

Это время человекобога.

Будет время, и не будет человека.

Вселенная толкает человека, и он делает первый шаг.

Шагая, человек отталкивает вселенную.

Вселенная толкает человека и отталкивается им.

Шагнул человек, и упал, и стало ему больно.

И стало ему больно, потому что он потерял опору.

И т.д.

Нетрудно писать библейские тексты, когда они уже есть, нетрудно
писать философские тексты, когда они уже есть, но трудно –
писать свою жизнь, когда уже есть и библия, и философия; боль
Чехова немного успокоилась во мне, поэтому продолжим.

Существование для русского – холодно, пусто и страшно, если до него,
до всякого существования русский не сумеет наполниться тем,
что для него единственно является живым – беспредельностью
целого, неизвестностью одного, единичностью всего, полётом
сущего в пустоте, но не – как любят говорить русолюбы –
«соборностью», забывая главное в русском – собрать то, что уже
распалось, разъединилось, – невозможно.

«Соборность», как и «общинность» – это характеристики западного
модуса современной цивилизации: собирать, собрать, общее,
общение и пр., можно только отдельное, уже отделённое, уже
разобщённое, и собрать в общении, через общение, взаимодействие
индивидуумов.

Русские не имеют ни общую, ни собранную – душу, землю, веру,
государство и пр., русские вообще ничего (ничего такого, что можно
собрать) не имеют, так что ни «со», ни «об» к существу
русской культуры не относятся.

Собором, то есть собравшись, русские только топором размахивают, да
молятся, и не знаешь, что хуже: первое или второе; «не
приведи бог видеть русский бунт – бессмысленный и беспощадный»,
потому что в нём нет никакого практического смысла, кроме –
«погулять»; совместная же молитва создаёт иллюзию, видимость
возможности построить общение, создать общность, сделать
русского экуменистом русского же – как мечтает любой
интеллигент от русолюбов или общественный реформатор.

Существование, предметность – стихия запада: там каждая козявка
норовит в слоны, но

«Что нужно Лондону, то рано для Москвы».

Созерцание, беспредметность – стихия востока: китайский крестьянин,
хорошо выполняющий своё крестьянство, выше по карме и,
следовательно, по культурному статусу вороватого мандарина.

Русский же, неважно – крестьянин или самодержец, игнорирует любое
общественное устройство как мнимое, как видимость, которая
скрывает истинное положение дел.

Намерение, или внимание, направленное и удерживаемое на единстве
всего живого, – стихия русского модуса современной цивилизации.

Запад заполнен предметностью, существованием, но пуст (насколько это
возможно) для созерцания и намерения.

Восток заполнен созерцанием, бессубъектностью, но пуст для
предметности и намерения.

Срединность заполнена намерением, но пуста для созерцания и существования.

Здесь самое время поговорить о пустоте, я затрагивал эту тему при
рассмотрении западной античной философии, а именно Демокрита,
хотел подробнее остановиться на этом в исследовании востока,
но не сделал этого, так как на первый план тогда вышли
новые и поэтому более интересные для меня темы.

Поздняя западная, то есть современная западная философия –
Хайдеггер, Сартр и пр., пыталась выйти за пределы опредмеченного
осознания посредством – какая ирония! – опредмечивания
«бессознательного», этого своего! Ничто. Но что можно сделать с Ничто
при помощи рефлексии? только одно – постоянно превращать
его во Что, стоять на границе этого превращения и пытаться
контролировать этот процесс.

Я уже показывал, что современная западная философия – это лестница
Иакова, у подножия которой находится пропускной пункт
рефлексии, где проходят проверку снующие вверх-вниз когитации;
наверх пропускаются только «чистые» когитации, то есть те,
которые уже осознаны, и, следовательно, ЛЮБЫЕ, ВСЕ когитации:
наверху разберутся!

И вниз пропускаются ВСЕ рефлексии, которым удастся найти себе почву
под ногами, пусть эта почва будет только воображаемой, как,
например, в математике.

То есть контроль рефлексии мнимый, никакого контроля нет, поскольку
сама рефлексия не может отличить себя от не-рефлексии, ведь
то (всё равно что, любое то), на что она обращает своё
внимание, этим самым обращением становится ОСОЗНАНИЕМ (в том
числе, а не по существу).

Не различая внимание и осознание, западная философия принципиально
закрыла себе доступ к тому, что не может быть осознано ни в
каком виде (кроме произносимого звука или написанного знака);
для западной философии до сих пор остаётся загадкой то, что
так легко на востоке: внимание гораздо шире осознания, то
есть внимание может быть обращено на то, что никак не
осознаётся.

Вот это и есть пустота, ничто для запада – то, что лежит вне
осознания и, следовательно, рефлексии. В этом отношении индийский
крестьянин «умнее» Канта, потому что может нерефлексивно
мыслить, то есть удерживать во внимании совокупность элементов
без фиксации этой совокупности как целого.

Отличается же он от Канта тем, что не свяжет и пары слов, если его
попросят описать его действия: что хорошо для востока,
странно для запада; запад полагает, что описать можно всё, что
есть, или, что то же самое, есть только то, что можно описать:
и это «есть» постоянно расширяется по мере познания этого
есть.

То есть пустота для запада – это потенциальное «есть», нечто
существующее, но не отрефлексированное, неосознанное,
бессознательное и пр.

И только невнимательность к существу дела, вызванная экзальтацией,
подростковым воодушевлением, под которым всегда скрывается
нежелание взрослеть и одновременно желание получать от этого
дивиденды, как, например, у нашего воина пустоты, подобных,
кстати, немало среди героев Чехова, так вот, только полное
непонимание существа вопроса может позволить объединить в одну
кучу «пустоту» и «ничто» западной философии (после
античности) с «пустотой» и «ничто» востока.

Это всё равно, что соединить по доступности бигмак, который меня
ждёт в макдональде, с креслом его владельца (шутка, но, по
существу, нет, потому что это кресло для меня – всегда пусто):
если точнее, невозможно в одном ряду значений объединить то,
что возможно как потенциальное существование (пустота
запада), и то, что является условием этого потенциального
существования (пустота востока).

Для запада условием возможности некоторого ещё не актуального
существования является именно его существование: то, что было «в
себе и для себя» является условием того, что оно может стать
«для нас».

Для востока условием возможности некоторого ещё не актуального
существования является пустота восприятия, которая сделает это
существование актуальным.

На западе человек должен расширить себя, чтобы нечто стало
актуальным, на востоке человек должен сузить себя, чтобы нечто стало
актуальным.

Всё просто – держите во внимании следующие матрицы:

• западный индивид максимально расширяет себя, предел – (в пространстве) вся вселенная, (во времени) длящаяся вечность;
• восточный – максимально сужает себя, предел – полное исчезновение (в пространстве и времени), полная аннигиляция.

Почувствуйте разницу: полное расширение существования (запад) и его
полное исчезновение (восток)!

И ещё – речь всё время идёт о соотношении мира и человека:

• на западе человек стремится расширить себя за счёт опустошения мира, оставляя как можно меньше «пустого», то есть неосвоенного собой мира;
• на востоке человек стремится «расширить», точнее – проявить, освободить и пр., мир за счёт пустоты себя; мир же при этом не только никуда не денется, но, наоборот, приобретает свои истинные, подлинные формы; в этом освобождении мира от себя – благородство, жертва восточной культуры, её дань родившей её вселенной.

Запад навязывает себя вселенной, жертвует вселенную себе, восток
жертвует себя вселенной.

Ни индуизм, ни буддизм ни в коем случае не постулируют пустоту
вселенной; когда восточный учитель говорит тебе, что мир пуст, то
он имеет в виду, что мир пуст, пока ты полон! наполнен
фиксациями, прежде всего – фиксацией на себе, пусть даже
фиксацией на пустоте себя, это всё равно фиксация. Пока ты есть,
есть иллюзия мира, но не мир; как только не станет тебя,
появится настоящий мир, но без тебя.

Запад же по определению не постулирует пустоту существования, для
запада пустота – потенция существования

Так что, друзья, ни дребезжание пустых рыцарских доспехов, ни
кудахтанье каплунов, ни дифдиагнозы грезящих на школьной скамье
дефектологов человечества, ни что бы то ни было ещё подобное,
красивое или нет, воодушевлённое или нет, нигилистичное или
нет, ничто вообще не должно лишать нас простоты и трезвости.

В следующий раз поговорим о пустоте и полноте русского.