Онтологические прогулки

Русская философия рождалась в условиях сильного влияния западной
культуры, прежде всего – предметного мышления, которое скрывает
специфику русской культуры, а именно: принципиальную
непредметность.

Русская философия 19-го – начала 20-го веков не смогла выработать
свой собственный, аутентичный, самостоятельный,
соответствующий матрице своей культуры способ мышления, в отличие,
например, от русской литературы или музыки, хотя, конечно, и в
искусстве западное влияние очень существенно.

Это не должно казаться странным прежде всего потому, что тот
культурный подъём, который явился следствием Первой Отечественной
войны, не мог проявиться иначе, как по-русски, то есть вполне
в соответствии с законами русской культуры.

А именно: живущее в русских единство всего сущего (живого) не могло
не заставить русских воспринимать открывшуюся им Европу как
родственное, тождественное, идентичное, своё пространство
жизни!

Какая ирония истории: то, что ты не можешь не воспринимать как своё,
такое же, заставляет тебя воспринимать себя как чужого.

То есть русские не европу стали воспринимать как чужую, а себя!

Они её победили, но сами – как истинные русские – отдали победу ей!

Русские стали полагать самих себя чуждой, отсталой, несовершенной и
пр. частью европы. Они не могли вытерпеть сравнения себя с
Европой, сравнения, в котором во многом проигрывали, и
поэтому записали себя в ученики, в арьергард истории.

Какое наивное и неизбежное благородство!

Какое неизбежное и трагичное заблуждение!

Именно так мы получили ту философию, которую имеем,- философию, в
которой «всё вещество есть прах предков» (Фёдоров), в которой
живое отделено от мёртвого непреодолимым барьером
(Вернадский), в которой творчество человека отделено от творчества
бога (Бердяев), в которой истина утверждается заимствованным
мышлением (Флоренский) и пр., то есть странный, чудаковатый
отросток западной философии.

До сих пор русской – именно как русской – философии нет, так что те,
кто говорит о ренессансе (возрождении) русской философии,
забыли отыскать в собственной истории её «античность», то
есть рождение русской философии.

Со времени перестройки ситуация 19-го века повторилась: русские
снова, правда, гораздо более широко открылись миру, который
по-прежнему воспринимали как свой, родной, единый, и снова, как
и век назад, вынуждены были воспринимать чуждыми этому
единому миру именно себя, а не кого-то другого.

Ни восток, ни запад такой проблемой не страдали: каждый из этих
модусов никогда не воспринимал русский модус как свой и родной,
нас всегда воспринимали как чужих.

Мы же не можем не воспринимать других как себя, но, отразившись в
этих других, воспринимаем чужими себя. И сегодня, не имея
выработанного иммунитета к другим, снова попадаем под их
влияние; никогда на всём протяжении тысячелетий русской истории в
русской культуре не имели решающего значения – собственность,
деньги, конкуренция, рынок и пр.

Сегодня мы пытаемся и нас пытают жить этим, но этим же самым мы
превращаемся в придаток западу и востоку; поскольку же русское
государство никогда не жалело ничего русского – ни людей, ни
природное богатство, то открытость миру неизбежно превратила
Россию в сырьевую базу и свалку отходов для остального
мира.

Повторю, пока мы не обрели себя как есть, у нас не будет иммунитета
к влиянию других и зависимости от своих других
(государства).

Эти размышления представляют собой первую попытку создать
действительно русскую, собственно русскую, самостоятельную русскую
философию, которая отличалась бы и от западной, и от восточной
не только особенностью поставленных задач, но и разработкой
собственных методов, а это совсем не просто, так как
предполагает не только свободу, независимость от внешних влияний,
но и соответствие, конгруэнтность своей собственной культуре.

Более того, русская философия призвана не просто быть оригинальной,
ради этого я и пальцем бы не пошевелил, русская философия
должна стать элементом формирования новой русской культуры,
что и является основным определением философии как мудрости –
умного роста.

Только тогда задачи, поставленные первыми русскими мыслителями, а
именно: творение всемира, могут быть осуществлены, поскольку
они будут реализовываться новой русской технологией мышления
– формированием намерения творения.

Так что действительно русская философия имеет два основания:

• память единства всего сущего как живого;
• технологию формирования намерения творения.

На этих основаниях сейчас начинает строиться современная русская
философия и русская культура. Современная во всех смыслах, а
именно: современная не только потому, что появляется сейчас, а
прежде всего потому, что соответствует актуальным задачам
развития современной цивилизации.

Наиболее же актуальной задачей развития современной цивилизации
является задача, пользуясь языком русских космистов, «активной
эволюции», или «освоения всемира», или «творения человеком».

При этом особенно важно подчеркнуть принципиально непредметный
характер этой задачи, так как только в русском модусе современной
цивилизации эволюция, всемир, творение воспринимаются не
как действие отдельного человека и, соответственно, по
определению предметное действие, которое всегда будет действием по
освоению уже сотворённого, то есть действием пассивной
эволюции, а как «общее дело».

А общее дело не может быть действием второго шага, того шага, о
котором говорил Мамардашвили, объясняя позицию западной
философии, в которой человек всегда находится на втором шагу, первый
же – собственно творение, которое человеку принципиально
недоступно, в результате чего эволюция человека всегда
пассивна, всегда апостериори.

Только в русской культуре поставлена задача активной эволюции, то
есть задача УЧАСТИЯ В ТВОРЕНИИ!

Такая постановка задачи задаёт наиболее перспективное направление
развитию всей современной цивилизации, одновременно и
сдерживая неконтролируемое расширение модуса предметности, и
корректируя его неизбежную отчуждённость от человека.

Перспективность данного направления определяется снятием отчуждения
человека от самого себя и результатов своей деятельности,
которые характеризуют этап пассивной эволюции, в котором
человек воспринимал себя и мир как разделённое, как отдельное.

Современная цивилизация уже может освободиться от инстинкта
самосохранения, уже может отправиться в свободный полёт, который
невозможен, пока полностью не отпустишь себя, пока над тобой не
перестанет довлеть забота выживания, пока цель твоей жизни
не преодолеет земную меру и не исчезнет как мираж.

Только тогда полёт станет действительно полётом, а не перемещением
вещества из одной точки в другую, только тогда
беспредельность окажется не бесконечным пространством, вмещающим песчинку
человечества, которая постепенно его осваивает, а
обновляющимся вместе с человеком континуумом, тензоры которого не
открываются как уже существующие и требующие освоения, а как
намереваемые и, следовательно, творимые намерением человека.

Именно в этом, например, заключается действительный смысл не
открытия, а творения Лобачевского, который модифицировал жизненный
континуум человека, а не открыл новое (для человека), но уже
существующее (вне какого бы то ни было открытия) измерение.
Понятно, что западная наука сделала с этим «открытием» –
нашла ему предметную интерпретацию, то есть тип пространства
(отрицательной кривизны), в котором предметно выполняется
геометрия Лобачевского, в результате чего от новой геометрии
практически ничего не осталось.

Математики пропустили тот факт, что Лобачевский сотворил новый
континуум - континуум, в котором несколько точек могут быть одной
точкой, а именно: некое множество точек не может быть
представлено как одна точка, а действительно является одной
точкой, в результате чего формируются новый тип континуума,
свойства которого будут определяться не свойствами точки, как это
происходит в геометрии Евклида, в которой точка равна самой
себе и любой другой точке, а свойствами множества точки,
которые задаются количеством входящих в это множество точек,
их расположением относительно друг друга и пр.

Это принципиально новые технологии мышления, новые геометрии, в
которых параллельные могут соприкасаться, а соприкасающиеся
(непараллельные) не пересекаться, сколько бы их не продолжали, в
которых одна точка может быть целым миром, а мир – точкой,
в которых точки могут неконгруировать друг с другом, но
образовывать континуумы, и пр. К этому я вернусь позже, когда
буду исследовать принципы формирования намерения, то есть
когда обращусь собственно к совершенству, пока же я только
прогуливаюсь в удерживаемом внимании.

Заметьте, что все основные устремление русских мыслителей задавали
бы совершенно новое направление развитию культуры, если бы
они были обеспечены соответствующими этим устремлениям
технологиями мышления.

Например:

• «изложение процессования всемирного человечества составляет науку спекулятивной философии», то есть необходимо спускаться или подниматься по эволюционной лестнице без того, чтобы ставить какие-то принципиальные пределы, из чего следует сам собой вывод о том, что нет принципиального барьера между живым и неживым, а само это разделение является непреодолимым методологическим препятствием, что хорошо видно на примере Вернадского;
• «самодвижение есть отрицание протяженности, пространства, то есть летание…высочайший всемирный человек есть уже бесконечная абсолютная лёгкость, или абсолютная свобода передвижения, то есть абсолютная победа над пространством или протяженностью…нуль пространства, точка…», то есть налицо намерение самодвижения;
• «свободное, одухотворённое до пределов невесомой материи, то есть эфира, с самим собой соключённое, свободное до исчезновения плоти, одухотворённое, беспространственное, сверхчувственное, невидимое человечество», то есть намерение новых тензоров самого человека, его новой природы, однако обременённое церковными и предметными представлениями о трансформации плоти, что-то напоминающее «человека-невидимку», только в больших масштабах;
• «всеобщее воскрешение есть победа над пространством (или последовательное вездесущие) и временем (или одновременное сосуществование всего ряда времен, поколений), трансцендентальная (предопытная) эстетика пространства и времени станет нашим настоящим опытом или всеобщим делом»; как точно и глубоко определил Фёдоров русскую культуру, но понял это не как то, что уже есть русская культура, а как то, чем она должна стать, тем самым и упустив понимание русской культуры, и закрыв его для остальных (современники очень зависят от первооткрывателей, не умея отделить истину от заблуждения);
• «всемирный организм», «мировая жизнь», «совершенное всеединство требует полного равновесия, равноценности и равноправности между единым и всем, между целым и частями, между общим и единичным»;
• «человек несёт в себе инстинкты всех существ, образующих его генеалогическое древо», и снова как точно – «мировая жизнь», но тут же это новое понимание включается в привычный (для запада) ход рассуждений и понимание исчезает;
• «христология есть учение о продолжении творения», «продолжающееся творение», «творящий человек причастен природе божественной»; и вновь пробивающееся понимание заглушается самим Бердяевым – «в нём продолжается богочеловеческое творение», - если оно продолжается, то где творение человека? А если творение человека, значит, это и есть богочеловеческое творение, где нет различия между богом и человеком. И т.д., и т.д.

Однако эти устремления были заглушены и перенаправлены
заимствованным на западе опытом мышления; в таких же точно условиях мы
находимся и сегодня: влияние чужого настолько сильное, что
большинство отечественных философов по собственной воле идут
под крыло западной философии, остальные – находят утешение в
христианстве или вообще в каких-то выспренных или циничных
построениях.

Формирование настоящей русской философии предполагает освобождение
как от западной философии, так и от теологии христианства как
принципиально предметных типов мышления; русская же
культура подразумевает принципиально непредметный тип мышления,
мышление в намерении.