Онтологические прогулки

Для Гоголя живые факты – это не простые события, а «просто факты»,
«просто события», в которых выполнено, произошло, случилось
главное условие жизни – отсутствие предубеждений, вперёд
установленных взглядов.

«Просто факт» – не значить простой факт, это обязательно сложный
комплекс разнородных элементов, простой здесь означает
отсутствие элемента предубеждения, или внесения в событие заранее
принятых значений.

В тех событиях, в которых в качестве одного из элементов
происходящего присутствует какие-то заранее установленные взгляды, не
может быть равнозначности каждого элемента, и поэтому эти
события иерархичны, связаны установленной иерархией смыслов.

Примером такого события может служить чтение Гоголя Белинским,
впрочем, как и чтение Гоголя нами. Достаточно только открыть
«Мёртвые души», как описание мёртвых душ, чтобы вся книга
воспринималась в жестко установленной иерархии значений, что, в
свою очередь, ведёт к невозможности превращения такого чтения
в живой факт.

Что, в свою очередь, отбирает у писателя его действительное
служение, отбирает его общественный хлеб, а служением писателя по
Гоголю является взятие читателя (в чтение) одним и возвращение
его другим, иначе в чтении нет никакого смысла.

Что, в свою очередь, отбирает у русского общества возможность живого развития.

Интересно, что в начале 19-го века происходила отчаянная борьба за
новое, открывшееся тогда в России общественное пространство –
пространство слова; и именно белинские стали причиной того,
что живое слово доходило до читателя не живым словом, то
есть словом, которое становится причиной живых фактов, а
словом о живом, которое не может стать причиной живых фактов,
потому что оно наполнено вперёд установленными смыслами.

Результаты этой борьбы мы знаем, и к ним ещё обратимся, пока же
вернёмся к Гоголю.

Итак, просто факт значит отсутствие элемента предубеждения и как
следствие этого отсутствия – «полное соображенье», или приятие
всех без исключения элементов действительности как
равнозначных.

Что значит принять все элементы действительности как равнозначные?
Ведь, несомненно и очевидно, что все элементы находятся между
собой в уже установленных отношениях: лошадь стоит впереди
повозки и тащит её за собой, правда, не в переулке Ивана
Ивановича, который настолько узок, что встречные повозки
приходится вытаскивать из переулка за колёса назад руками.

Значит, надо не столько не иметь предубеждений, сколько не придавать
значения тем значениям, которые уже установлены, связывая
каждый элемент происходящего не с другими элементами, не
между собой, а со стихией жизни.

Это особое восприятие, восприятие, унаследованное современным
человеком от древних людей, а именно родовое восприятие, в котором
все элементы рода воспринимаются как одно, не в том смысле,
что предметы воспринимаются недифференцировано – это
невозможно, а в том и только в том смысле, что между элементами
рода нет иерархии значений, ничто не больше и не меньше
другого: солнце не больше песчинки, а красный попугай не меньше
человека.

Род – это единичность многообразного, это единство разнородного, в
роду нет ничего мёртвого, там всё живое, в том числе и
перешедшие в другой статус существования (умершие) родные (все
члены рода, следовательно, не только люди).

Родовое восприятие ничего не выделяет в воспринимаемом как
особенное, отделённое (от рода), в нём каждый элемент напрямую связан
с единством рода, с жизнью как стихией всего, потому что
всё – жизнь.

Именно родовое восприятие является основой русской культуры;
конечно, все современные культуры основаны на родовом восприятии,
но по-разному: запад ориентирован на установление иерархии
значений, или предметную определённость, восток – на
согласованность элементов, а русские – на равнозначность всего по
отношению к стихии становления.

То есть каждый элемент (русского) восприятия первичен, потому что
напрямую связан со стихией творения. Следовательно, в каждом
следующем событии то, что установилось как произошедшее в
предыдущем, не будет иметь силы.

Каждый раз по-новому, потому что ничего не предопределено: каждый
элемент происходящего связывается с другими единожды, только
один раз. Повторение (насколько вообще жизнь повторяется)
возникает как воспроизводство человеком произошедшего как «ещё
раз также», как дление прошедшего, как возрождение
случившегося.

Воспроизводство же произошедшего, этот знаменитый «второй раз»
возможен только как действие намерения человека, то есть как
результат направленного на произошедшее внимания и удерживания
этого внимания на этом произошедшем.

Изменение в воспроизводстве на западе происходит за счёт накопления
изменений, возникающих при повторении одного и того же в
неминуемо меняющихся условиях, поэтому на западе сильны
освоением происходящего, на западе внимательны к себе, чтобы успеть
за миром.

На востоке развитие происходит за счёт коррекции человеком своих
действий как источника изменений в происходящем, источника
изменений в дао, поэтому на востоке сильны вниманием к миру,
чтобы успеть отследить себя.

Русские как прямые наследники родового восприятия сохранили его
основной принцип – принцип равнозначности элементов, их
непосредственной связи со стихией становления и опосредованной – с
другими элементами действительности.

Поэтому русским приходится воспроизводить произошедшее не за счёт
фиксации изменений, или осознания (запад), и не за счёт
изменений фиксации, или созерцания (восток), а за счёт особой
техники забытья, суть которой заключается в том, что человек
полностью забывает произошедшее (разумеется, и себя в нём) и
оно воспроизводится само собой, просто по матрице
случившегося.

Русский человек впадает в состояние забытья (живого сна), но не
теряет при этом направленного на происходящее внимания!

Русский всё «соображает», то есть удерживает во внимании все образы
вместе, ничего не выделяя, ничего не фиксируя, ничего не
упуская, ничему не придавая значения, и этим «освобождая» жизнь
от необходимости повторения.

Если в происходящем присутствует элемент предубежденья, то есть
дополнительный к наличному элемент памяти произошедшего, то он
неминуемо меняет всю совокупность происходящего и «понуждает»
жизнь к именно такому повторению.

При этом мерой запада является человек, который, испытывая изменения
опыта на себе, приспосабливается к происходящему.

На востоке мерой полагается мир, поэтому человек, фиксируя изменения
в мире, меняет себя.

Русский, в отличие от первых и вторых, должен освободиться от каких
бы то ни было предубеждений, должен освободиться от любой
памяти произошедшего, он должен стать простым, просто –
вниманием, лишенным предустановленности.

Это, во-первых, позволяет ему замечать все элементы происходящего,
от самых больших до самых ничтожных.

Во-вторых, это позволяет ему воспринимать и относиться ко всем
элементам как первичным, как равнозначным.

И, наконец, в-третьих, это освобождает его от определённости
намерения, то есть от необходимости волить именно вот такую жизнь,
или такую; русский волит собственно жизнь и принимает
происходящее как её – жизни и своё – человека единство.

При этом русский понимает (всем строем своей жизни, а не
теоретически, как мы здесь с вами), что и не он волит жизнь и
происходящее, и не без него случается то, что случается.

Вообще, представление о том, что всё происходящее творится
трансцендентной сущностью (богом, природой) или, наоборот,
представление о том, что всё зависит от человека (общества) чужды
русскому мировоззрению, как, впрочем, и совершенному мышлению.

Всё живое, поэтому всё имеет значение, как бы мало или велико оно не было.

Происходящее становится живым (точнее, полностью живым, так как всё
происходящее живое, или просто живым в отличие от «сложно»
живого, происходящего с предубеждением), когда случается
«просто факт», «живой факт».

Кажется, немного начинает проясняться, что такое простота и жизнь в
произведениях Гоголя и Толстого, ведь тема опрощения
Толстого – это и есть тема живых фактов Гоголя, если, конечно,
читаешь их без предубеждений.

Простота Толстого и живые (просто) факты Гоголя – это отсутствие
предубеждений и забытьё, или «спокойное, тихое, высоко
настроенное состояние», дрёма, живой сон Блока, в котором ты всё
видишь и всё любишь одинаково, без разделения на большое и
малое, близкое и далёкое, высокое и низкое, это созерцание неба
сверху (Тургенев), потому что и на земле ты не ниже неба.

Невозможно не заметить русского в русской литературе, если тебе всё
– равно, что говорит тебе эта самая русская литература; но
если тебе не всё – равно, то всё становится не просто, всё
становится сложно в своей многозначности, всё можно воспринять
как угодно, как тебе угодно.

Если тебе не всё равно, если ты раздражен чем-нибудь, даже самым
благородным на свете, то ты увидишь в русской литературе всё,
что тебе будет угодно: ничтожность русского народа у Гоголя,
как это увидел Белинский, одиночество русского человека у
Толстого, как это увидел Гиренок, лишних людей у Чехова и
т.д., и т.д., и т.д.

Если тебе не всё равно, то не случится живого факта чтения, просто
чтения, потому что ты будешь слышать не Гоголя или Толстого,
а кого-то другого, часто вообще анонимного человека,
человека без имени, потому что его имя не обозначено на обложке
книжки, но именно этот человек будет разговаривать с тобой во
время твоего не простого чтения.

Если же тебе всё равно, если ты прост, то ты услышишь живого Гоголя,
живого Толстого, живого Чехова, потому что сам будешь жив,
пока ты прост.

Если же тебе случится быть просто живым, то ты станешь живым фактом
русской жизни, и в русской жизни что-то изменится в
соответствии с основами русской культуры, но с твоим участием.
Именно так живёт, меняется, развивается русская культура, по
живым фактам, по просто фактам; тогда жив и русский человек, и
русская культура. Всё остальное – общественные изменения,
реформы, расслоение, исторические тенденции и пр. – всего лишь
следствия этих «живых фактов».

Продолжим.

«Но как полюбить братьев? Как полюбить людей? Душа хочет любить одно
прекрасное, а бедные люди так несовершенны и так в них мало
прерасного! Как же сделать это? Поблагодарите Бога прежде
всего за то, что вы русский. Для русского теперь открывается
этот путь, и этот путь – Россия. Если только возлюбит
русский Россию, возлюбит и всё, что ни есть в России. Без болезней
и страданий, которые в таком множестве накопились внутри
неё, и которых виною мы сами, не почувствовал бы никто из нас
к ней сострадания. А сострадание есть уже начало любви…. Но
прямой любви ещё не слышно ни в ком, – её нет-таки и у вас.
Вы ещё не любите Россию: вы умеете только печалиться да
раздражаться слухами обо всём дурном, что в ней ни делается; в
вас всё это производит только одну черствую досаду да уныние.
Нет, это ещё не любовь, далеко вам до любви, это разве одно
слишком ещё отдалённое её предвестие. Нет, если вы
действительно полюбите Россию, у вас пропадёт тогда сама собою та
близорукая мысль, которая зародилась теперь у многих честных и
даже весьма умных людей, то есть, будто в теперешнее время
они уже ничего не могут сделать для России, и будто они уже
ей не нужны совсем: напротив, тогда только во всей силе вы
почувствуете, что любовь всемогуща и что с нею можно всё
сделать».

Возлюбить Россию означает возлюбить «всё, что ни есть в России»;
обратите внимание, возлюбить всё, что ни есть, то есть
относиться ко всему, ничего не выделяя как хорошее и плохое, нужное
и нет, и т.д.

«Но прямой любви ещё не слышно ни в ком», то есть никто ещё не любит
всё, что ни есть в России, потому что – не чувствует своей
вины, а если и чувствует, то всё равно раздражен всем
дурным.

Любить по-русски означает любить «всё, что ни есть», «которых виною мы сами».

Всё, что есть в России – «виною мы сами», то есть вина нас самих.

А если мы сами – вина всего происходящего в России, то мы не только
можем, но и должны стать виною другой России, виной другого
происходящего.

Белинские ведь не считают себя виновными в том, что русский народ
потерял своё достоинство в грязи и навозе, так же как гиренки
и подороги не считают самих себя причиной «антропологической
катастрофы», случившейся с русским народом и русской
культурой.

А вот Гоголь полагает себя виновным в происходящем и возлагает
полную ответственность за это именно на себя; поэтому исправление
происходящего точно так же полагает своим собственным
делом, своей виною.

«Не виноват и не могу» – говорят первые и пытаются исправлять чужие ошибки.

«Виноват и могу» – говорит второй и исправляет ошибки не чужие, а только свои.

Могу потому, что люблю всё, что ни есть, потому что никакие слухи о
дурном не раздражают меня, как, впрочем, и слухи о хорошем.
Могу потому, что неотделён от происходящего никаким – даже
самым благороднейшим – предубеждением.

Могу потому, что люблю всё, что ни есть; всё, что ни есть, люблю
потому, что жив этим всем, что ни есть; жив всем, что ни есть,
потому, что всё, что ни есть, живо мною; всё, что ни есть
живо мною потому, что я удерживаю его без малейшего исключения
чего бы то ни было и поэтому «всё хочет мне помочь» (Блок):
моя воля помогать всему неразрывна с волей всего помогать
мне, это одно и то же, это воление человека, из переплений
которых (волений) и складывается целостность жизни (Толстой).

Моё непредубеждение ко всему, что ни есть, оборачивается
непредубеждением всего, что ни есть, ко мне; это и есть русская воля,
русское воление, русская любовь.

Я неотделим от всего, что ни есть, как всё, что ни есть, неотделимо
от меня, поэтому «любовь всемогуща и с нею можно всё
сделать» (Гоголь).